Гадкий утенок, или Повесть о первой любви

— Да, да, я сейчас, я перестану.

Шурочка посидела у Лизаветы с полчасика, допила чай и почти успокоилась. Что ж, примет она эту расплату за легкомыслие. Прощай, Женька, извини, что не сложилось. У тебя все будет хорошо. И у меня все будет хорошо.

Шурочка брела по деревне и смотрела на палисадники в желтеющих листьях, на окна в разномастных наличниках, отвечала на приветствия — в деревне здоровались все: и знакомые и не знакомые. Она как бы прощалась с тем кусочком жизни, в котором жила Шурочка. Та Шурочка, что умерла полчаса назад. Новая Шурочка стремительно обрастала жесткой коркой, за которую отныне она не пустит никого. Оказывается, это очень больно — взрослеть.

— Шура, Шура, куда же ты пропала? Я всю деревню обегал, тебя искал! Повариха сказала, что тебе стало плохо и ты ушла домой, я прибежал в зал, а тебя нет! Что случилось? — Женька догнал ее, развернул, держа за плечи, и взволнованно заглянул ей в лицо.

— Я слышала, что тебе сказала Луиза, я думала, ты ей поверил!

— Шура, Луиза — дура и сплетница!

— Но про Ваську правда. Я замуж за него собиралась.

— Да плевать мне на твоего Ваську! И на всех остальных плевать! Ты что, не понимаешь, я же люблю тебя!

Женька взял Шурочкино лицо в обе ладони и стал осыпать его мелкими поцелуями, а потом нашел ее губы, и в Шурочку потекла знакомая волна из пузырьков счастья. Волна сначала наполнила голову, а потом пузырьки заструились вниз по позвоночнику, разбивая дурацкую корку и заполняя Шурочку всю целиком, от пяток до макушки.

«М-у-у-у», — прокомментировала картину рыжая в белых пятнах корова. Стадо возвращалось с пастбища, и коровы осторожно обходили целующуюся парочку, с достоинством покачивая тяжелым выменем, переполненным молоком.

— Во дают, городские, — присвистнул мальчишка-пастух, и Шурочка счастливо подумала, что у деревенских появилась новая тема для сплетен.

Эпилог

Шурочка рассматривала старые фотографии: Женька, она, — какими же молодыми они тогда были! Какими глупыми! И какими славными! С Женькой они до постели добрались через три месяца, а потом как ошалелые открывали для себя прелести секса, сбегая с лекций и отправляя Женькиных соседей по комнате в кино на две серии. Девчонки, помнится, критиковали ее за «распущенность» и сами держались до конца третьего курса. А потом все трое закрутили романы: Элька — с дипломником с пятого курса, Леночка — с Игорюней, а Ира Зинченко — с инженером во время практики и потом она даже вышла за него замуж. Их группу в начале третьего курса опять отправили в Гореловку, но Шурочка не поехала, была уже беременна. Леночка потом рассказывала, что Вася женился на своей скотнице и у них родился сын.

Часы на кухне начали отбивать время — уже четыре. Как быстро пролетело время, наполненное воспоминаниями! Шурочка пошла проверять, как там в духовке чувствует себя пирог с брынзой — муж вот-вот приедет, дочь к вечеру прибежит голодная, надо же хоть раз в неделю их побаловать! Пирог чувствовал себя отлично — пыхтел пышной корочкой и источал запах теста, брынзы и зелени.

В замке заворочался ключ, и Шурочка пошла встречать мужа. Он ушел сегодня рано, она еще спала. Первыми в двери вошли красная крупная роза на тонком длинном стебле и узкая бутылка с красным вином.

— Принимай, мать, будем праздновать, — сказал Женька.

Шурочка приняла дары, чмокнула мужа в губы и спросила:

— А что празднуем?

— А то, что я женат на самой талантливой телеведущей и на самой красивой женщине года! — ответил Женька и протянул ей свежий номер журнала-телегида. На обложке улыбалась Шурочка, как бы подтверждая реплику из своего интервью: «Я не стремлюсь казаться. Я стремлюсь быть».