Слезы на лепестках роз

– Тогда увидимся в девять.

– Как изволите, босс, – ответил Рейф и, обращаясь к Джордане, произнес потеплевшим голосом:

– Спокойной ночи, Джордана, удачи тебе.

– Спасибо, Рейф Спокойной ночи, Дэр.

Прежде чем Дэр успел ответить, Патрик уже увлек ее от них. Мягко, но уверенно он отодвинул в сторону хихикающую девицу, желавшую познакомиться, и но столь мягко – приятной наружности молодого актера, жаждавшего пригласить Джордану на танец.

Дэр оторвал от двери изумленный взгляд – Цветы? Он хочет познакомить Джордану с Рэйвеном, потому что оба интересуются цветами? Да Патрик-то что в цветах понимает?

– Он сильно поднаторел в этой области.

– Из-за Джорданы?

– Теперь у него все из-за Джорданы. – Рейф обводил взглядом толпу, гадая, когда он сможет уйти и каким образом ему проскользнуть мимо блондинки, весь вечер не сводившей с него глаз. – Завтра он везет ее на консилиум к самым крупным специалистам. Он не сомневается, что можно вернуть ей зрение.

– А шансы действительно есть?

– Ни единого, черт возьми.

– Тогда зачем?…

– Зачем Патрик это делает? Затем, что не может поверить в невозможность чуда. Иногда его вера срабатывает – меня сейчас не было бы в живых, если бы он с таким упрямством не считал невозможное возможным. А зачем Джордана подвергает себя таким бессмысленным испытаниям? Она его любит.

– И поедет с ним, чтобы снова выслушать душераздирающее заключение. Не в первый раз, я уверен.

– Да, а Патрик испытает страшную боль, когда ему придется признать, что чудо, о котором он так для нее мечтал, действительно невозможно.

– Неужели он не мог найти более подходящую женщину?

– Более подходящей нет. – Рейф покачал головой.

Даже если обыскать весь свет. Да, кстати, ты напомнил мне о самолете. Его нужно проверить перед полетом.

– У меня на вечер заказан столик у мадам Зары.

– Счастья тебе. – Рейф шутливо отсалютовал на прощание.

– Счастье нам обоим не помешает. Патрик свое поймал.

– Да. – Рейф взглянул поверх толпы. На город опустилась ночь, расцветив его огнями, которых никогда не увидеть Джордане. Впрочем, за двадцать восемь лет многое изменилось, и медицина тоже. – Может быть, завтра, или послезавтра, или же через месяц удача все же снова улыбнется ему.

– Медицина припасет для него чудо?

– Ага, – пробормотал Рейф. – Чудо для Патрика.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Вот так, мистер Маккэлем. Каждое обследование, каждый тест только подтверждают предыдущие. Проверено все, никакой ошибки нет. – Честные, прямые слова, высказанные с сожалением, но без сиропных банальностей.

Врач замолчал, и в наступившей тишине эхом повисло его собственное разочарование. Зашуршали бумаги, скрипнула ветхая кожа кресла. Нежный аромат вплетался в тяжелые больничные запахи. Цветы, яркие побеги надежды в горьком отчаянии.

Надежда. Воздух, казалось, дышал ею.

Кто-то живет надеждой.

Кто-то ее теряет.

Патрик отшвырнул кресло назад и почти неслышными на толстом ковре шагами подошел к окну.

Джордана знала, что он стоит там, глядя сквозь стекло, и видит только свою рухнувшую надежду.

Она не шевельнулась, не заговорила. Они вообще говорили мало с того самого полдня, когда Патрик поднял с ковра в спальне блузу из желтого шелка и отбросил ее в сторону. Первобытные чувства того дня чурались слов. Боль в сердце не утихала. Воспоминания преследовали их. Безмятежность сменилась лихорадочностью. Кончилась их уединенная жизнь вдвоем, превратилась в безумную погоню за увеселениями, на которых он постоянно настаивал, но от которых никогда не получал удовольствия. Все их приглашали, все за ними гонялись, а они разыгрывали из себя золотую пару, пока его терпение не истощалось и он не увозил ее домой, как драгоценную вещь.

За этим следовали часы, заполненные безмолвными раздумьями и сексом. Джордана больше не притворялась, не защищалась красивыми фразами. Это был секс, вожделение, магия мучительной страсти, опустошавшая их. Темные силы, восторг, потрясение.

