Любовные каникулы

Ах, мальчишка, записочку потерял. Такие чудные цветочки, а впустую. Впрочем, оранжерейщик этот о себе знать обязательно даст. Вот чего мне не хватало! Этой орхидеи! Надо же! Как знал неведомый поклонник! Ах, чудо какое! Сюда ее, пахучую! Ненавязчиво оттеним гладкую белизну кожи. А теперь — вперед! Как говорят итальянцы — аванте!

Глава 7

Бал

Когда я вошла, зал на секунду замер. Или мне так показалось? Нет, не показалась — замер. И сразу сотни глаз на меня — зырк! И аплодисменты.

— Да-да, спасибо, спасибо! Грацие!

А наши где? Где Андрей, где Файфман? А! Вон они, родимые, в закутке. Винцом накачиваются. Но так, прилично, в меру, по-европейски.

— Да-да, спасибо! Ну что вы? Какая я Сара Бернар? Я Саша Кузнецова. Грацие.

— Ты куда пропала, героиня? — спросил Андрей. Нет, оттаял маленько, улыбается. Ему тоже славы перепадает, может, и побольше, чем мне.

— Сашенька! Завтра вы у нас, на кинорынке, не забыли? — спросил Файфман.

— Ну что вы? Конечно, сразу после пресс-конференции...

— Чудо вы наше!

— Давай, Андрей, выпьем за твой фильм.

— И твой. — Опять улыбнулся. Наверное, все-таки, добрый.

— За наш.

И вдруг — стук, тишина, что-то объявляет мажордом.

— Что случилось? — спрашиваю у Андрея.

— Премьер-министр, — объясняет. Он знает итальянский.

Вот те на! Надо было синее надеть!

Толпа повернулась к двери, и вошел улыбчивый синьор, седоватый, элегантный, скромный. Сразу с кем-то за руку поздоровался... Батюшки, ко мне идет... Надо было синее надеть, вертихвостка!

Пожал мне руку, потом наклонился и поцеловал. Что там говорить — Италия!

— Синьор премьер восхищен вашим талантом! — зачастила переводчица. — Вы напомнили ему в фильме «Кулачок» его родную маму.

У меня даже сердце опустилось. Какой «Кулачок»?

— Наш фильм называется «Пригоршня», — говорю.

— Ой, простите. Это моя вина. В итальянском нет такого слова... Да-да. «Пригоршня»! — засмущалась переводчица.

Тоже мне комплимент — маму напомнила! Но я улыбаюсь, в глаза ему смотрю.

— Синьор премьер говорит, что вы очень красивая женщина. Его мама такой же была в молодости.

А! Вот это другое дело! Это большое спасибо.

— Грацие!

Премьер еще руку Андрею пожал, парой слов перекинулся и сразу дальше, но и двух шагов не сделал, как остановился, руки раскинул, засмеялся. И тот красавец-викинг, что на вручении меня взглядом сверлил, оказался в его объятиях.

Кто такой?

— Андрей, это кто? — спрашиваю.

Андрей плечами пожал, но как-то недобро глазами на красавца сверкнул.

И только теперь я огляделась. Ну что, Сашка, могла бы ты поверить, гоняя на своем мотоцикле, что будешь стоять рядом с Софи Лорен, — она, кстати, мне издали кланяется, — с Марчелло Мастрояни — что-то смешное рассказывает, — с Робертом Рэдфордом — такой симпатичный парень! Рукой мне машет! Ну да! Он же первый приз за лучшую мужскую роль получил!

— Хай, Эл! Ты не хочешь сняться вместе со мной? Ты и я — два лучших актера современности!

Сердце упало — в кино зовет? Конечно, я закивала.

Он поднял руку, сразу откуда-то фотограф подлетел. Роберт меня к себе прижал и — улыбка!

— Подари мне твой цветок, Эл.

— Не могу. Подарки не дарят.

— Почему?

— Не знаю, у нас так принято.

— У тебя есть что-то такое... Нашим красоткам как раз не хватает... Знаешь, попробую поговорить о тебе с Сиднеем! Хай!

Деловой.

А меня все одна мысль тревожит, кто же мне такой букетик прислал? Ведь должен же как-то проявиться.

— Синьора, можно вас на минутку?

Оборачиваюсь — и чуть не закричала от радости. Сам маэстро Федерико собственной персоной. И Джульетта, конечно, рядом.

Какие красивые! Даже в старости. Я стою, дрожу, глазами их пожираю.

