Под угрозой шантажа (Начнем сначала)

— Расскажи о своей матери. Почему Мартин женился не на ней, а на Ванессе?

— Потому, что не любил ее, — просто объяснил он. — Эллен всегда понимала это и мирилась, поскольку не имела иного выбора. — Он красноречиво развел руками. — Представь ее девятнадцатилетней. — Пронзительный взгляд прищуренных глаз держал девушку в плену, заставляя задуматься над сказанным. Она лишилась матери, когда ей сравнялось шесть. Ее воспитывал один отец. Они жили на уединенной, окруженной холмами ферме в Уэльсе. Мама никогда не говорила мне о деде — полагаю, он был грубым старым ортодоксом. Мама не имела возможности учиться живописи: дед не желал и слышать о подобном времяпровождении. Ей пришлось расстаться со своей мечтой и помогать отцу по хозяйству, пока не появился Мартин. Он как раз сдал экзамены по экономике и решил провести выходные за городом, в ожидании результата. Получив кров и стол на ферме моего деда, Мартин остановился там. Эллен, естественно, прислуживала ему. Разумеется, этого оказалось достаточно, чтобы двое молодых людей подружились. Узнав о расстроенных планах Эллен, Мартин предложил ей помощь. Дал домашний адрес и пообещал: если она когда-нибудь захочет оттуда бежать для осуществления заветных целей, он похлопочет насчет работы и жилья для нее. Тогда она сможет учиться живописи в вечерней школе.

Он поддержал ее из сострадания к ней и негодования на ее отца. Но к тому времени Эллен безнадежно в него влюбилась. Конечно, она не видела от моего деда никакой доброты и потому толику заботы Мартина восприняла как драгоценность.

Она не знала, почему он проявил к ней столько участия. Она поделилась с ним только для того, чтобы разрядить ситуацию, которая грозила выйти из-под контроля. Однако в действительности Эллен ожидала от Мартина резкости либо нежелания говорить с ней. Боялась, что он посоветует вернуться к плите — там, мол, ей место.

— Должно быть, у нее была несчастливая жизнь, — слабым голосом подытожила Селина. Но Адам покачал головой.

— Она относилась к числу тех чистых людей, которые умеют находить счастье повсюду. Между тем счастье отвернулось от нее в последнюю ночь небольшого отпуска Мартина. Она делала на холмах наброски, потеряв счет времени, и припозднилась с ужином. Дед грозился разорвать всю ее «отнимающую время пачкотню», если она еще раз забудет о своих домашних обязанностях. Дед добавил, что молодой человек, выказавший к ней такой интерес, отбывает на следующий день: она сошлась с ним, а он уезжает. Заперев кур на ночь и чуть не плача, она увидела Мартина, пересекающего двор. Он спросил о причине ее грусти, и она поведала ему о последней ссоре с отцом. Мартин предложил пройтись и вновь посоветовал вырваться из оков быта, чтобы попытаться обрести свободу. Так как она успела полюбить его, а он уезжал, слезы навернулись опять. Мартин старался утешить ее — и… Они стали близки.

Адам встал подбросить в камин дров и воззрился на пляшущие языки пламени.

— В реальной жизни не всегда все кончается счастливо, — глубокомысленно изрек он. — Мартин испытывал угрызения совести за содеянное. Он оставил Эллен, подтвердив готовность помогать ей всю оставшуюся жизнь. А Ванесса — единственная женщина, которую он обожал и обожает. Остальное тебе известно. Сомневаюсь, что Эллен когда-либо пыталась встрять в его отношения с Ванессой. Я был свидетелем того, как зажигались глаза матери, когда отец приходил навестить меня, и как она внимала каждому его слову. Тем не менее мать никогда не озлоблялась. Она растила меня — его сына: в этом заключался смысл ее жизни. Казалось, ей хватало меня.

Хватало? Он и в самом деле верил в это? Служила ли ему примером любовь его матери — любовь, длиной в целую жизнь, к мужчине, лишь единожды по-настоящему взглянувшему на нее глазами друга и не осмелившемуся открыть своих чувств?

Селина подумала, что история Эллен — самое печальное, что ей когда-либо доводилось слышать. Должно быть, поэтому у нее сдавило горло. Слезы застилали глаза девушки: она бессильна против нежелания Адама быть с ней.

