Вересковая пустошь

— Значит, его целью было дать тебе кров, настоящую семью, если хочешь, — продолжала итальянка. — Позволь мне быть откровенной, Домине, мы с Джеймсом знакомы уже несколько лет. Они с моим покойным мужем были приятелями и относились друг к другу с определенной степенью доверия. Я думаю, Джеймсу стало жалко тебя, он чувствовал, что его отец нехорошо поступил, не упомянув тебя в своем завещании. Что касается твоей учебы в монастырской школе, здесь, как мне кажется, мистер Фэрридей был прав — он всего лишь старался соблюсти приличия и потому не мог поселить тебя в «Грей-Уитчиз». В конечном счете что бы ты подумала о нем, если бы открылось, что у него работает экономкой женщина, которую он соблазнил много лет назад, и что Джеймс — его внебрачный сын?

Домине прижала ладони к щекам.

— Я не знаю.

— Вот именно. Ты бы начала сомневаться в его бескорыстности, а Генри Фэрридей не тот человек, который стал бы вести с кем бы то ни было откровенные разговоры. Он бы никогда не признался, что его забота о тебе была в какой-то мере искуплением грехов.

Домине смотрела на нее во все глаза.

— Теперь я понимаю.

— Что касается твоего будущего, — продолжала Лючия, — мне кажется, что Джеймс примет в этом весьма активное участие. Хочешь ты того или нет, ты стала членом его семьи, и я не думаю, что он бросит тебя на произвол судьбы, даже когда тебе исполнится восемнадцать.

— Но ведь по закону, достигнув совершеннолетия, я становлюсь независимой и никто не может распоряжаться моей судьбой? — насторожилась Домине.

— Законы! Ха! Что такое законы? — пренебрежительно воскликнула Лючия. — Они существуют для юристов, а не для живых людей с человеческими чувствами. — Она положила ладонь на руку девушки. — Будь помягче с Джеймсом, девочка. Ты могла бы оказаться в гораздо худшем положении, будь твоим опекуном другой мужчина, менее… скажем, менее порядочный!

Домине поднялась, не желая обсуждать свои сокровенные чувства, и Лючия, казалось, поняла, что их разговор подошел к концу, — она тоже встала и произнесла:

— Что ж, ухожу, ухожу. Возможно, стоит предложить миссис Мэннеринг помощь по хозяйству, и тогда она перестанет считать мое присутствие в доме мировым злом. — Она улыбнулась. — Примерь пеньюар, Домине, и причеши волосы. Всегда помни — женщина обязана быть красивой, независимо от того, смотрят на нее или нет!

Оставшись одна, Домине разложила пеньюар на кровати и невольно залюбовалась — он был очень красивым, и такой подарок могла сделать только такая изысканная женщина, как Лючия. И на самом деле, она была не такой уж плохой. Если Джеймс женится на ней, она сможет сделать его счастливым. Девушка зарылась лицом в шелковистую ткань пеньюара. Если Джеймс женится… Она была слишком слаба, чтобы размышлять об этой мрачной перспективе.

Оправившись от кратковременного приступа отчаяния, она сделала так, как посоветовала ей Лючия, и, скинув пижаму, примерила пеньюар. Ткань оказалась такой роскошной, такой мягкой, такой дорогой. Сев перед зеркалом, Домине взяла гребень и, сняв ленту, плавными движениями зачесала волосы назад. Надо же, как сильно одежда может изменить человека, подумала она, с изумлением рассматривая свое отражение. Шелк нежно струился по изгибам ее тела, подчеркивая юную стройную фигуру, а пояс плотно облегал узкую талию. Она вспомнила слова Лючии и улыбнулась. Возможно, ей никогда не сравниться с красавицей итальянкой, и все же она стала хоть чуточку, но привлекательнее.

Позже, в тот же день, к ней зашел Джеймс. Он окинул девушку внимательным взглядом, но она не услышала ни комплимента, ни насмешки. Он сделал вид, что не заметил перемены в ее облике, и, пододвинув стул к кровати, достал несколько исписанных листков — в последнее время у него нелегко шла работа над сценарием, и он обсуждал с Домине некоторые моменты. Почувствовав острое разочарование оттого, что Джеймс не оценил ее обновку, девушка с трудом подавила желание разорвать в клочья все его бумажки. Но вскоре, забыв обо всем, она уже с увлечением слушала продолжение рассказа о новом телевизионном проекте под названием «Расточители» — известная телекомпания предложила шести драматургам написать сценарии для сериала из шести новелл, объединенных общей темой — темой человеческих пороков.

