Неужели это я?

вправду началась новая жизнь, так стоит ли обижаться? Возможно, он преодолеет свою скованность, разговорится. Вот только как сложатся у него отношения с Треньяном? От общения с этим тираном на коротких ножках, то и дело поправляющим свою львиную гриву, у кого угодно разовьются комплексы...

Санди сделалось зябко, она присела, натянув на колени ночную рубашку.

Любовная история кузена Элен ее растрогала. Оригинальной она не была, но жизнь и не гонится за оригинальностью, из века в век задавая людям одну и ту же задачу: как поладить друг с другом, как найти общий язык? И люди бьются над ней, и разрешают каждый по-своему.

Что же до Поля Кремера, то, если он будет писать и дальше, вполне может рассчитывать на успех. Он не бездарен, начитан, наблюдателен. В его исповеди много искреннего чувства, тонко подмеченных деталей. И прочитанных книг, разумеется: сердце Поля Кремера говорило вполне литературным языком, и даже порой излишне красиво. Он может, например, попробовать свои силы в мелодраме, в любовном романе. Сейчас именно они пользуются спросом. Одна читательница уже ему благодарна, и не только за то, что помог ей скоротать бессонную ночь.

Невольно Санди задумалась о роковых женщинах. Они сводят мужчин с ума, но сами несчастливы. Сбежала же Лола-Кармен от своего художника, значит, ей было плохо. Да и может ли быть счастлив кинжал, наносящий раны? Санди всегда пыталась их врачевать, и тоже была несчастна. Почему?

Почувствовав, что ноги затекли и замерзли, она распрямилась, потянулась и, почувствовав, что ее клонит в сон, вернулась в спальню, улеглась в постель, укрылась одеялом, пригрелась и заснула.

Ей снился Филипп. Он называл ее своей музой, а Санди танцевала и била в звенящий бубен. Звон становился все громче, громче... Она открыла глаза. Кто-то трезвонил в дверь и, похоже, давно.

Накинув халат, Санди бросилась в прихожую.

— Кто там? — недоуменно спросила она.

— Неужели ты до сих пор дрыхнешь, Ди?!

Филипп? В одно мгновение Санди распахнула дверь. Вот счастье-то! Он шагнул к ней, прижал к себе, стал целовать, и она почувствовала, что и Филипп ужасно соскучился.

— У тебя вчера был расстроенный голос, — говорил он между поцелуями, — мы с тобой так давно не виделись. — Хотя прошла всего неделя, им обоим казалось, что минула вечность: так много произошло событий. — И какая победа, а?

Печали Санди таяли, как тает снег под первыми лучами весеннего солнышка.

— А как же работа с актрисой? — пролепетала она.

— Поработали. Сегодня Роже решил, что будет работать с ней сам. Ключевые моменты мы обсудили все вместе и прекрасно поняли друг друга.

Санди отметила, что Филипп уже называет Треньяна по имени и говорит с нарочитой небрежностью.

Взгляд Филиппа обежал спальню: смятая постель, листки на полу.

— Работала до утра? Ну ты даешь! Трудоголик, что ли? — Его рот растянулся в улыбке, и Санди невольно потянулась к нему.

— Я же говорила, срочная рукопись, — пробормотала она и приникла теплыми нежными губами к его — сухим и жестким.

Филипп подталкивал ее к кровати, торопил с халатом, рубашкой. Санди и сама спешила их снять, думая: почему же я себя мучила? Он так любит меня, так любит...

В любви Филипп был жаден и тороплив. Санди не всегда успевала получить удовольствие, но никогда не ставила этого ему в вину, ей нравилось быть щедрой. Но сегодня волнение, разлука сыграли положительную роль, и они, одновременно застонав, одновременно улыбнулись.

— По-моему, стоит еще поспать, Ди, — деловито предложил Филипп, глядя в ее затуманенные счастливой истомой глаза. — Ты совсем сонная.

— Ты тоже, — ответила она, благодарно прижимаясь к нему.

— Еще бы, я ведь почти не спал сегодня, выехал на рассвете.

Он обнял ее и заснул. Немного погодя сморило и Санди. Ей снилась Кармен с большими черными усами. В конце концов она поняла, что это переодетый Филипп.

Одеваясь, она со смехом рассказывала про усатую Кармен. Полуголый Филипп, опершись на подушку, слушал. Уже томила жара, проникавшая в открытую дверь из садика.

— Может, никуда не пойдем? — спросил он. — У тебя наверняка найдется что-то перекусить. А попозже поедем в какой-нибудь роскошный ресторан праздновать. Согласна?

