Возвращение в Бэлль-Эмбер

— У тебя большой талант, Рикки. Если бы Ричард был жив и видел твою картину! И в тебе есть то, чем в изобилии обладал твой отец — удивительная сила духа. Я знаю, ты еще удивишь нас чем-нибудь!

В зеленовато-голубых глазах Рикки сверкнули отчаянно сдерживаемые слезы.

— Дядя Гай, — произнес он дрожащим голосом, — если я больше никогда не скажу этого, то знайте: я люблю вас и восхищаюсь вами.

С этими словами он кинулся вон из комнаты.

Селия засмеялась. Это был странный, пронзительный смех, как показалось Кэрин, совершенно неуместный в данных обстоятельствах.

Глава одиннадцатая

Лето проходило, и ничто не нарушало установившейся видимой гармонии. Пришло время выставки картин на соискание премии Хэвиленда, но Ричарда Эмбера не было среди ее участников.

Хотя Рикки признался Кэрин, что его все еще живо интересует эта выставка, премию в две тысячи долларов получил двадцатишестилетний художник из соседнего графства Западная Австралия.

Рикки лихорадочно набрасывал и переписывал портрет Кэрин, но, как он признался ей с выражением горечи на бледном лице, между ним и его работой стояло лицо «вандала».

Кэрин предпочла не отвечать ему. Некоторые вещи должны оставаться невысказанными. Когда через несколько недель, она прочла о приближающемся соискании премии Стэттона-Логана, щедрой национальной награды за наиболее оригинальное произведение, написанное маслом, Рикки, казалось, не проявил к этому ни малейшего интереса. «Состязание открытое, — объяснил он, — а это значит, за премию будут бороться лучшие художники страны».

— Я хороший художник, но не настолько! — отклонил он эту идею, пожав плечами.

Если Гай и подразумевал, что Рикки еще не начал серьезно использовать свой потенциал, Рикки об этом, как будто, забыл. Кэрин не стала вмешиваться, но очень огорчилась.

Пип вернулся в школу, загоревший и окрепший от долгого пребывания под горячим солнцем. Кэрин ежедневно, пока не стало прохладнее, отвозила его на машине в школу, а после занятий забирала оттуда. А к тому времени, заявил он снисходительной тете Патриции, он научится кататься на новом шикарном велике, похожем на тот, который подарили на Рождество Джеффу Суини.

Поведение Селии по отношению к Кэрин было шедевром дерзости, но даже если Кэрин и чувствовала пренебрежение и насмешки, она не показывала виду, что приводило Селию в замешательство. Зная горячий темперамент девушки, Селия всячески провоцировала ее на неприличное поведение перед всей семьей, но Кэрин училась терпению. «По крайней мере, — с иронией думала она, — с Селией в доме никогда не бывает скучно». Отчасти Кэрин даже восхищалась тем, как точно и расчетливо пользуется Селия своей привлекательностью, расточая любезности мужской половине семьи, нежно заботясь о дяде Марке и удобно взбивая ему подушки для послеобеденного отдыха. На особ же ее пола, Селия не обращала никакого внимания.

Что касается Гая, то Кэрин обнаружила, что постоянно избегает мыслей о нем. Ее приводила в замешательство и немало пугала сила ее любви к нему. Любовь! Это слово лишь мельком проносилось в ее сознании. Она никогда раньше не называла это так. Всегда было «чувство» или «влечение», все что угодно, но только не любовь! Стоило ему войти в комнату, как ее сердце переворачивалось, стоило ей лишь ответить на телефонный звонок и неожиданно услышать его чарующий голос, как она начинала понимать всю тяжесть своего бремени.

Теперь они редко оставались наедине. Гай позаботился об этом. Будучи опытным мужчиной, он прекрасно понял, что Кэрин в него «по-школьному втрескалась», думала она, испытывая дрожь от унижения. До сих пор он, должно быть, горько сожалеет о том, что не сдержался и поцеловал ее. Только очень молодые дурочки принимают это всерьез. «Если бы Гай женился на каждой женщине, которую поцеловал, — размышляла несчастная Кэрин, — даже на его виноградниках не поместился бы, получившийся из этого, гарем».

