Под небом Парижа

— Я буду молить Господа, чтобы он ниспослал просветление на твою голову и надоумил тебя не затягивать воздержание более чем на пять минут. Ты слишком близко стоишь, чтобы я смог выдержать дольше.

С этими словами Ференц, осторожно подкрадывавшийся к своей жертве, усыпляя ее бдительность красивыми речами, наконец сделал последний шаг, и неосторожная птичка оказалась в когтях голодного хищника. А еще через несколько мгновений взлетела в воздух и перенеслась на диван. Дальнейшая сцена чем-то напоминала поведение воина-варвара после взятия штурмом города и завершения дележа прекрасной добычи. Уже без всяких слов он опрокинул ее на спину и завел ее руки вверх. Затем, удерживая ее за обе кисти левой рукой, правой рукой одним резким движением задрал ее ночную рубашку до груди и уставился на ее ничем не прикрытые бедра вожделеющим взглядом.

От этого взгляда у нее зарделись щеки и учащенно забилось сердце. Она почувствовала, как начало разогреваться и таять ее тело, а ароматная, липкая влага просачиваться сквозь стенки и быстро заполнять полость естественного сосуда. Скоро, наверное, начнет литься через край. Она ощутила, как мужские пальцы уверенно раздвигают ее половые губы, и услышала его хрипловатый, срывающийся от страсти голос.

— У тебя есть один волшебный предмет, без которого я не могу больше жить. Ни одного дня. Ни одной минуты. Прекрасный, притягательный, поглощающий без остатка мое тело и душу. Я хочу тебя, женщина, и я возьму тебя немедленно, прямо сейчас. Хочешь ты этого или нет.

Его язык скользнул к ней прямо в рот, сплетаясь с ее языком, а его разбуженный колосс уже начал свое продвижение в ее сладкие и сочные глубины. Он проникал в нее все глубже с каждым яростным движением, уверенно раздвигая стенки влагалища своим сверхтвердым, мощным инструментом. С каждым движением его члена мысли Кристель стирались, вылетали, уносились прочь. Какие там еще картины? И зачем, когда есть это, каждый день и каждый час… Ее нежные мускулы то сжимались, то разжимались вокруг этого прекрасного предмета внутри. Резкий и пьянящий мускусный запах тел смешивался с их криками и стонами и заполнял все вокруг. Горячая кровь бурным потоком неслась по венам. Она начала отчаянно хвататься за его плечи и царапать ногтями его спину, не в силах больше выдерживать накал страстей, рвущих и изгибающих все тело. Последние, самые сильные и яростные толчки, и из его луженой мужской глотки вырвался настоящий боевой клич, громогласный и победоносный, сопровождаемый бурным потоком… Слава победителям в сексуальных боях, неутомимым и неукротимым!

8

— Кристель, мне кажется, что мы с тобой знакомы уже целую вечность. Пора посвятить тебя во все мои тайны, — сказал Ференц, оторвавшись на секунду от еды.

Они сидели за скромным завтраком в столовой. Яйца «пашот», немного ветчины и сыра, кофе, булочки и грейпфруты. Ференц говорил еще слегка сонливым и усталым голосом, поскольку поздно лег спать и встал слишком рано, явно не добрав норму сна.

— О, весьма многообещающее заявление, — оживленно прокомментировала идею собеседница, выглядевшая заметно бодрее. — Давно пора. Я ведь все-таки женщина, и любопытство заложено во мне природой. И о чем же пойдет речь? Ты потребуешь предварительно клятвы на крови, прежде чем раскрыть тайну? Или процедура посвящения будет выглядеть попроще?

— У меня есть, конечно, кое-какие мысли на этот счет. Но, боюсь, ты опять обвинишь меня в сексуальных домогательствах и отвлечении от работы.

— Хотел предложить что-нибудь из сексуально-сатанинских обрядов или эротических элементов африканских культов? Для компенсации потерянной ночи?

— Нет, сегодня никакой экзотики. Обойдемся без Африки и эротических танцев у костра. Кстати, ночью ты сама отказалась от моего предложения. Так что у нас сегодня по плану только старые, надежные и проверенные способы. День соблюдения традиций.

— Я отказалась просто из вежливости. Беспокоилась о тебе, поскольку у тебя был слишком измученный вид. Ты в последние дни себя не бережешь. Кому нужен такой надрыв? Ты что, куда-то спешишь? Сроки поджимают? Ты же, вроде, не собирался больше участвовать в выставках. Или все изменилось?

