Вторая попытка

— Как говорит доктор Фрэнк, когда ты теряешь десять миллионов в один день, страдает не только твой инвестиционный портфель, — говорил Г-кошелек, откусывая от экологически чистой цесарки. — Я расстроен тем, что могу потерять образ жизни, свою идентичность и самооценку.

Бетани и другие сектанты смотрели на него как загипнотизированные.

— Но все эти деньги были лишь на бумаге, — высказалась я. — Вы, ребята, все еще очень богаты.

— Доктор Фрэнк говорит, что я должен диверсифицировать мой психологический портфолио, — продолжал Г-кошелек, не удостоив меня даже кивком. Когда я впервые увидела его, я подумала, что он ни с кем не разговаривает, потому что болезненно неуверен в себе. Но потом я поняла, что его погруженность в себя является неотъемлемой чертой его личности. Просто человека не волнует существование других людей.

— Ты также должен реконтекстуализировать свою систему ценностей, — вступила в разговор Бетани.

Для моей сестры такое длинное слово было весьма необычным явлением, поэтому я решила устроить ей небольшой экзамен.

— Что это значит?

За нее ответил Г-кошелек:

— Это значит, что я собираюсь инвестировать в ценные бумаги, от которых мы с доктором Фрэнком ожидаем небольших прибылей, гарантированных НАСДАК.

— И это значит?

Г-кошелек вздохнул, оглядывая своих товарищей по секте в поисках поддержки:

— Это значит, что в этом году я смогу еще больше отдыхать на горнолыжных курортах.

Вот так вот. Как можно спорить с такими людьми? Сестрица и ее муж представляют собою все то, за что иностранцы ненавидят Америку. И хотя ничто не оправдывает массовых убийств, я не могу винить чужаков за то, что они чувствуют это, поскольку сама порой чувствую то же самое.

Прежде я бы отказалась от этой поездки под предлогом того, что мне нужно ходить на тренировки или писать большую статью в газету. Но теперь, когда я бросила и то, и другое, я уже не могу с их помощью избегать тех видов деятельности, которыми больше не хочу заниматься. С понедельника по пятницу я занята репетиторством. Выходные же все еще являются проблемой. Надо над этим поработать.

Кстати, мои любительские занятия древневосточными практиками уже преподали один важный урок: йога мне дается с трудом. Хорошо, что это не соревновательный вид спорта, и именно поэтому, как я понимаю, Хоуп и рекомендовала мне йогу. Когда я лежу на животе и пытаюсь выгнуть спину в асану кобры (которая, на самом деле, является самой легкой позой, сложившейся за шесть тысяч лет практики), все мышцы, связывающие вместе мои органы и части тела, протестуют: «ЧЕМ ТЫ ВООБЩЕ ЗАНИМАЕШЬСЯ???»

Я знаю, что так больно быть не должно, но мне как будто нравится она, эта боль мне мазохистски приятна. О достижении того восхитительного состояния, когда разум, тело и дух соединяются воедино, я могу надолго забыть. Нужно разучить еще множество поз, пока я смогу достать пальцы своих ног, а уж о просветлении и говорить нечего. Я убеждаю себя дышать и еще раз дышать и проклинаю все эти годы бега, за счет которых мои ноги стали накачанными, а девственная плева — нетронутой.

В книге говорится, что между физической негибкостью и непреклонным характером имеется прямая взаимосвязь. Похоже, так оно и есть.

Двадцатое октября

Меня просто поражает эта способность моего поколения моментально восстанавливаться после недавних трагедий. Поскольку мы никогда не испытывали настоящих трудностей, то думаем, что все, что в мире не так, исправится само собой. Это наше неотъемлемое право — жить без тревог. (Мое оппозиционное отношение к жизни делает меня причастной к Поколению Икс, отсюда моя любовь к восьмидесятым годам. Но я отклоняюсь от темы.)

До тех пор пока мировой хаос не доберется до вашей местности.

— Боже мой! А твой тест кавычки открываются — попал в сибирскую язву — кавычки закрываются?

— Какой тест? В какую сибирскую язву?

— Застрял ли тест на определение академических способностей, который ты сдавала на прошлой неделе, на почте, зараженной сибирской язвой?

