Солнечная девушка

– Что за странное сопоставление? Туалетная бумага и любовь?

О боже. Неужели свершилось?

– Эта туалетная бумага много значит, Солнышко. Очень много. Потому что я сказал, что этого не сделаю, и все же сделал. Знаешь, с людьми такое случается. Они говорят, что никогда не сделают чего-то, а потом делают. Например, влюбляются, хотя говорили, что в их сердце нет для этого места.

– Ты говорил… ты сказал… что не… не… без ума от меня.

– Я не без ума от тебя. «Без ума» – это для поклонников. А я страшно, безумно, отчаянно люблю тебя. Это не одно и то же. Речь идет о падении в пропасть, а не о прыжке с парашютом.

– Лео, я… я…

– Только подумай, – настойчиво произнес он, шагнув ближе, – ты не умеешь составлять списки, а я в этом ас. Мы друг друга дополняем.

Невероятно, но она засмеялась.

– Романтично.

– Ты знаешь, что делать в постели, я тоже. Тут мы друг друга стоим.

– Очень романтично.

– Ты знаешь массу всяких глупостей, я готов их слушать.

Она шлепнула рукой по губам, стараясь не смеяться.

– Ты ешь, я готовлю.

– Хм.

– Уже ближе, верно? Потому что я буду готовить для тебя утром, днем и вечером. Весь Сидней будет в шоке! Я назову твоим именем мясное блюдо. Я научу тебя готовить паэлью. Я устрою дегустацию десерта из пяти блюд, чтобы увидеть, как ты объедаешься сладким.

– О, Лео. – Она не знала, плакать или смеяться.

– Я буду петь в спальне любовные песни.

– Нет, не будешь!

– Шутка. Ты сможешь заняться декорированием спальни. Я уже заказал бамбук, просто на случай, если в медовый месяц тебе захочется спальню в стиле Бали. Но можешь сделать и по-другому. Все, что захочешь. Может быть, тебе проще сделать ее розовой. Ты понимаешь меня? Или я должен продолжить?

Солнышко почти не дышала. Только смотрела. Надеялась. Хотела этого, хотела его.

– Что я должна сделать взамен?

Лео взял ее руку и приложил к сердцу:

– Почти ничего. Только любить меня.

Она заглянула ему в глаза. Понимая, что в ее сердце по-прежнему нет места, потому что это место занято им.

– Это слишком просто. Потому что уже люблю тебя. О боже, я сказала это. Я люблю тебя. Я прыгнула. Без парашюта.

Лео закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Открыл. Он был серьезен.

– Моя любовь особого рода. Я должен принадлежать. Тебе. Я должен принадлежать тебе, Солнышко.

– Я знаю. Ты хочешь, чтобы и я бросилась вниз с обрыва. В чертову пропасть. Отдала тебе всю душу, растворилась, чтобы ты стал для меня всем. Жить ради тебя, умереть ради тебя. Но это слишком просто. Говорю же тебе!

Он дождался, когда она обвила его руками, и поцеловал в губы.

– И еще я хочу, чтобы ты посмотрела на наш пляж и поняла, что твоя сестра обрела покой, а я всегда буду с тобой в любой печали.

Она заплакала. Лео стал вытирать ей слезы.

– И дети, – сказал он. – Я хочу дочь по имени Амая.

Снова слезы.

– О, Лео.

– И еще дочь, которую можно назвать Эллин. И сына, которого можно назвать, как угодно. Только не Дубовоедерево, или Раскатгрома, или Гора.

Как можно смеяться и плакать одновременно?

– Думаю, я справлюсь. Лео снова поцеловал ее.

– И туфли. Хочу туфли, сделанные на заказ. С этого момента я не надену никаких других.

– Ну, это даже не обсуждается.

– И каждую неделю новое хайку.

– О нет! Не надо так поощрять мою мать.

– Ладно. Но у твоих родителей будет свое крыло в доме на берегу, чтобы они в любое время могли оказаться рядом со своими дочерьми и научили меня, как стать отцом, у которого получаются такие замечательные дети.

– Лео! – воскликнула она в голос.

– И еще я хочу, чтобы тебя звали по-другому. Но это касается только фамилии, она должна стать моей. Солнышко Куотермейн. И огромный кокосово-ванильный свадебный торт, чтобы скрепить наш договор.

Она наклонилась к нему. И поцеловала так крепко, что он вздрогнул.

– Продолговатый мозг, – сказала она, погладив рукой то место, где билось его сердце.

Лео почувствовал, что его разбирает смех.

– Что?

– Это отдел мозга, ответственный за сердцебиение, – объяснила она.

– Боже, я люблю тебя. Так! Давай пойдем и зададим продолговатому мозгу настоящую работу. Я действительно хочу прямо сейчас, Солнышко, свидания номер пять. А завтра утром номер шесть. И… Господи, кто-то идет. Какого черта мы торчим в туалете? Бежим отсюда.