По-прежнему люблю

— Я приехал, потому что понял, что для меня нет более близкой и дорогой женщины, чем ты. Я хотел выяснить, остались ли у тебя какие-то чувства ко мне, есть ли у нас шанс начать все заново. Но ты только что овдовела, и было не время говорить о любви. И потом, между нами все еще стояли горькие воспоминания о прошлом. — Он замолчал на минуту, глядя на Синди сверху вниз, и в его взгляде на мгновение промелькнула нежность. — Я догадывался, что ты неравнодушна ко мне, но не был уверен, что это те самые чувства, которых я искал. Я хотел удостовериться, что ты любишь меня таким, какой я есть. Что ты не просто ищешь замену Теодору.

— Мне никто не нужен, кроме тебя, Мартин! — вырвалось у нее. — Я была такой…

Она остановилась на полуслове, резко повернув голову. Из комнаты напротив раздался душераздирающий крик Эдвина. Синди похолодела.

— О Господи!

Она бросилась через коридор в детскую.

Ребенок беспокойно метался в кровати, выкрикивая во сне:

— Нет! Нет! Не надо! Перестань! Пожалуйста, не надо!

— Ему опять приснился кошмарный сон, — воскликнула Синди, наклонившись над кроватью.

— Нет, папа! Не надо! Это мое! Отдай! Не-ет! — выкрикивал Эдвин, молотя кулачками по подушке. — Я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Кровь отхлынула от лица Синди. Она поспешно подхватила малыша на руки.

— Эдвин, родной мой, проснись! Это только сон. Все в порядке. Никто у тебя ничего не отнимает. Тебе просто приснился плохой сон.

Ребенок вздрогнул и, моргая, посмотрел на нее.

— Мама! Мама! — Малыш обхватил ее руками за шею и крепко прижался к ней. — Папа отнял у меня картинки и порвал их! Он порвал фотографии дяди Мартина!

— Успокойся, сынок. — Синди была не в силах взглянуть на Мартина, молча стоявшего рядом. — Забудь об этом. — Она прикусила губу. — У дяди Мартина есть точно такие же фотографии. Помнишь, он показывал их тебе? Он их принесет.

— Конечно, принесу, — с готовностью откликнулся Мартин. — Как только захочешь…

— Нет! — Эдвин затряс головой. — Папа сказал… Он сказал…

— Ну что ты, маленький, — прижала его к груди Синди. — Папа не хотел тебя обидеть… Просто у него было плохое настроение, и потом он жалел о том, что сделал. Папа всегда любил тебя, милый… Он любил нас обоих.

— Нет! — глухо выкрикнул малыш. — Меня он не любил. Не любил!

— Любил, он очень тебя любил. Он вовсе не хотел сделать тебе плохо. Просто у него были неприятности. Иногда он говорил и делал не то, что хотел, а потом сожалел об этом. Он сердился на себя, а вовсе не на тебя, малыш. — Она перевела дыхание, понимая, что Мартин внимательно прислушивается к ее словам. — Папа сейчас в раю, милый… Он больше не сердится. Он стал таким, каким был раньше. Помнишь, каким веселым и добрым он был? — мягко спросила она. — Помнишь, он брал тебя с собой на море? И на пикник? И играл с тобой на детской площадке?

— Кажется, помню, — неуверенно проговорил Эдвин. Он пристально смотрел на мать огромными темными глазами. — Так, значит, папа на меня больше не сердится? Теперь, когда он в раю?

— Конечно, нет, милый. Он никогда не сердился на тебя по-настоящему, — заверила она малыша. Синди верила в то, что Теодора терзала душевная болезнь. Он ненавидел себя, возможно, Мартина, но не мог ненавидеть ребенка. — Выпей водички, — сказала она, дотянувшись до стоящего на тумбочке стакана.

Эдвин сделал несколько судорожных глотков.

— Вот и молодец. — Синди погладила мальчика по голове, чувствуя на ощупь влажное тепло, по счастью не имеющее ничего общего с тем лихорадочным жаром, который был у ребенка всего лишь несколько часов назад. — А теперь ложись снова спать, дружок. Все пройдет. Я буду рядом с тобой.

— А дядя Мартин? — прошептал Эдвин, заглядывая через плечо Синди.

— Я тоже здесь, тигренок, — раздался позади мягкий голос Мартина. — Ложись спать, сынок. Мы будем рядом.

«Сынок». Синди чуть не зарыдала, услышав это слово. Она повернула голову и встретила пристальный испытующий взгляд.