В их любовь вкрадывалась порочность.

А потом наступило вот это – его попытки вернуть ей зрение. Их поездки в бесчисленные медицинские учреждения протекали – под стать любовным отношениям – лихорадочно. И были такими же безутешными.

– Мне очень жаль. – Доктор обращался к Патрику.

Он, казалось, понимал, что большой шотландец сейчас такой же пациент, как и его дама. – Этот недуг неисцелим. Мисс Даниэль никогда не будет видеть.

Воздух в комнате стал непроницаемо душным. Неподвижные запахи вдруг сделались липкими.

– Есть и другие специалисты, другие больницы.

– Специалисты есть, мистер Маккэлем, – прервал врач. – Но нет таких, которые дали бы вам другой ответ. Ни здесь, в Эдинбурге, ни где-либо в мире. Другого ответа просто не существует. Примите его, научитесь с ним жить.

Нет! – Патрик сражался с правдой. Сражался отчаянно.

– Но разве у вас есть выбор? – Доктор Броуди не дрогнул. Он уже видел такое. – Уезжайте домой, уговаривал он. – Дайте отдохнуть вашей прекрасной леди. Ради вас она ездит из клиники в клинику, снова и снова выслушивая то, что ей уже давно известно.

Она измучена – физически и духовно. Прекратите все это, иначе вместо добра вы принесете ей только вред.

– Но неужели нет никакого выхода?

– Никакого. Ради нее оставьте свои попытки. Отправляйтесь к себе. Отдыхайте. Вспомните, как много радостей в жизни. Со временем вы поймете, что они неисчислимы.

Патрик отвернулся от окна, взглянул на Джордану.

Ее лицо было измученным, но спокойным. В первый раз он осознал, насколько тяжело

было ей. Насколько мучительно снова и снова выслушивать приговор. И все же она это делала.

Ради него.

Бессильный гнев сразу утих. Он пожалел о самонадеянности, заставлявшей его верить, что он способен совершить невозможное. Он ошибся, и ошибка его обернулась жестокостью.

Он подошел к Джордане, прикоснулся к ее щеке, большим пальцем распушил густые ресницы. В глазах ни горя, ни осуждения – только мужество. Проживи он вечность, ему не найти более прекрасной женщины.

Настойчиво зажужжал интерком на столе Броуди.

Доктора вызывали. Извинения его были краткими. А потом Патрик и Джордана остались вдвоем, наедине с горькой правдой.

– Ты знала. – Его ладонь все еще лежала на ее щеке, поглаживая прозрачную, бледную кожу.

– Давно знала.

– И все же ты подвергла себя всему этому ради меня.

– Разве это так важно, что я не могу видеть?

– Нет. – Под его пальцами бился пульс на ее виске. – Совсем не важно.

Но, ведя ее по мрачному коридору навстречу яркому свету дня, он знал, что солгал ей.

В Эдинбурге жизнь их вошла в новую фазу – превратилась в пародию на идиллию. Как бы ни притворялся Патрик, но его терзала тревога – тревога, свойственная сильным людям, когда им внезапно изменяют сила и уверенность в себе. Днем он изображал галантного и вежливого хозяина. Рассказывая ей о своей родине, он обретал красноречие, рисовал живые картины прошлого – легенды и историю славного клана Маккэлемов. Но это было днем, а к вечеру, когда оба они уставали от его притворства, он превращался в камень. Ужинала Джордана по большей части одна, в огромной гостиной, где, казалось, навечно залегла могильная тишина. Патрик, неизменно вежливый и обходительный, учтиво извинялся и оставлял ее, чтобы наглухо укрыться в стенах своего кабинета.

Чем ближе становилась Джордане родина Патрика, тем дальше от нее уходил он сам, превращаясь в незнакомца с отменными манерами.

– Все, этому надо положить конец, – решила Джордана, меряя шагами комнату, давно уже измеренную за долгие бессонные ночи. Ночи она проводила в одиночестве, а учтивый незнакомец, закрывшись от нее, о чем-то размышлял в темноте. Отчуждение, разраставшееся словно трещина при землетрясении, делалось невыносимым. Она хотела, нет, она нуждалась в дерзком искателе приключений. В человеке, который мог быть надменным и нежным, сводящим с ума, чарующим. Жизнь с ним редко была спокойной, но она не была тоскливой.