Он тоже какие-то слова сказал, поздравил. А потом к уху наклонился и по-английски:

— Держись за Андрея, девочка. Но не мертвой хваткой. Иногда и ему рога наставляй. Снимайся. Ты — актриса.

Я поцеловала его. А Джульетта поцеловала меня. Вот это и есть счастье.

А маэстро сразу ушел. Вообще ушел. Устал, видно. И снова банкет замер, проводил его аплодисментами. Если бы я знала, что очень скоро синьор Федерико умрет! Они будут сидеть с Джульеттой в кафе, а она вдруг заплачет. Неизвестно из-за чего, просто потекут слезы. И он скажет:

— Не плачь, Джельсомина. — Так звали ее героиню в фильме «Дорога». А потом он возьмет кусочек сыра, но не сможет проглотить. Поперхнется. И впадет в кому. А там и смерть...

Если б я знала! Но я была тогда просто счастлива. И, когда заиграла музыка, я, как Наташа Ростова на балу, посмотрела вокруг, умоляя глазами — пригласите меня! Я так чудесно танцую! И тут же подошел ко мне тот самый викинг.

— Вы позволите? — спросил у Андрея.

— Извините, — сказал Андрей, — дама уже приглашена.

Я на него смотрю удивленно — кем это? А он взял меня под руку и вывел на середину. Батюшки, он же танцевать не умеет, все ноги мне отдавит. А это было аргентинское танго. Мы сначала с Андреем танцевали одни, все только смотрели на нас и улыбались поощрительно. Нет, я зря боялась. Андрей мне ноги не отдавил. Но наговорил кучу неприятностей.

— Знаешь, я когда учился во ВГИКе, у нас было такое задание — этюд «профессиональный навык».

— У нас тоже.

— Я обратил внимание на странную закономерность — скромные девушки все как одна играли проституток, а девчонки легкие играли прачек. Это, знаешь, какая-то компенсация, что ли. Хочется попробовать того, чего в жизни никогда не получишь.

— Да, это ты верно заметил...

— А вот с тобой не пойму, тебе-то что компенсировать? Ты-то зачем плейгерл играешь? Ты ведь и в жизни...

— Андрюша, ты заговариваешься... — сказала я, но улыбаясь, ведь сотни людей смотрят.

— Натужно это все, Сандра, неестественно, — продолжал он. — Ты даже шлюху сыграть не можешь.

— Я дам тебе по морде, родной, — говорю, а улыбка на все тридцать два естественных.

— Фи, как вульгарно... Это потому, что я в десятку попал. Правда глаза колет.

Тут, к его счастью, музыка кончилась. А то был бы международный скандал. Нет, он все-таки злой. Вернулись к своим, и Андрей сразу заявляет:

— Ну, пора прощаться.

А авторитет у него, сами понимаете. И все тут же:

— Да-да, пора, пойдемте потихоньку.

— Нет, — говорю. — Совсем не пора. Я только во вкус вошла. Я сейчас танцевать буду.

— Александра Николаевна, Сашенька, что вы? Нехорошо от коллектива отрываться...

— Хорошо, очень хорошо, — говорю я им. — Мы же не колхозники, мы индивидуалисты. Это сено косить коллективом хорошо. А жить надо индивидуально. Даже колхозники, которых я очень уважаю, весь свой коллектив к брачной постели не ведут.

— А ты уже и в чью-то постель собралась? — спрашивает Андрей.

— Успокойся, милый, тебе это не грозит. Ты будешь спать нынче один.

Я отвернулась, и тут как раз викинг.

— Пойдемте танцевать, — говорю ему. — Вы, кажется, хотели меня пригласить.

И это был вальс. Надо сказать, что вальс очень опасный танец. Если танцевать его по-настоящему, то только с тем партнером, которого знаешь всю жизнь. Ведь он ведет, и ты должна понимать, предугадывать все его желания. И к тому же в бешеном ритме! А если так просто топтаться, то что это за вальс?!

Вот мы с красавцем вышли в круг, он взял меня за талию, плотно взял, но не нервно. Руку мою отвел и — качнулся, вливаясь в музыку. И я вдруг почувствовала — с этим я вальс станцую. Я понимаю его. Я его чувствую. Я могу идти за ним легко и быстро.

Во время вальса не говорят. Можно только улыбаться, смотреть друг другу в глаза. А еще лучше запрокинуть голову и видеть, как вертится потолок, люстра, стены, как мелькают восхищенные лица, как пролетают зыбкими тенями другие танцующие пары...

Но викинг ухитрился сказать мне:

— Вам очень к лицу счастье.

Господи, а кому оно не к лицу?