Под угрозой шантажа (Начнем сначала)

— Я лгала лишь ради того, чтобы защитить себя. А ты — потому, что тебе доставляло извращенное удовольствие брать меня на пушку, вынудить полюбить тебя и лечь с тобой в постель. Единственными правдивыми словами, которые ты когда-либо произносил, были слова о том, что ты не можешь любить и не хочешь любить никого, ибо любовь — иллюзия!

Вдруг вся краска отхлынула с ее лица. Селину затрясло — слишком поздно до нее дошел смысл собственных слов. Она призналась, что любит его, а он?

Ее била дрожь. Девушка не могла смотреть на Адама и опустилась на стул рядом с ним. Уронила голову на руки. Разумеется, он сообразил, что она имела в виду, кем-кем, а глупцом его назвать нельзя. Теперь ей не остается ничего иного, кроме как выдержать его насмешку, а может, и жалость. И когда он взял ее руки и отвел от лица, она не сопротивлялась.

Заметив наконец, что швы на платье разошлись едва ли не до середины бедра, девушка смешалась. Она попыталась как-то прикрыться, но он держал ее за руки, заставляя встать. Адам скомандовал:

— Повтори. Скажи, что любишь меня!

Селина опустила голову; спутанные волосы прятали ее лицо. Она не станет ничего повторять — не сможет. Одного раза вполне достаточно. Она не собирается больше терпеть унижение из-за его диктата.

— Тебе поможет, если я скажу, что ты прав? Да, я лгала и продолжаю лгать — с тех пор, как ты вынес свой приговор и сделал свой вывод. Но сейчас я говорю правду — так, как я ее понимаю. И знаю, что никогда никого не полюблю, поскольку ты прав, любовь — иллюзия.

Он отбросил с ее глаз копну волос и взял ее подбородок в чашечку руки, гипнотизируя взглядом. Его губы чуть дернулись, когда он увидел страдальческую гримасу ее лица.

Он ушел в сторону, тем самым признавшись в своей неспособности снова полюбить! Ее нижняя губа задрожала, а его взгляд предательски опустился, как и его губы.

— Я понял, насколько глубоко заблуждался. Едва судьба столкнула меня с тобой, я почувствовал, что хочу тебя так, как никогда не хотел ни одну женщину. И не только в моей постели, но и в моей жизни, на любой ее стадии. Однако я не знал, что полюбил тебя, — пока ты не ушла. — Адам сгреб внезапно ставшее податливым тело Селины в охапку, убаюкивая ее голову на своей груди. — Я не знал, что хуже — боль любить тебя и потерять или боль от твоих слов.

— Ты в самом деле так думаешь? — Селина медленно подняла голову. Она плакала, не ощущая собственных слез. Плакалась, что называется, ему в жилетку. Девушка попробовала было вытереть слезы, но Адам взял ее за руки, поднося их ко рту и целуя каждый пальчик.

— В самом деле.

— Тогда… тогда чем ты занимался с той особой? С той, утонувшей в малиновом шелку?

— Беседовал. Недолго, ожидая твоего появления. — Он бессовестно улыбнулся. — Хм, утонула в собственном платье? Жаль, я был слишком поглощен своими мыслями, чтобы обратить внимание на это. Полагаю, она одна из подруг Тани, манекенщица.

И Адам приник к ней поцелуем, лишающим дыхания. Селина смущенно посмотрела на него, когда он оторвался от нее и сказал:

— Венчание состоится.

Прошла минута или две, прежде чем она нашла в себе силы ответить. Адам был очень привлекательным мужчиной, очень. Она покачала головой, стремясь привести мысли в порядок. Но тут ее глаза расширились: она почувствовала, как его пальцы расстегивают на спине молнию платья. И призналась взволнованно и возбужденно:

— Конечно, я стала бы твоей женой так или иначе — до того, как в конце концов поняла, что люблю тебя. — Она честно поправилась: — Думаю, что сумела бы. Идея соблазнительная, поскольку ты и правда самый будоражащий воображение мужчина, которого я когда-либо встречала. Когда я поняла, что ничего плохого Мартину и членам его семьи ты не желаешь, я осознала, что влюбилась в тебя. Но выйти за тебя замуж не смогу. Ведь ты сказал мне, что не веришь в любовь.