— Конечно. — Санди отложила платье и накинула халат. — Сейчас посмотрим, чем мы богаты.

Она метнулась в кухню, и Филипп проводил ее снисходительным взглядом. Купить ей, что ли, таблетки для похудания, теперь их рекламируют на каждом шагу...

Хлеб, масло, сыр, джем, кофе, минералку и остатки клубники Санди умудрилась уместить на подносе вместе с чашками, сахарницей, молочником — и отнесла в спальню.

— А выпить за успех?

— Загляни в буфет. Может, там найдется что-нибудь. Я не помню.

Филипп нехотя встал и двинулся к буфету. Санди любовно обняла взглядом его широкие плечи, мускулистую спину, узкий таз — настоящая мужская фигура! И двигается слегка вразвалочку, по-хозяйски.

В буфете нашлась бутылочка любимого Санди розового вина, и, полулежа на широкой кровати, они принялись пировать.

— Чин-чин! — Подняв бокалы, они посмотрели друг на друга. — За наш успех!

Выпив и поставив бокал на поднос, Санди рассмеялась.

— Чего ты? — готовясь тоже улыбнуться, спросил Филипп.

— Я уверена, что месье Треньян с актрисой работают точно так же, как мы с тобой, — со смехом сказала Санди.

Губы Филиппа зло поджались, такого от Санди он не ожидал. Ну и цинизм! Надо же такое сморозить — коротконогий толстяк Треньян и хорошенькая молоденькая Маргарита! Да она ему в дочери годится!

— Ты что, забыла, сколько Треньяну лет? — сухо осведомился он. — А Маргариту ты видела?

Санди мгновенно отметила и злобу, с какой говорит Филипп, и то, что актрису назвал по имени... С вновь вспыхнувшей обидой она ответила:

— Не так уж много! А Маргариту, — она нажала на имя, — я в глаза не видела. Но, судя по твоему возмущению, она очень и очень хорошенькая.

— Какому еще возмущению? — вконец разозлился Филипп. — Я возмущаюсь глупостью, какую ты сморозила. Мадемуазель Дюваль совсем еще юная девушка, а твой Треньян — урод и старикашка.

— Мой Треньян необыкновенно талантливый режиссер. Да, за месяц я узнала его, он не слишком приятный, но одаренный и интересный человек. А что касается глупости, то я не имею обыкновения их морозить, — холодно отчеканила Санди, — Да будет тебе известно, что в кино свои законы. Там так положено, вот и все! А если ты этого не знаешь, ты дикарь. Впрочем, я всегда забываю, из какого глухого угла ты приехал.

О последней фразе она сразу же пожалела: при комплексах Филиппа это удар ниже пояса.

— Да, я дикарь и не хочу изучать мерзкие законы богемы! Не знаю и знать не хочу!

Филипп кипел от возмущения. Перед его мысленным взором стояла тонюсенькая Маргарита Дюваль и, глядя снизу вверх кроткими шоколадными глазами, словно молила о защите. Она была из тех малышек, которые любого мужчину делают Голиафом, призывая его на помощь своей женской слабости.

Видя, что Филипп разозлился не на шутку, Санди остыла. Ей совсем не хотелось ссориться. Поддавшись обиде, она и сама наговорила обидных вещей. Хотя задело ее многое, и в первую очередь то, что, защищая какую-то едва знакомую актрису, Филипп не щадил ее, Санди, и бил наотмашь. Но она не собиралась с ним сражаться. Глупостью было уже то, что она поддалась обиде, но ошибку повторять не собирается.

— Прости, Филипп, если задела тебя. Я этого не хотела, — сказала она примирительно. — Ты по-рыцарски бросился отстаивать честь женщины, а мы, шотландцы, ценим добродетель, какой бы старомодной она ни выглядела. Другое дело, что ты очень скоро поймешь: копья тут ломать не из-за чего.

Филипп усмотрел в ее словах скрытую насмешку и выпад против мадемуазель Дюваль, но пошел на мировую. Он был крайне недоволен собой. Недоволен, что едва не поссорился с Санди, показав, насколько увлечен девочкой с шоколадными глазами.

А девочка заинтересовала его, и даже очень. Робость и почтение, с какими она смотрела на Филиппа, сразу его расположили, и он взял Маргариту под свое покровительство. Состояние для него новое, лестное, оно мгновенно раскрепостило Филиппа. Почувствовав себя искушенным в жизни многоопытным зубром, он непринужденно шутил, удивляясь сам себе. Он и не знал, что может быть настолько галантен, так остроумен...