Мечты сбываются

— Вы не подниметесь со мной? Клэр хотела с вами познакомиться. — Она надеялась что он ответит да, и чудесный вечер продлится еще немного...

Но он отрицательно покачал головой:

— Думаю, нет, извините. Если можно, я только доведу вас до двери и отправлюсь восвояси.

Значит, все-таки это был конец. Голос мистера Дервента звучал так, что у Мери отпала охота уговаривать его. Разочарованная, она начала репетировать слова благодарности по дороге наверх, к дверям квартиры, и еще не успела толком их подготовить, когда увидела, что он протягивает руку за ключом.

— О... — Хрупкое самообладание, обретенное ею этим вечером, пошатнулось, и нервные поиски ключа в сумочке быстро привели к падению последней. Почти все высыпалось на пол. Клайв Дервент едва ли не единственным точным движением спас жертв катастрофы и протянул их — губную помаду и все прочее — Мери, но помедлил немного с футляром для очков.

— Вы не надели их ни разу за весь вечер, — заметил он.

— Нет. Не так давно у меня начались слабые головные боли от переутомления глаз. Но очки нужны мне только для работы, требующей напряжения, когда я печатаю или читаю мелкий текст.

— Стало быть, вы не пользуетесь ими в качестве маскировки?

— Маскировки?

Быстрым движением он вложил футляр в открытую сумочку.

— Мне просто пришло в голову... — заговорщицким тоном произнес он. — Вам никогда не попадались фильмы, где героиня появляется в огромных роговых очках — снова и снова, а в момент, предусмотренный в сценарии, снимает их и поражает героя сногсшибательной красотой? Полагаю, в реальной жизни кое-кто использует очки с той же хитроумной целью.

— Легко могу себе это представить. — Мери не совсем естественно улыбнулась. — Лично у меня нет такой сногсшибательной красоты, и поэтому, боюсь, я никогда над этим не задумывалась.

— Простите, Я и забыл, как вы сказали о себе — «не картина маслом»! — пошутил он. — Это, полагаю, входит в исполнение вами роли миссис «Не Потерплю Чепухи», которая не заставляет вас в любой удобный момент пренебрежительно отзываться о вашей внешности?

— У меня просто нет иллюзий на этот счет.

— Чепуха. У вас просто выработалась привычка пользоваться своим идефикс по поводу внешности, чтобы опередить все критические замечания на ваш счет так же, как некоторые насвистывают в темноте.

— Их не обязательно высказывать вслух. Порой достаточно бросить взгляд... Или не бросить его, что еще хуже. И что дурного в том, чтобы насвистывать в темноте?

— Совсем ничего. Нам всем приходится носить фальшивую броню, чтобы закрывать ею слабые места. Но мне претит мысль о том, что женщина способна раз и навсегда поставить крест на внешности, с которой явилась на свет. В глубине души она никогда по-настоящему не верит в то, что выглядит так уж затрапезно.

— Вы имеете в виду... она не теряет надежды окончательно?

— Про надежду я ничего не знаю. Такие женщины цепляются за веру. И они совершенно правы, разумеется, поскольку, думаю, не найдется и одной женщины из сотни, которая проживет всю свою жизнь и не услышит от мужчины — пускай единственного, — что ему она кажется вполне привлекательной.

Мери покачала головой:

— Наверное, такие все-таки есть. И это едва ли поможет, ведь мужчина, который скажет ей это, должен оказаться «тем самым».

— Почему едва ли? Разве такое признание не поднимает настроение женщины?

— Не знаю. Возможно. Это будет зависеть от того насколько искренне это было сказано, или от того, были ли у женщины основания подозревать, что это всего лишь... обычная лесть.

Мистер Дервент громко рассмеялся:

— Да вы в дугу согнетесь, чтобы создать себе лишние сложности, разве не так? Впрочем, мне брошен вызов... Попробуем так. Что вы скажете, услышав, что красота девиц с коробок шоколадных конфет меня отнюдь не прельщает? Что — такой уж я человек — я нахожу в вашей улыбке загадку Джоконды, только без ее озорства? Поможет ли вам это, или мои слова вы отметете как лесть, принять которую не в силах?

— Я думаю, поможет.

— Ну вот, другое дело! Ваше настроение заметно улучшилось! Пока все идет неплохо. Но я могу добавить еще один довод, если позволите... — И он шагнул вперед, чтобы запечатлеть на щеке Мери поцелуй.