— Я не сдавала его в этот раз, — ответила я. — Я сразу набрала достаточное количество баллов. — Вторая часть фразы была необязательной, но похвастаться своими мозгами удается так редко. Бонус: я знала, что Сару это расстроит.

— Боже мой! Ненавижу тебя! Если мне придется еще раз писать его, я убью себя.

Сомневаюсь, что она будет так добра. То, что Сара вообще подняла тему этих тестов, говорило о том, что она находится в крайне нестабильном состоянии. Ведь тесты на определение академических способностей — это та тема, которую Сара избегает, как строгий вегетарианец чуждается гамбургеров. Д’Абруцци уже раскошелились на сумму, равную стоимости обучения в колледже, чтобы нанять профессионального репетитора, который подготовил бы Сару к более успешному написанию теста. Ей не хватает больше двухсот баллов, чтобы ее зачислили в университет Рутгерс, где они с Мэндой уже договорились стать соседками по комнате, вступить в один и тот же университетский женский клуб, встречаться с парнями из курящего студенческого братства,быть подружками невестына свадьбедруг у друга с теми же самыми парням из курящего студенческого братства,купить роскошные дома,стоящие рядом в охраняемой резиденции,и быть самыми-самыми лучшими подружками на всю жизнь.

Сара не единственная в классе, кто так расстроен потерей результатов теста.

— Э-э-э! Я никогда не поступлю! Э-э-э! В Корнелл! — скулил Лен возле моего шкафчика между уроками.

Лен неплохо справился с тестом в марте, но 1480 баллов ему показались недостаточными. Поэтому он еще раз написал тест в мае, но был настолько убежден, что справился хуже, чем в прошлый раз, что вышел из класса, прямиком отправился к начальству и потребовал, чтобы его баллы за эту попытку не были засчитаны. Будучи полным психом, он снова сдавал тест в этом месяце.

— Теперь мне придется снова писать тест! Мне нужно набрать! Э-э-э! Как минимум! Э-э-э! Тысячу пятьсот, чтобы быть уверенным, что я поступлю! Э-э-э…

— Лен, ты поступишь и с 1480 баллами, — сказала я, обрывая его.

— Тебе легко говорить. Э-э-э. Мисс Тысяча-пятьсот-сорок, — он сглотнул.

— Ну, хорошо. Теперь мне легко говорить, но я так же стремалась прошлой весной, как и ты. Всем было не по себе, потому что наша школа не сделала ничего, чтобы помочь нам подготовиться.

— А я, типа, не стремалась, — сказала Бриджит, подошедшая к нам сзади.

— Это потому, что тебе было наплевать на количество баллов, поскольку ты вбила себе в голову эту дурацкую идею, что ты не будешь поступать в колледж, — ответила я.

— А я и до сих пор не собираюсь поступать, — заявила она.

— ТЫ НЕ СОБИРАЕШЬСЯ ПОСТУПАТЬ В КОЛЛЕДЖ? — у Лена просто не хватило мозгов переработать эту информацию.

— Да будет она поступать, — я махнула рукой, — просто она драматизирует.

— Я, типа, не буду поступать, я хочу быть актрисой, — сказала она. — Если я что и постигла этим летом на Летней довузовской программе по искусству, так это то, что невозможно научиться быть актрисой. Тогда зачем платить так много денег?

Лен чуть не упал, изо рта у него чуть ли не пена шла, когда он слушал, как ученица выпускного класса из группы с углубленным преподаванием предметов рассказывает о том, что не собирается в университет. Он прочистил горло и хмыкнул.

— В нашей школе и так самая низкая статистика поступлений в вузы во всем графстве. Только 18 процентов выпускного класса, что приблизительно равняется нашей группе для отличников, собираются посвятить следующие четыре года обучению в высших учебных заведениях. Еще 10 процентов поступят в двухгодичные колледжи или техникумы, и в большинстве случаев — это Колледж графства Оушн. Если выпускники специализированных классов не станут продолжать образование, то рейтинг школы упадет еще ниже, и серьезным студентам вроде меня и моего младшего брата Дональда, у которого сейчас самый высокий средний академический балл в восьмом классе, станет еще сложнее поступить в высококлассные вузы типа Корнуэлла. Что ожидает будущие поколения учеников Пайнвилля?