Впервые

— Правильно! — подтвердила Мэри. — Он всегда ведет себя со своими женщинами… как бы это получше выразиться… с терпеливым безразличием. Пока женщина ему нравится, он внимателен и обаятелен, а когда она начинает ему наскучивать, он вежливо, но решительно и твердо выставляет ее из своей жизни. Насколько я помню, ни одной женщине не удалось зацепить его чувства. А я уж видела, как они старались вызвать его ревность. И что? Он удивленно смотрел на них, словно не понимал, чего от него хотят. Вот и все. А теперь ваш случай…

Лорен покраснела, когда Мэри заговорила о ней, как об одной из многих женщин, побывавших с Ником в постели, но не стала ничего отрицать.

— Вы, — продолжала Мэри, — лишили его покоя. Ник злится на вас и на себя. Но он не вычеркивает вас из своей жизни. Он даже не отсылает вас на другой этаж. Вам не кажется странным, что он не позволяет вам работать с Джимом и заставляет каждый день сидеть на восьмидесятом этаже в ожидании звонка от Росси?

— Я думала, он держит меня при себе из мести, — мрачно призналась Лорен.

— Не исключено. Наверно, он хочет, чтобы вы почувствовали то же, что он чувствует из-за вас. А возможно, он пытается найти в вас слабое место, чтобы избавиться от своего чувства. Не знаю. Ник — человек сложный. Джим, Эрика и я очень дружны с ним, и все же он всех нас держит на расстоянии. Есть внутри него что-то, что он не желает ни с кем делить, даже с нами… Почему вы так странно смотрите на меня? — оборвала себя Мэри.

Лорен вздохнула.

— Вы хотите сыграть роль свахи, и у вас это неплохо получается, только невесту вы выбрали не ту. Вам бы надо поговорить с Эрикой, а не со мной.

— Не понимаю вас, Лорен…

— А вы видели заметку о приеме в Харбор-Спрингс несколько недель назад? — Лорен отвела взгляд. — Я была в Харбор-Спрингс с Ником, а потом приехала Эрика, и он отослал меня домой. Он назвал ее «деловым свиданием»…

— Так и есть! — воскликнула Мэри и погладила руку Лорен. — Они настоящие друзья и деловые партнеры, к тому же… Но это все. Ник входит в совет директоров компании ее отца, а тот, в свою очередь, входит в совет директоров «Глобалиндастриз». Эрика купила дом Ника. Этот дом всегда ей нравился, и, наверное, она поехала туда уладить последние формальности.

У Лорен отлегло от сердца, хотя разумом она понимала, что ее отношения с Ником не будут иметь продолжения и все ее надежды — самообман. По крайней мере, она была с ним не в постели его подружки. И дом тоже тогда еще принадлежал ему. Подождав, пока Рикко поставит тарелки на стол, она спросила:

— Вы давно знаете Ника?

— Кажется, всегда знала, — ответила Мэри. — Я стала работать у его отца и деда бухгалтером, когда мне исполнилось двадцать четыре года. Нику тогда было четыре. А через полгода умер его отец.

— Какой он был ребенком?

Лорен показалось, что она не может не задать этот вопрос, так сильно ей захотелось узнать все, что только можно, о загадочном мужчине, завладевшем ее сердцем и не желавшем его принять.

Мэри улыбнулась своим воспоминаниям.

— Тогда мы называли его Ники. Более очаровательного черноголового чертенка трудно себе вообразить. Он был гордый, как его отец, и иногда очень упрямый. Умный, веселый мальчишка — таким любая мать могла бы гордиться. Но только не его мать, — печально проговорила она.

— Почему? — упорно допрашивала ее Лорен, помня, как неохотно Ник отвечал на вопросы о матери в Харбор-Спрингс. — Он почти ничего не рассказывает о ней.

— Удивительно, что Ник вообще о ней говорит, ведь он никогда вслух не вспоминает ее. — Взгляд Мэри посерьезнел, стоило ей заглянуть в прошлое. — Она была очень красивой и очень богатой, но вместе с тем избалованной, капризной, эгоистичной. Как наряженная рождественская елка. Снаружи великолепно, а внутри пусто. А Ники обожал ее, несмотря ни на что.

