Неужели это я?

— Как ты себя чувствуешь? — без всякой связи с предыдущим спросил он. — Прости, если...

— Великолепно, — ответила Санди.

Она покинула кресло и пошла в гостиную.

— Иди сюда! Выпьем по бокалу за успех. Откупори бутылку. Ты же не откажешься от своего любимого «божоле»?

Да, действительно, сколько сегодня радостных событий: замечательный фильм, премьерный

показ, успех. Глупо в такой день воевать с ветряными мельницами. Вечный рыцарь без страха и упрека! И, войдя в гостиную, Филипп еще раз попросил прощения.

— И ты меня прости, Филипп, — откликнулась Санди, осушив свой бокал. — Прости, если тебе что-то кажется обидным. Мне-то происходящее видится и необыкновенным, и в то же время естественным. Поверь, я по-прежнему твой друг и всегда готова тебе помочь. Помни об этом.

Стоило Санди сказать это, как Филипп снова закипел. Хороша дружба! Да ты предавала меня на каждом шагу. А я так полагался на тебя, так верил в твою надежность! Но ты лгала, бесстыдно лгала, говоря добрые хорошие слова. Какой беспримерный цинизм! Какой...

— Знаешь, я просто теряюсь... — начал он.

— А по-моему, не очень, — невозмутимо перебила Санди. — Как я поняла, ты уезжаешь, значит, главное не терять времени. Сейчас уже очень поздно, так что давай соберем твои вещи.

Филипп и сам не знал, чего бы хотел от бывшей любовницы — обиды, слез, судорожных оправданий? Но уж, во всяком случае, не спокойного доброжелательства, которое сбивало его с толку. А вернее, с праведного гнева, на гребне которого он хотел красиво уйти. Уйти к Маргарите. Но выходило, что он просто мог катиться на все четыре стороны. И именно в этом было что-то невыносимо обидное.

А Санди уже обходила не спеша квартиру, педантично забирая из ванной бритву, с кресла в спальне рубашку.

— Там еще есть рубашки! В шкафу! — крикнул Филипп, а сам пошел в прихожую за ботинками: лучшая пара стояла в коробке на верхней полке.

Потом они еще раз вместе деловито оглядели гостиную, чтобы не забыть самого существенного: ежедневника, записной книжки, любимой ручки.

— Да-а, ключ! Не забудь оставить мне ключ, — вспомнила Санди, и Филипп послушно опять пошел в прихожую, достал из кармана связку и отстегнул тот, который больше ему не понадобится.

— Кажется, все... — задумчиво сказала Санди, забирая ключ.

— Все! — мрачно подтвердил Филипп.

Непоколебимое спокойствие Санди оскорбляло его до глубины души. Хоть заплакала бы, что ли, на прощание, все было бы по-человечески! А то будто старую ветошь выбрасывает. Ну и черт с ней! В голове у Филиппа уже брезжил сюжет новой пьесы. Забавная выйдет штучка. Двуличным циникам в юбке непоздоровится!

— Я рада, что все разъяснилось, Филипп. Рада, что между нами нет никаких недомолвок, — говорила Санди, провожая его до двери.

Она и в самом деле была рада, что Филипп взял на себя главную тяготу разрыва, что ей не пришлось ничего говорить, объяснять. После того как она узнала о возвращении жены Поля, вполне возможно, ей это было бы не так просто.

— Если что-то понадобится, звони. А сумку вернешь при случае. Удачи!

— Спасибо. Спокойной ночи, — буркнул Филипп.

— Спокойной ночи, — безмятежно отозвалась Санди и закрыла дверь.

Медленно прошлась по квартире и, накинув шаль, вышла в свой садик, села в качалку. Холодно, сыро. Все пожухло, отцвело, облетело. Кругом запустение. А она, Санди, родилась заново. Она все узнает и постигает впервые.

Доверчивая готовность полагаться на решения Поля по-прежнему жила в ней. Их любовь, явственная, неотторжимая, неоспоримая, даст им силы справиться с перипетиями судьбы. Океан любви по-прежнему качал Санди на своих волнах, сделав недосягаемой для обид и разочарований. Никто на свете не мог помешать ей любить.

Вернувшуюся в спальню Санди встретили золотистые ирисы, что стояли у изголовья, нежным ароматом наполняя комнату, напоминая Флоренцию. У изголовья стояла и коробка с разноцветной сладкой мозаикой. Санди легла, потушила свет и заснула со счастливой улыбкой на устах.