Главным героем серии, над которой работал Джеймс, должен был стать молодой повеса — азартный игрок, чья беспутная жизнь сводит с ума родителей, зарабатывающих деньги тяжелым трудом. Домине, знавшая о том, как рождался замысел и продумывались основные ходы сюжета и характеристики персонажей, восхищалась блестящим талантом Джеймса Мэннеринга, который неизменно обеспечивал его произведениям громкий успех. Его герои обладали всеми человеческими слабостями, достоинствами и пороками, события развивались естественно и логично, а диалоги были остры и убедительны.

Никто из его персонажей не был абсолютно злым или абсолютно добрым — в каждом было намешано всего понемножку, и из-за этого они казались живыми, настоящими, узнаваемыми.

Наконец Джеймс замолчал и взглянул на часы — было уже половина десятого, и оба удивились, что не заметили, как пробежало время. Он поднялся, собираясь уходить, и к Домине неожиданно вернулись обида и раздражение из-за того, что он не обратил внимания на ее пеньюар.

— Почему вы до сих пор не уехали? — неожиданно спросила она. — Я думала, вы торопитесь в Рим улаживать дела синьоры Марчинелло.

Джеймс убрал сценарий в папку и выпрямился, сурово глядя на девушку.

— Ты, наверное, устала от наших обсуждений? — тихо осведомился он.

Домине сосредоточенно рассматривала собственные ногти.

— Должно быть, вам очень скучно разговаривать со мной. Я не выдерживаю никакой конкуренции с вашими лондонскими приятелями-интеллектуалами.

— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил он.

— А вы не ответили на мой! — парировала она.

— Ты хочешь, чтобы я уехал? Мое присутствие здесь раздражает тебя?

Домине вздохнула:

— Конечно же нет. Ведь это ваш дом.

Джеймс нетерпеливо пробормотал проклятие.

— Что с тобой сегодня такое? — спросил он, сдерживая раздражение. — Как только я вошел сюда, почувствовал: что-то не так. Ты неважно себя чувствуешь, да?

— Я чувствую себя хорошо. Со мной все в порядке.

Джеймс положил папку на подоконник и, засунув руки в карманы, смерил девушку суровым взглядом.

— Тогда в чем дело? — Его глаза сузились. — Лючия заходила к тебе сегодня, не так ли? О чем вы говорили?

— Да так, ни о чем, — сказала Домине без всякого выражения. — Она любезно посидела со мной некоторое время. Принесла мне подарок.

Глаза Джеймса блеснули.

— Я знаю. Этот пеньюар.

Домине возмущенно поднялась с кресла.

— Вы заметили? И до сих пор ничего не сказали?

— А что ты хотела услышать? — поинтересовался он. — Тут и говорить нечего — ты и так знаешь, что он тебе очень идет.

Домине склонила голову набок.

— Очень идет, — передразнила она. — Как мило! — И осеклась — лицо Джеймса на секунду исказило страдание, взгляд помрачнел, брови сошлись на переносице. Он, казалось, не слышал ее, погрузившись в себя, противостоя каким-то душевным терзаниям, и Домине подумалось, что в это мгновение он мысленно представляет себе Лючию в абрикосовом пеньюаре. Конечно же итальянка выглядела бы намного соблазнительней в таком наряде.

— Не груби, Домине, — резко сказал он. — Ты не хуже меня знаешь, что наши отношения все еще очень хрупки. Пока что мы с тобой ладим, но твоя агрессивность может все испортить. — Он тяжело вздохнул. — И это ляжет тяжким грузом на мою совесть. Я ведь изо всех сил стараюсь, чтобы ты увидела меня в ином свете — таким, какой я есть на самом деле, а не животным, слепо повинующимся потребностям тела.

— Значит, это вот как называется? — ядовито спросила она, обиженная тем, что он по-прежнему отрицает любые чувства.

— Черт побери, я уже сотню раз перед тобой извинялся! — в ярости заорал он. — Я могу сколько угодно казнить себя — это ни к чему не приведет! Только доказав тебе, что я не бессердечный эгоист, я смогу простить самого себя и искупить вину перед тобой!