Пальцы сами взлетели, чтобы прикрыть место, которого он коснулся.

— Вы... Вам не следовало этого делать! — запинаясь, проговорила она.

— Почему? Этим я лишь подкрепил свой аргумент: нужный мужчина, для которого вы будете бесконечно дороги, появится в вашей жизни так же, как и в жизни любой другой женщины. Не надо возмущаться. Это был очень чистый поцелуй.

— Тогда зачем же вы это сделали? — Как ни странно, Мери была разочарована.

— Я же сказал... Я действовал как дублер некоего гипотетического славного малого, который непременно встретится вам и справится со своей задачей гораздо лучше меня. Как мог бы и я в иных обстоятельствах.

— Лучше... с женщиной, которая покажется вам «той самой»?

— Естественно. С моей «той самой» женщиной, — серьезно подтвердил он. Не сказав больше ни слова, он протянул руку за ключом и открыл ей дверь.

Она смешалась:

— Я не знаю, как мне благодарить вас, мистер Дервент. Не только за чудесный вечер, но... за все.

— Тогда не стоит и пытаться. Будь я на вашем месте, я не стал бы слишком спешить отбрасывать верно послужившую мне «старую, модель» ради блеска новой. Потому что, сдается мне, очень многим Мери Смит нравится такой, какая она есть.

Через минуту она стояла одна за закрытой дверью и слушала эхо его шагов. Когда дверца лифта захлопнулась, унося из ее жизни Дервента, Мери чувствовала нечто большее, чем простое сожаление, ибо редкое удовольствие этого вечера закончилось, чтобы никогда не вернуться. Уйдя, он словно бы оставил ее цепляться за якорь, которого вдруг не стало.

Ничего, якорь найдется. Должен найтись! У нее по-прежнему остаются работа, Клэр, все небольшое хозяйство, которого до сей минуты ей вполне хватало. Но она не понимала, отчего ежедневные хлопоты, которые ей нравились и которые будут продолжаться и дальше, внезапно стали казаться... пустыми. И это всего лишь потому, что мужчина, для которого она абсолютно ничего не значила, был добр с нею...

На следующее утро Мери узнала, насколько скоро и решительно изменилось все вокруг. От прежней ее жизни не осталось и следа.

Клэр так и не сдержала своего обещания явиться домой пораньше и познакомиться с Клайвом Дервентом. Когда она наконец вернулась, Мери давно уже спала. Но Мери вернула себе значительную часть внутреннего равновесия, по обыкновению убрав беспорядочно разбросанные по комнате сестры предметы туалета, затем закрыла дверцы шкафа, поставила молоко и печенье на ночной столик. И при этом с нетерпением ждала утра, чтобы абсолютно правдиво описать прошедший вечер.

Клэр станет спрашивать, и она ответит на ее расспросы небрежным тоном: «У меня самой была обширная программа. Сначала мы пообедали в «Свенгли», затем отправились в клуб «Сирокко» потанцевать. А после этого...» — и присовокупит к своему рассказу любые подробности, которые только захочет выслушать Клэр.

Поэтому Мери была, естественно, разочарована, когда Клэр испортила все удовольствие, не задав ни единого вопроса. Она вышла позавтракать в халатике и сразу принялась рыться в стопочке писем на краю стола, очевидно разыскивая какое-то одно, — авиапочтой из Бостона, заметила Мери. Углубившись в чтение, она, как обычно, не стала делиться новостями от матери с сестрой, которой утренняя почта доставила лишь одно послание — обещанные Клайвом Дервентом чек и рекомендацию. Слабое утешение. Ома была рада рекомендательному письму, так же как и деньгам, но формальные фразы лишний раз убедили ее в том, что прошлой ночью мостик через разделявшую их пропасть так и не был перекинут.

Клэр съела лишь половинку тоста и закурила прежде, чем Мери допила свой кофе. Да-да, все в порядке, она хорошо себя чувствует. Мери, будь добра, перестань суетиться! И — перехватив взгляд, брошенный Мери на часы, — спешить некуда, она договорилась, что придет попозже, потому что собирается кое-что сообщить Мери. На самом деле (Клэр напустила на себя решительный строгий вид и наконец-то метнула свою гранату) она собирается оставить квартиру и уехать в Америку!