Лайана же явно извлекала пользу из своего горького опыта. Она теперь часто встречалась с Дэйвом Бэрроном. Иногда они вместе с Кэрин и Рикки вчетвером отправлялись на обед, вечеринку или на балет, который Лайана очень любила.

Все они были примерно одного возраста, и если интересы их и не совпадали (Дэйв терпеть не мог балет), то настроение у всех было великолепным. Их совместные выходы в свет были замечательны.

Кэрин и Рикки нравилась в Дэйве его способность помочь Лайане открыть лучшее в себе, заставить ее развивать свои способности, заново внушить ей доверие к людям.

Дэйв только один раз увиделся с Селией, и встреча эта не увенчалась успехом. Дэйв интуитивно распознал скрытый «порок» Селии и держался с ней так, как подобает держаться хорошо воспитанному молодому человеку в присутствии почтенной вдовы. Селия негодовала, но все остальные члены семьи вздохнули с облегчением. Колин никогда не пользовался здесь популярностью. «Я знаю, что, будь у него достаточно крепкая веревка, он бы повесился», — однажды сказал Рикки, пытаясь вызвать Кэрин на откровенность, но Кэрин упорно молчала. Даже с разрешения Лайаны она не опустилась бы до того, чтобы и дальше очернять в глазах Рикки его мать.

По мере того, как приближалась пора сбора винограда, атмосфера в доме пропитывалась неуловимой тревогой. Обычная для позднего лета гроза, могла в любое время вызвать ужасающий град, который в один момент погубил бы весь урожай. Но пока все шло хорошо, вероятно слишком хорошо, по мнению суеверного виноградаря. Ягоды свинцовыми гроздьями свисали с лоз, слегка окрашенные пурпуром, напоенные случайным летнем ливнем, а солнце еще светило жарко, но не настолько, чтобы повлиять на качество ягод. Год обещал быть высокоурожайным, но, как пессимистично заметил дядя Марк, самые лучшие вина получались, как правило, в довольно неурожайные годы; и только время от времени, но не в Бэлль-Эмбер, вина высочайшего качества получались в очень удачные годы. В процессе виноделия брожение не было самым главным. В Бэлль-Эмбер основное внимание уделяли выращиванию гроздей.

К концу февраля, со всех концов виноградника, доставлялись кисти винограда, потому что гроздь на одной лозе могла заметно отличаться от грозди на другой. Ягоды давили, измеряли содержание сахара, после чего шли длительные совещания хозяев и управляющего. Тут виноградарь становился химиком. Теперь наставал его черед высказать свое окончательное суждение, зависящее от результатов измерения содержания сахара и кислоты. Если в ягодах было слишком много сахара, туда следовало добавить кислоты, если же сахара недоставало, виноградарь не мог ничего сделать. Добавлять в вино посторонний алкоголь категорически запрещалось.

Итак, они ждали каждый день. Окончательное решение оставалось за Гаем, обладавшим природным даром винодела, который он постоянно развивал. У него был всеми признанный вкус, и он очень хорошо знал свойства своего виноградника. Красные вина Бэлль-Эмбер славились превосходным букетом, нежным и изысканным. Вина обладали мягким глубоким цветом и потрясающим сочетанием кислоты и танинового привкуса. На винограднике росли два сорта ягод, оба превосходные, но в неразбавленном каберне присутствовало нечто, делающее вино поистине великолепным.

Итак, они ждали. Грозди должны были созреть в точности до той стадии, чтобы их можно было собирать. Время стояло тревожное, но не для Кэрин и Пипа. Их все удивляло и возбуждало! Это был первый сбор винограда со времени их возвращения в Бэлль-Эмбер, и ничто не могло омрачить его очарования!

С каждым утром Кэрин все с большим трудом удавалось отправить Пипа в школу. Он даже додумался разыграть из себя больного со всеми признаками перитонита, пока Гай не пообещал ему, заранее предупредить о дне сбора. В этот день Пип сможет остаться дома и, более того, помочь убирать урожай. В уборочной машине для него всегда найдется местечко.

Когда Кэрин совершала бесконечные экскурсии по винограднику и погребам, ей казалось, что все в поместье заняты одним: совещаниями и обсуждением чудесного события — сбора винограда. И только предгорья, перламутровые с утра и ярко-розовые на закате, хранили безмолвное молчание.