— Да, есть определенные идеи на этот счет. — Он отодвинул тарелку и придвинул поближе чашку кофе. — Об этом я и хотел с тобой поговорить. Тем более что моя идея касается тебя самым непосредственным образом.

— Да, ты меня заинтриговал. Рассказывай быстрее, не томи.

— Ну, прежде чем рассказывать, я бы хотел тебе кое-что показать. Заканчивай завтрак, и отправимся в путь.

— Куда-нибудь придется ехать?

— Нет, все в этом здании. Дойдем пешком.

Они спустились в подвал, где ей еще не приходилось бывать. Как оказалось, под особняком располагались настоящие катакомбы, в которых, наверное, можно было пересидеть ядерную войну. Или использовать для размещения золотого запаса Франции, а также в качестве запасного хранилища для Лувра. Мощные бетонные своды, электропроводка, искусственная вентиляция, стальные двери, по виду чуть ли не из бронированной стали. Ференц провел ее к одной из таких дверей, покопался с ключами, вошел вначале сам и включил свет. Затем торжественно возвестил:

— Прошу в мою сокровищницу, моя возлюбленная, моя принцесса, свет очей моих. Хочу представить тебе свои творения. Двенадцать апостолов моей веры в человека и его руки.

Двенадцать полотен в красивых багетных рамах были выставлены вдоль трех стен, по четыре у каждой. Все очень разные, отражающие, насколько можно было понять, основные, этапные события его жизни, сформировавшие его как художника. Они даже были расставлены в своеобразной хронологической последовательности. Ей сразу бросилась в глаза картина, начинавшая эту домашнюю галерею. Маленький мальчик на мокрой брусчатке мостовой. В осеннем пальтишке, коротких брюках, стоптанных башмаках и огромной, не по размеру, кепке. Под кепкой полные муки, не по детски серьезные глаза. Он стоит на коленях рядом с лежащим вниз лицом мужчиной, застывшим в неестественной позе, в луже крови. В вытянутой руке уже ненужный ему автомат. В качестве фона — серая стена здания, выщербленная строчкой пуль. И серое небо вверху, закопченное дымом пожарищ, с красноватым отливом заката. Симметрия пятен крови — на небе и на брусчатке мостовой.

На одной из картин был изображен, видимо, лагерь иммигрантов. Колючая проволока, бараки, люди в потрепанной одежде, с рюкзаками, узлами и чемоданами, стоящие возле ворот в очереди на вход. Над воротами — плохо различимая надпись, похоже, на немецком языке. Среди них тот же мальчик, которого держит за руку женщина в черном платке. Скорбное лицо, из-под платка выбивается седая прядь.

Все первые картины были выполнены в черно-серой цветовой гамме. Но по мере взросления главного персонажа эта гамма постепенно менялась, становилась все более разноцветной и жизнерадостной, с преобладанием теплых тонов, как бы символизируя и отражая трансформацию его жизни.

На одной из более поздних картин Кристель узнала знакомый купол над входом в Сорбоннский университет. На другой — статую Свободы. Та была изображена словно бы с палубы прибывающего в гавань корабля и едва различимо виднелась вдали, в дымке, на фоне высотных зданий Манхэттена.

Завершал экспозицию автопортрет художника. Похоже, выполненный сравнительно недавно. Ференц стоял у мольберта, в правой руке кисть, в своей излюбленной одежде. Черные вельветовые брюки, белая шелковая рубашка с распахнутым воротом. В пол-оборота к зрителю, как бы оглянувшись на секунду. Хорошо передана динамика движения. На мольберте виден первый сюжет — ребенок рядом с убитым в бою отцом. Нарочитая небрежность в передаче деталей одежды и фигуры художника и — по контрасту — очень тщательно и выразительно выписанные лицо и глаза, бездонно-темные, как будто вглядывающиеся в себя, в свое прошлое. И, одновременно, пронизывающие зрителя. Взгляд, от которого, кажется, невозможно укрыться.

Кристель с удовлетворением подумала, что на картинах отсутствуют женские лица. Да, эта галерея прошлого производила сильное впечатление и была слишком личной, чтобы выставлять ее на всеобщее обозрение. Или на продажу. Экспозиция для избранных, для тех, кто умеет сопереживать, кто эмоционально тесно связан с автором. Было приятно, что состоялся и ее доступ в эту святая святых. Тем самым, без всяких словесных объяснений, она была причислена к близким людям Мастера.