— Я останусь здесь, пока он не заснет, — пробормотала она.

— Хорошо. Укройся. — Он взял со стула вязаный плед и заботливо укутал ее плечи. — Когда Эдвин уснет, постарайся заснуть сама. Я буду в соседней комнате. Мы услышим, если он проснется.

Она кивнула. Глаза Мартина предупреждали ее, что еще остались вопросы, на которые он хочет получить ответ.

13

Время приближалось к обеду, когда у них наконец появилась возможность поговорить. До этого свободной минутки не было — нужно было накормить Эдвина, дать ему лекарство, поговорить с Кортни, которая забежала узнать о самочувствии мальчика… Но вот сейчас ребенок снова уснул, и Мартин, сварив кофе, решительно привел Синди в гостиную. Он усадил ее в кресло и сел напротив.

Она осторожно глотнула горячий кофе и взглянула на него, ожидая вопросов.

— Так…

Мартин откинулся на спинку кресла, но выражение его лица было гораздо менее расслабленным, чем худощавая длинноногая фигура. Упрямо сжатые губы и сурово поблескивающие глаза предвещали, что разговор будет нелегким.

— Что это за история о разорванных фотографиях? Что происходило в вашем доме, Синди? Почему мой сын так боялся Теодора? — Его рот скривился в иронической усмешке. — При всех недостатках моего кузена я не мог предположить, что он склонен к вспышкам гнева.

— Он не был вспыльчив, Мартин. Все случилось из-за того, что он увидел в руках Эдвина статью с твоими фотографиями. Мальчик так увлеченно рассматривал их, так зачарованно смотрел на твои снимки, что это вывело Теодора из равновесия. Он схватил журнал и на глазах у Эдвина разорвал его на мелкие клочки. Он до безумия боялся, что его друзья и родители заметят сходство между Эдвином и тобой, Мартин, — тот же взгляд, те же манеры, любовь к фотографии и путешествиям, — и начнут сопоставлять факты. Тедди никогда прежде не обижал Эдвина, он ни разу не ударил его, но… — ее голос дрогнул, — но я стала бояться, что однажды он не сможет сдержаться. — Она вновь подняла глаза. — Приступы мрачного настроения все чаще одолевали Теодора. Я пыталась уговорить его показаться психиатру, но он пришел в ярость от этого предложения. Он очень изменился в последнее время, Мартин. Когда мы только поженились, он был совсем другим — таким нежным, заботливым… Он так верил в то, что у нас все получится…

Синди опустила глаза и печально покачала головой.

— Между нами не должно больше быть тайн, Синди, — сказал Мартин негромко, но твердо. — Я хочу, чтобы ты рассказала мне все. — Его взгляд был непреклонен. — Когда ты впервые заметила, что Теодор изменился? Когда я вернулся из Южной Америки?

Синди нервно вертела в руках чашку.

— Мне кажется, да, — нерешительно признала она. — Хотя ты пробыл дома очень недолго, встреча с тобой вывела Теодора из равновесия. И меня тоже. — Она провела языком по пересохшим губам. — Помнишь, Мартин, как ты поцеловал меня перед тем, как снова уехать? Ты был вне себя из-за того, что я так поспешно вышла замуж за твоего двоюродного брата. Видимо, ты хотел наказать меня за это, причинить мне боль. Ты поцеловал меня с беспощадностью, которой я никогда не замечала в тебе раньше, и сказал: «Вспоминай об этом, когда будешь лежать в постели с этим тюфяком!» Я ненавидела тебя в этот момент. Но я… Я действительно вспоминала. Я ничего не могла поделать с собой. Твой поцелуй только обострил чувства, которые я так упорно старалась забыть.

— Я сделал это намеренно, — хрипло сказал Мартин. — Я хотел, чтобы ты страдала так же, как я. Прости, Синди, если это усложнило твою жизнь с Теодором, — более мягко добавил он. — Ты все ему рассказала?

— Нет! — покачала головой Синди. — Он и без того ревновал меня к тебе. Но больше всего он боялся, что ты заметишь, что Эдвин разительно похож на тебя. Он начал думать, что другие тоже заметят сходство, догадаются обо всем и начнут сплетничать за его спиной. Он так боялся насмешек! — Она откинула назад волосы, бросила беглый взгляд в окно и, собравшись с духом, продолжила: — Все усугублялось тем, что у нас больше не было детей. Долгое время Теодор обвинял во всем меня, хотя врач заверил его, что я вполне здорова и могу родить еще ребенка.