Она не знала, дошел ли до него смысл ее слов, поскольку Адам стащил золотую ткань с ее тела и бросил на спинку кровати. За платьем наверняка последует и белье, подумала Селина. Ее губы вожделенно раскрылись, как бы приглашая его. Однако он, вероятно, услышал ее слова, поскольку тихо ответил:

— Теперь я понимаю. — Адам подошел к гардеробу, достал пару старых джинсов и плащ, видавший лучшие времена, и бросил ей.

Она поймала вещи, прижав к себе. Глаза Селины округлились от изумления, когда он принялся обшаривать выдвижной ящик. Адам поднялся со свитером, бросил его ей в руки.

— Что все это значит? — прошептала она.

Девушка не сомневалась, что секунду назад он собирался заняться с ней любовью, и сейчас испытывала сильнейшее разочарование. Ее сердце забилось от радости, когда он объяснил:

— Помогаю тебе одеться. Не ехать же тебе в коттедж в таком неподходящем виде! Мы спустимся вниз по черному ходу и позвоним, когда доберемся туда, чтобы дать им знать, где мы.

— Мы едем в Котсволдс!

Это был не вопрос, а радостный возглас. Адам же добавил, помогая ей просунуть ноги в джинсы:

— Мы пробудем там до кануна нашей свадьбы. Повторяю: я не собираюсь больше оставлять тебя без присмотра.

Его слова прозвучали для нее музыкой. Но когда она натянула свитер и он пригладил спутанную гриву ее волос, то спросила:

— Почему ты угрожал мне шантажом? Разве нельзя было ухаживать за мной как все обычные люди? — И заметила, как сконфуженно потемнели его глаза.

— Черт возьми! Ты задаешь самые нелицеприятные вопросы! — прорычал он и улыбнулся. — Говорят, нет большего дурака, чем влюбленный, — оправдывался он, помогая ей надеть плащ и застегнуть пуговицы. — Оглянись в прошлое. Готов поклясться, что влюбился в тебя, едва увидев. — Он продел пояс в пряжку и затянул на талии. — Ты похудела. Придется заняться и этим.

— Вот как? — усомнилась она в возможностях его памяти.

— Вот так. — Он притянул Селину ближе к себе. — Ведь я чувствовал, что знал тебя еще до того, как мы встретились. К тому же я видел твои фотографии. Мартин очень гордился тобой. А я общался с тобой по телефону, помнишь? Мне показалось, у тебя сексуальнейший голос…

Она хрипло воскликнула:

— Ах так!

Но он не услышал из-за своей исповеди.

— …а когда я увидел тебя воочию, решил: вот женщина, которую я хочу сделать своей женой, матерью своих детей и партнершей, спутницей жизни. Мне стало любопытно, сколько тебе потребуется времени, чтобы начать думать обо мне. А ты обходилась со мной так, будто я — мафиозный изгой. Я догадывался, что Ванесса не могла не «открыть тебе глаза» на мою «темную» личность, и понимал, что делать она это будет долго-долго. И потому заставил тебя сменить надменный взгляд на взгляд заинтригованной женщины. Я хотел, чтобы ты видела во мне настоящего мужчину, а не подонка.

Она теснее придвинулась к нему, обвивая руками его шею. Пальцы Селины блуждали в коротких черных волосах Адама. Она держалась с ним отвратительно, вспомнила Селина, коря себя. Теперь винить Адама она не могла, особенно тогда, когда он признался:

— Я оставил роль шантажиста потому, что сразу полюбил тебя. Ничем другим не могу объяснить гнев, который чувствовал, понимая, что у меня на руках все козыри. И я все послал к черту. Я сказал себе: сперва ради того, чтобы приручить тебя, нам нужно почаще видеться. Тебе понадобился не один день, чтобы разобраться и понять: все мои угрозы — блеф. Кроме того, за это время мы лучше узнали друг друга. Если бы я поступил иначе, ты не захотела бы слушать меня, не дала бы мне ни одного шанса…

Она прервала его слова поцелуем, а после, чуть дыша, промолвила:

— Можем заночевать здесь. Если запереть дверь и…

Но он покачал головой; в его глазах сквозило веселье.

— Твоя идея соблазнительна, поверь, моя сладкая. Ты — моя женщина. И я буду обладать тобой в собственном доме. Сейчас и всегда. А теперь вперед.

Позднее она долго-долго была слишком счастлива, чтобы говорить. Селина крепко прижималась к Адаму, лежа с ним на широкой двуспальной кровати в доме, притаившемся в самом сердце окруженной холмами долины. Кончиком языка пробуя его солоноватую кожу, она хрипло спросила: