Поцелуй для Джулии (ЛП)

– Никаких проблем, сэр. В любое время. Я всегда могу с чем-нибудь заскочить.

Ван дер Дрисма уселся за свой стол.

– Подходите и наливайте чай, – предложил он. – И давайте обдумаем завтрашнее расписание. – Он вручил Джулии тост и откусил большой кусок от своего. – Какая любезная девушка.

– Угу. А в нас она едва ли не бросает обед. Но конечно, вы же мужчина.

– Э-э-э… да. Очевидно, вы думаете, что это все меняет.

– Разумеется, меняет. – Решив, что, вероятно, проявила невежливость, Джулия добавила: – Сэр.

За едой они мало говорили – приканчивая тост, профессор даже сделал пару звонков. А когда оба выпили по второй чашке чая, сказал:

– Идите, мисс Бекуорт. Увидимся завтра утром.

Глава 2

Дома Джулию ждала вся семья, желая узнать, как прошел день.

– Ну хотя бы не задержал тебя, – заметила мать. – Он милый?

Под этим подразумевалось, хорош ли он собой, молод ли и может ли влюбиться в секретаршу?

– Резок, с головой погружен в работу, любит, чтобы все делалось сразу, мил с пациентами…

– Старый? – Миссис Бекуорт очень старалась говорить будто невзначай.

– Приближается к сорока, возможно, тридцать пять. Сложно сказать. – Помолчав, Джулия сжалилась над ней: – Он отлично выглядит, очень крупный, и думаю, медсестры вне себя от восторга.

– Не женат? – В голосе матери слышалась надежда.

– Не знаю и сомневаюсь, что когда-нибудь узнаю. Он не болтлив.

– Мне это нравится, – одобрил Ласкомб. – Даже если он иностранец.

К допросу присоединилась Эсме:

– Он голландец. Говорит со смешным акцентом?

– Никакого акцента. Ну, можно услышать, что он не англичанин, но только по слишком уж правильной речи, если ты понимаешь, о чем я.

– Джентльмен? – спросил Ласкомб.

– М-м-м, да, и думаю, страшно умный. Полагаю, мы прекрасно поладим, как только привыкнем друг к другу.

– Как ты его зовешь? – поинтересовалась Эсме.

– Профессор или сэр…

– А он тебя?

– Мисс Бекуорт.

Эсме взвыла от смеха:

– Джулия, это звучит, будто ты старая дева. Уверена, он носит очки…

– Вообще-то, да – для чтения.

– По твоим словам, он настоящий зануда, – заявила Эсме. – Теперь, когда Джулия вернулась, мы можем попить чаю?

– Чай в два счета будет на столе, – отозвался Ласкомб и направился в кухню за макаронами с сыром.

В семье Бекуортов «чаем» называли не модное – «изысканное» – чаепитие, а смесь полдника с ужином, что подавалась в полседьмого вечера. Трапеза включала в себя что-нибудь горячее, хлеб с маслом и сыром или сэндвичи, джем и сконы, а также большой кувшин чая.

Только по воскресеньям они устраивали дневное чаепитие, а часом позже – ужин. Ну и когда принимали гостей – друзей или родственников. Тогда Ласкомб придумывал великолепный обед; полировали серебро, доставали искрящиеся бокалы и роскошную камчатную скатерть, которой миссис Бекуорт безумно дорожила. Возможно, семья и бедствовала, но остальным об этом знать не обязательно.

Сейчас все расселились вокруг стола, наслаждаясь вкусной едой Ласкомба и веселой беседой. И если они по-прежнему скучали по ученому главе семейства, умершему так внезапно, то скрывали это. «Порой три года кажутся долгим сроком», – размышляла Джулия, но отец представал в ее памяти ясно, как живой, и она знала, что мать и Эсме чувствуют то же самое. И не сомневалась: так же думает и преданный Ласкомб.

Джулия полагала, что после приглашения на чай с тостами профессор проявит к ней больше дружелюбия, но ее ждало разочарование. Его «Доброе утро, мисс Бекуорт» вновь вернуло ее, фигурально выражаясь, на расстояние вытянутой руки. После добродушного «Привет, Джулия» профессора Смита странно было называться «мисс Бекуорт». Почти все в больнице обращались к ней по имени, и Джулия надеялась, что новый шеф узнает об этом и последует обычаю.

Он серьезно нагружал ее работой, но поскольку и сам трудился не меньше, если не больше, жаловаться было не на что.

Несколько дней прошли под знаком тревожной вежливости: холодной – с его стороны, и неловкой – с ее. «Я привыкну», – успокаивала себя Джулия как-то вечером, записывая под быструю диктовку профессора, а потом подняла глаза и увидела, что он ее разглядывает.

– Так, будто я опасна и готова взорваться, – объясняла она позже матери.

– Скорее, погружена в свои мысли и за много миль от работы, – поправила миссис Бекуорт, и Джулии пришлось с ней согласиться.

Чая и тостов больше не было. В половине шестого профессор пунктуально отсылал Джулию домой, а сам, как она предполагала, работал за столом допоздна, разбирая бумажные завалы, поскольку большую часть дня проводил на обходах или консультациях. Доктор занимался и частной практикой. В ранние дневные часы он отсутствовал и, по мнению Джулии, именно тогда принимал своих пациентов. «У него загруженный день, но и у меня не меньше».

Конечно, каждый раз в столовой Джулии устраивали перекрестный допрос по поводу шефа, но она ничего не могла рассказать. А даже если бы и могла, все равно бы хранила верность и, не теряя рассудительности, молчала. Человек имеет право на личную жизнь.

Ван дер Дрисма отчасти представлял, какое любопытство пробудил в сотрудниках «Сент-Браво», но игнорировал его. В первую и последнюю очередь профессор был гематологом, и все остальное бледнело перед его интересом к работе и пациентам. Конечно, у него существовали и другие увлечения: очаровательный маленький коттедж с внутренним двориком на тихой обсаженной деревьями улице и другой коттедж возле Хенли, позади которого небольшой сад спускался к реке; а в Голландии – другие дома и семейный особняк.

У профессора имелось множество друзей и семья. Он жил насыщенной жизнью и пока о браке не задумывался. Никто – ни одна женщина – не будоражил его сердце с тех пор, как он влюбился в ранней юности и был отвергнут ради мужчины более взрослого, состоятельного и уже достигшего высот в профессии. Ту любовь ван дер Дрисма перерос много лет назад – на самом деле сейчас он не мог понять, что же нашел в той девушке, но ее отказ посеял в нем семена решимости преуспеть в работе.

Сейчас он удовлетворил свои амбиции и за это время научился с настороженностью воспринимать хорошеньких девушек, которых постоянно представляли ему друзья. Профессор хотел не просто хорошенькую девушку – он нуждался в интеллигентной компаньонке, способной вести его дом, ужиться с его друзьями, развлечь их и снять с него не имеющее значения бремя общественной жизни. Она должна хорошо выглядеть, уметь одеваться, родить ему детей…

На этом ван дер Дрисма, как правило, останавливался. Конечно, такой женщины не существует. Он хотел совершенства. «А подобного, – цинично размышлял профессор, – в женщине быть не может». В конечном счете ему придется смириться с той, что ближе всего к идеалу.

Естественно, эти мысли он держал при себе. Никто из тех, с кем он встречался на званых обедах или вечеринках, не догадался бы, что за мягким выражением лица доктор скрывает надежду найти женщину, на которой хотел бы жениться. А тем временем в его жизни царствовала работа.

Это означало, что и Джулия без дела не сидела. Ван дер Дрисма заставлял ее трудиться без передышки, но не бездумно. Каждый вечер она вовремя уходила домой, что редко случилось при профессоре Смите. Новый же профессор следил и за тем, чтобы она успевала выйти на кофейный перерыв, на обед и выпить чашку чая в три часа, однако в остальное время приходилось поднапрячься.

Джулия не возражала. На самом деле работа ей нравилась, поскольку, в отличие от предшественника, голландец обладал великолепной памятью, был аккуратен, как и положено медику, и избегал пустых разговоров. Но, глядя на его массивную спину, исчезающую за дверью, Джулия думала, что было бы замечательно, говори он иногда хоть что-то помимо дьявольских медицинских терминов. И все же она считала, что они неплохо ладят. При случае даже планировала предложить, чтобы он прекратил называть ее «мисс Бекуорт»… Например, в Рождество, когда весь госпиталь проникнется праздничным духом.