Гадкий утенок, или Повесть о первой любви

— Э-э-э, Сергей Анатольевич, — начала было Шурочка…

— Анатолий Сергеевич, — поправил тот.

— Да, Анатолий Сергеевич! К нам вломились местные, пьяные совершенно, чуть не побили наших мальчиков, приставали к нам, — выпалила Шурочка.

— Мы так испугались! Мы от них убежали! — пожаловалась Леночка.

— Ну и молодцы, — не понятно кого похвалил куратор: то ли местных, то ли девчонок — Идите, ложитесь спать, завтра вставать в девять. Я поговорю с директором совхоза.

— А если они опять придут?

— Не придут, идите.

Девчонки вернулись, улеглись по кроватям, и Шурочка еще с час ворочалась — и прислушивалась, и боялась.

Глава 5

Всех студентов отправили работать на току, ворошить зерно для зерносушилки. Всех, кроме Шурочки. Шурочка уже второй день кашеварила в деревенской столовке. Все получилось так, как она и предполагала. Назавтра же на кухню потребовалась помощница, так как собственных сил кормить ораву из двадцати шоферов и десяти (пока десяти, через неделю обещают привезти еще двадцать) студентов у местных поварих не хватало. Шурочку определили варить суп и компот и чистить картошку на гарнир. Второе и салат делали другие.

Поварихи работали в две смены, два человека менялись через день. Шурочка ни с кем не менялась. Ей надо было вставать в шесть утра и бежать готовить завтрак, потом чистить бак картошки (а то и два, если на гарнир было пюре), одновременно варить бульон из говяжьих мослов. С трех до шести у нее был перерыв, а потом — еще два часа работы. В воскресенье обещали сделать выходной.

Суп и гарнир в столовой варили в огромных электрокотлах. Котлы стояли на специальных подставках, высотой доходили Шурочке до груди и были похожи на круглые стиральные машинки, даже воду в них наливали так же, из шланга. У Шурочки дома была такая, только у их машинки бока были окрашены белой краской, а котлы сияли хромом. Даже кнопочки «пуск» и «стоп» у котлов были почти на том же месте. А там, где у машинки прицеплялись круглые валики, через которые выжимали белье, у котлов торчали какие-то не то манометры, не то градусники. Шурочка не очень разобрала.

Говяжьи мослы для бульона были такими огромными, что не помещались даже в эти машинки-электрокотлы, и поварихи рубили их на большой колоде, предварительно срезав все мясо — оно шло на гуляш.

Гуляш жарили на большой прямоугольной сковородке, и к этому священнодействию Шурочка пока приглядывалась. Поварихи поджаривали тонко нарезанные кусочки говядины, обильно посыпали их мукой, добавляли лук, воду, томатную пасту, лавровый лист и в итоге получали мягкое ароматное мясо в густой коричневой подливке.

В первый день Шурочке выпало работать в смене с грузной пожилой поварихой по имени Анна Михайловна. Повариха была одета в не очень свежий белый халат, из-под колпака выбивались волосы, выкрашенные в медно-рыжий цвет. У Анны Михайловны была какая-то неправильная внешность: крупный нос с горбинкой, густая черная черта на месте бровей, глаза в белесых неподкрашенных ресницах и ярко-алая помада на тонких губах. Повариха хлопотала по кухне, называла Шурочку «деточкой» и «доченькой» и рассказывала про своих детей. У нее их трое, старший сын Мишка — скотник на ферме. У него жена доярка, на Доске почета ее портрет висит.

— Может, видела, деточка? Светленькая такая, молоденькая?

— Видела, — обрадовалась Шурочка, вспомнив красавицу с Доски почета. — Кажется, Ирина… Бригг! — вспомнила Шурочка необычную фамилию.

— Ага, ага, она это. Мы Бригги, из немцев мы, — закивала Анна Михайловна. — Потом еще дочка у меня, Лизавета, в совхозе бухгалтером работает, двух пацанов одна тянет. У ней муж в тюрьме сидит.

— За что сидит? — Шурочка во все глаза уставилась на повариху. Она впервые разговаривала с человеком, у которого кто-то из родственников сидел в тюрьме.