Глава семнадцатая

Утешение

Филипп вошел в свою холостяцкую берлогу, и на него сразу навалилась тоска. Только что он был на празднике жизни, купался в лучах восходящей славы, и вот опять один, никому не нужный, среди запустения. С грустью он обвел глазами комнату. Сколько времени он забегал сюда, только чтобы переодеться, переждать, изредка переночевать, и вот когда-то обжитое, уютное пристанище, где ему так хорошо работалось, превратилось в чужое, враждебное.

Бросив сумку на пол, Филипп печально сидел посреди комнаты. Санди предала его, и от одного этого хотелось напиться. Обидно, что Марго сейчас где-то веселится. Он взглянул на часы: третий час. Может, уже и дома?

Он набрал номер и с радостью услышал ее голос. Она явно уже спала. Голос был тихий, и Филиппа обдало теплом: умница, повеселилась немножко, и домой, в кроватку, сладко-пресладко спать.

— Прости, если разбудил, солнышко. Но мне так плохо! Если можно, я к тебе приеду. Я со всеми разругался, а одному быть невмоготу.

— Конечно, приезжай. Я тебе всегда рада, — пробормотала сонная Марго, и Филипп возликовал: вот кто по-настоящему его любит!

— Еду!

Марго, повесив трубку, нежно затеребила спавшего рядом Андрэ.

— Слушай! Чрезвычайное происшествие! С минуты на минуту приедет один мой приятель, будет ночевать.

— И что? — пробормотал Андрэ. — Диванчик в гостиной его не устроит?

— Нет, ему нужна компания, у него бессонница, он, видишь ли, писатель.

— Да ты что, Марго! Какая я писателю компания? Я спать хочу. — Он повернулся на другой бок и собрался заснуть.

— Не спи! — снова стала теребить его Марго. — Срочно думай, где будешь досыпать. Я, я его компания, понимаешь?!

— Как это — где досыпать? Ты же знаешь, у меня Виктор с девушкой. Мы же заранее с тобой договорились. Я и так полночи в баре просидел из-за того, что тебе вздумалось явиться с каким-то старикашкой!

— Сам ты старикашка! Меня провожал сам Треньян! Великий Треньян, ясно? Звезда первой величины. Вот увидишь, какая на этой неделе будет обо мне пресса. А Филипп восходящая звезда.

— Филипп — это твой писатель?

— Да, Филипп — это мой писатель, — с гордостью подтвердила Марго.

— И по какому случаю у нас сегодня ночью такой звездопад?

— Премьерный показ у меня сегодня! Ясно тебе? Пре-мьер-ный! А ты, — Марго невольно хихикнула, — ты бы, если б мог, тоже переспал ради хорошей роли с режиссером.

— Ну и шуточки у тебя! Скажешь тоже... — Андрэ наконец окончательно проснулся и сердито смотрел на подружку.

— Думаю, тебе все-таки придется переночевать в гостинице.

— Ты же знаешь, у меня ни су. Стал бы я иначе к тебе напрашиваться!

— Сейчас я поищу, погоди. А ты пока одевайся побыстрее и выматывайся.

— Он что, ревнивый, твой писатель? — Андрэ стал лениво выуживать джинсы, которые валялись где-то возле кровати, попутно соображая, куда задевал рубашку.

— Не в этом дело. Он травмированный. С женой разводится, ему женская ласка нужна. А если он тебя увидит, у него будет лишняя травма.

— Ясно, — вздохнув, Андрэ подцепил наконец джинсы. — Честное слово, с тобой не соскучишься. Ну куда я потащусь в три часа ночи?

— Деньги у Виктора потом возьмешь и мне отдашь, — говорила Марго, роясь в сумке, — я не обязана нанимать ему номера в гостинице.

— С Виктором я как-нибудь сам разберусь. И деньги тебе отдам. Только дай и на такси тоже, не пешком же я отсюда пойду.

— Фу-у, — Марго присела на кровать, обмахиваясь сумкой. — Знаешь, у меня, оказывается, тоже в кошельке пусто.

— И что теперь делать? Да положи ты меня в гостиной, скажешь, родственник из провинции приехал, от гостиниц шарахается как от чумы!

— А завтра мы все втроем на репетицию отправимся, да? Я просила Филиппа посмотреть мою новую работу. У него глаз — алмаз. В общем, придется попросить у него денег тебе на гостиницу.