Сразу после смерти отца Ники она ушла к своим… В общем, ушла, оставив Ники с бабушкой и дедушкой, и он много месяцев просидел около окошка, ожидая ее. Мальчик понял, что его отец умер и не может к нему прийти, но он не мог поверить, что его мать никогда к нему не вернется. Ни разу он не спросил о ней. Просто сидел и ждал. Я тогда думала, что родители его отца не пускают ее к сыну и мысленно винила их в этом, но я была не права. Они вели себя безукоризненно.

А потом, это случилось месяца за два до Рождества, Ники вдруг перестал сидеть возле окошка и мгновенно превратился в сгусток энергии. К тому времени прошло уже около года после смерти его отца. Его мать вышла замуж и уже родила ребенка, хотя мы об этом не знали. Как бы то ни было, Ники не сидел сложа руки. Он всеми правдами и неправдами старался скопить деньги, и за две недели до Рождества попросил меня пойти с ним за «главным подарком».

Я подумала, что Ники собирается порадовать бабушку, потому что он тащил меня из магазина в магазин, высматривая нечто «исключительное для дамы». Только к вечеру я поняла, что он хочет сделать рождественский подарок своей матери.

Наконец Ники нашел подарок — прелестную, украшенную эмалью, коробочку для лекарств, на которую истратил все свои деньги до последнего цента. Мальчик был в восторге и сумел всех заразить своей радостью. За пять минут он уговорил продавщицу красиво упаковать подарок, а меня — пойти с ним к матери, чтобы он мог вручить его.

Мэри смотрела на Лорен глазами, полными слез.

— Ники… он собирался задобрить свою мать, дать ей взятку, чтобы она вернулась к нему, но тогда я этого не поняла. — Мэри всхлипнула. — Ники и я сели в автобус и поехали на Гросс-Пойнт. Он так волновался, что не мог усидеть на месте, все время спрашивал, в порядке ли у него волосы и не испачкался ли его костюмчик. «Мэри, я хорошо выгляжу?» — без остановки спрашивал он меня.

Найти нужный дом не составило труда… Великолепный особняк, да еще украшенный ради праздника. Я хотела позвонить в дверь, но Ники остановил меня. Никогда еще мне не приходилось видеть, чтобы ребенок так волновался. Ники без конца спрашивал, уверена ли я, что он хорошо выглядит и может показаться маме.

Мэри отвернулась к окну. Голос у нее дрожал.

— Малыш Ники так боялся, а ведь он был очень красивым ребенком. Тогда я искренне верила, что если мать увидит мальчика, то поймет, как она нужна ему и будет хотя бы изредка его навещать. Как бы то ни было, дворецкий впустил нас, и мы вошли в прелестную гостиную с большой рождественской елкой, которая была украшена так, словно ее готовились выставить в витрине магазина. Однако Ники ничего не замечал. Едва он увидел блестящий красный велосипед и большой лук на нем, его лицо загорелось радостью. «Вот видишь, — сказал он мне, — я знал, что она обо мне не забыла. Она просто ждала, когда я сам к ней приду». Он подошел к велосипеду и хотел дотронуться до него, но горничная, вытиравшая пыль, едва не свернула ему шею. Велосипед был предназначен для малыша. Ники отдернул руку, словно обжегся.

Когда наконец пришла его мать, то ее первыми словами, обращенными к сыну, были: «Что тебе нужно, Николас?» Ники отдал ей подарок и объяснил, что выбрал его специально для нее. Когда она хотела положить его под елку, он настоял, чтобы она его развернула…

Мэри вытерла глаза.

— Она это сделала, равнодушно посмотрела на коробочку и сказала: «Я не принимаю таблетки, Николас… ты же знаешь». И отдала коробочку горничной, убиравшей гостиную. «Вот миссис Эдвардc принимает таблетки, и я уверена, коробочка ей пригодится». Ники видел, как его мать положила его подарок в карман горничной, а потом очень спокойно сказал: «Счастливого Рождества, миссис Эдвардс». Он посмотрел на свою мать и сказал: «Нам с Мэри пора идти».

До самой автобусной остановки он не произнес ни одного слова. Я-то все время старалась сдержать слезы, а у него на лице невозможно было что-нибудь прочитать. На остановке он повернулся ко мне и, выдернув свою руку из моей, торжественно произнес: «Она мне больше не нужна, Мэри. Я уже большой. Мне никто не нужен». — У Мэри задрожал голос. — Больше он ни разу не позволил мне взять его за руку.