Он оторвался от созерцания пламени, и она молниеносно отвела глаза, уповая на то, что он не различил блеска слез в ее глазах. Селина прикрыла веки и задала Адаму новый вопрос, ибо ничем другим не умела себе помочь:

— Отчего ты заявился в дом Мартина спустя столько лет? Ты не мог не знать, что Ванесса даст отпор и переиначит любые твои слова.

Адам изогнул бровь.

— Она поделилась с тобой даже этим воспоминанием? — Он пожал плечами. — Это самое худшее решение, которое я когда-либо принимал, — сухо признался он. — Я узнал, что принят в университет, и, поскольку матери уже два месяца как не было в живых, нуждался в том, чтобы обсудить свои новости с отцом. Последний раз, когда я говорил с ним, он сказал, что Ванесса уедет на выходные с Домиником. Я пробовал дозвониться ему в офис, но безуспешно. Потому-то, подгоняемый юношеским нетерпением, и поспешил к нему домой. Откуда мне было знать: случится что-то непредвиденное и задержит отъезд его жены? Я чуть не умер, когда она открыла мне дверь!

Пока Селина размышляла над услышанным, Адам предложил как ни в чем не бывало:

— Перекусим? Для одного раза мы изрядно покопались в прошлом. — И, не дожидаясь ее ответа, отправился на кухню, за корзиной, которую раньше принес из машины. Селина наблюдала за тем, как Адам стелет скатерть на полу. Она сознавала: сегодняшний день — последний, который они проведут вместе.

Откровения минувшего утра позволили ей заглянуть прямо в сердце этого мужчины. Из его слов она сделала вывод: любовь для него — нечто эфемерное. Удобное слово для оправдания основного мужского инстинкта. Из-за того, что случилось с его матерью, он, вероятно, подсознательно отождествлял любовь с отказом и болью. Он не признавал существования высокого чувства, используя собственный цинизм в качестве защитной стены.

Тем не менее, вопреки — или благодаря — всему узнанному, Адам очаровал ее. Он упрям, для него нет ничего святого; бесстрастен, желчен и умен. Но при том не лишен сострадания и способности видеть все стороны любой ситуации. Он вынес приговор, а затем оказал денежную помощь, защищаясь от Ванессы — женщины, укравшей у него отца.

Однако Ванесса проводила свою линию исподволь. Если бы Эллен удалось завоевать сердце Мартина навеки, он бы сделал все честь по чести, узнав о ее беременности: женился бы на ней и усыновил ребенка. А жалость и привязанность взрастили бы любовь. Адам и впрямь должен был обладать недюжинной силой духа, чтобы оправдывать ложь, дикое воображение и злобу Ванессы.

— Ты голодна? — Он наконец расставил яства на скатерти и похлопал по мягкому ковру возле себя. — Никогда не мог устоять перед пикником — пусть даже в помещении. Смешно?

Для Селины не имело значения, где есть: за столом, как полагается, или на полу. По-видимому, теперешняя трапеза — последняя совместная. Она подсела к нему, скрестив ноги и стремясь забыть о своем болезненном сожалении и трезвом знании: сегодняшний день завершится, и она уйдет из его жизни.

Селине удалось убедить себя, ведь она приняла решение. Ей помогла его аура, сама обстановка, созданная им и настраивавшая на расслабление. Они пили вино и ели руками, не церемонясь; в камине потрескивали дрова. Наконец, когда трапеза была окончена, Адам прислонился к основанию одного из кресел и привлек Селину к себе, чему она не стала противиться. Ею завладела дремота, и не было сил заставить себя подняться на ноги и сказать: «Пора прощаться». Так что, когда он бережно взял ее лицо и спросил: «Хочешь осмотреть остальную часть дома?», она прошептала: «Позднее», не желая шевельнуться и не в силах сознавать надвигающуюся опасность.

А он начал поглаживать ее скулы; кончики пальцев Адама нежно, почти лениво ласкали уголок ее рта и челюсти, соскальзывая по нежной коже вниз, к длинной шее, — будто он был слепым, пытающимся познать ее осязанием. И когда он взял косу Селины, расплетая ее волосы, они рассыпались по его рукам великолепным потоком рыже-каштанового шелка. Она инстинктивно повернулась к нему, пристально вглядываясь. Ее губы прижались к пульсу у основания его теплой атласной шеи и нырнули ниже, ниже — туда, где теплый оливковый атлас кожи шершавился кудрявыми темными волосками.