За пьянку. Хороший мужик, хозяйственный, только пить ему нельзя. Он как напьется — Лизку гонять начинает. Пока просто драться лез, Лизка терпела. А в последний раз с топором за ней бегал по избе. Чуть не зарубил бабу хорошо, во двор успела выбежать. Соседи помогли мужика Лизкиного скрутить, участковый протокол составил, Лизка в суд подала. Два года еще сидеть паразиту. Он ведь пацана младшего, деточка моя, так напугал, что до сих пор заикается. — С каждой поварихиной фразой Шурочкины глаза становились все круглее и круглее. Анна Михайловна рассказывала о пьяном зяте, чуть не убившем ее дочь, таким будничным голосом, что становилось не по себе. Ну, побегал пьяный с топором, дело-то житейское. Не убил, — и слава богу. А повариха уже рассказывала о младшеньком, о Васе. Он из армии только-только пришел.

— Он на танке там служил, все про железки выучил, директор пообещал его на трактор посадить, — рассказывала Анна Михайловна. — Он у меня умный, самостоятельный. Его, деточка моя, девка одна из наших из армии дожидалась, прямо бегала все спрашивала, когда вернется. Замуж хочет! А я говорю: сынок, не спеши. Не нравится она мне, грязнуха. В свинарнике работает. Мой Вася и получше найдет. Вон хотя бы такую, как ты, красавицу.

Шурочка отмахивалась и краснела. Ей было приятно слышать, что она красавица. Шурочке представлялся Вася-тракторист, похожий на артиста Тихонова в фильме «Дело было в Пенькове». Он почему-то энергично играл на гармошке, широко растягивая меха.

— Анна Михайловна, а на гармошке ваш Вася играет?

— Нет, деточка моя, не умеет он. На гармошке у нас в деревне только Семеныч, завклубом, умеет играть.

Вечером, как ни странно, главной темой опять стал Вася. Девчонки работали с ним днем на току и пожаловались на ночных налетчиков.

— Представляешь, это, оказывается, первые бузотеры на деревне. Свои девки их гоняют, так они решили с нами подружить! — возмущалась Ира Зинченко.

— Кстати, «подружить» они здесь говорят в смысле «крутить любовь», представляешь? Васятка обещал с ними поговорить, чтобы не лезли, — продолжала Ира, с ходу переделав имя парня на свой обычный шуточный манер, а Шурочка мысленно добавила очков красавцу-танкисту.

Девчонки еще посплетничали про бывшего танкиста, комментируя его внешность и повадки. Шурочка не разобрала, одобрительные это были комментарии или язвительные.

— Девочки, а он красивый? — спросила она.

— Ой, краси-и-вый, — протянула Ира томным голосом. — Завтра вечером обещал в гости зайти — увидишь, какой красавец.

Всю ночь Шурочке снился танкист с лицом артиста Тихонова. Он брал Шурочку за руку и вел ее куда-то и катал на танке, который вдруг оказался самолетом. И Шурочка летела в этом самолете, а потом и без самолета летела, лихо закладывая виражи над макушками деревьев.

Проснулась Шурочка в пять утра, вставать еще было рано. Душа была полна томным предчувствием. Может быть, вот оно — то, что она ждала все это время? Когда Шурочка поступила в институт, она весь первый курс ждала: вот-вот у нее появится парень. Она даже пыталась слегка кокетничать с некоторыми, надеясь на взаимность. Пусть она не самая раскрасивая красавица, думала Шурочка, но она видела пары, где девушки были ничуть не симпатичнее, чем она. Но их же любят! Значит, и ее полюбят. Тем более что она уже не прежняя толстушка-акселератка.

Шурочка выросла очень быстро и уже в двенадцать лет выглядела лет на пятнадцать. В школе на физкультуре она до девятого класса стояла вторая по росту — первой была Людка Воронина, огромная, словно шкаф. Их с Ворониной даже пригласил в секцию тяжелой атлетики забредший на урок физкультуры тренер. Очень у девушек подходящая была комплекция ядро толкать! Людка так и осталась крупной, а Шурочка после восьмого класса внезапно и радикально похудела. В пионерский лагерь ее по возрасту уже не брали, и мама достала путевку на турбазу рядом с городом. Мол, съездишь, отдохнешь с подружками. Но подружки собрались в поход. На девять дней. По перевалам Тянь-Шаня. И Шурочка пошла вместе с ними.

То, что она сделала это понапрасну, Шурочка поняла через первые сорок минут похода. Восемнадцатикилограммовый рюкзак явно прибавлял в весе с каждым километром, скатка брезентовой палатки била под коленки, пот заливал глаза, которые не видели ничего, кроме тропы под ногами. С прямой спиной рюкзак нести было невозможно, приходилось сгибаться в пояснице, чтобы тяжесть равномерно ложилась на спину.