Счастье приходит в дождь

– И это, конечно. Но поехать нам необходимо, чтобы уж развязаться с этой школой.

Шейн спрятал руки в карманы и сменил тему разговора.

– Ты знаешь, около дорожки к дому появилась новая трещина.

– Я не заметила, – Она вышла в гостиную, чтобы посмотреть из окна, но уже стемнело.

Шейн подошел к ней.

– Когда пройдут дожди, надо нанять кого-нибудь и сделать террасы. А пока, я думаю, тебе следует переехать ко мне в плавучий дом. Еще два дождливых дня – и твой дом окажется на середине шоссе.

Мэрл смотрела на ожерелье из станционных огоньков внизу под холмом. От дурного предчувствия дрогнуло сердце. Ей не хотелось терять свой замечательный дом. Особенно было жаль детскую – прелестное гнездышко, которое они приготовили вместе с Шейном.

– Представляю, что ты испытываешь, – сказал он сочувственно. – Я сам уже привык к твоему дому. Так здорово сидеть на вершине холма и наблюдать смену времени года в долине.

Она согласно кивнула головой.

– Сейчас мы ничего не сможем сделать. Поедем лучше на курсы. Но прежде приму ванну. Клянусь, сегодня весь день только этим и занимаюсь. Каждые двадцать минут.

Когда она вышла из ванной, он все еще стоял у окна.

– Поторопись, я не хочу опаздывать.

– Мэри, давай пропустим этот фильм, ну?

В его голосе слышалось такое волнение, что ей стало не по себе. Она прошла через всю комнату, села на софу.

– Ты уже неделю боишься этого занятия. Что с тобой происходит, Шейн?

Он глубоко вздохнул. Безуспешно попытался улыбнуться.

– Одна мысль о том, что я увижу, как рожает женщина, приводит меня в трепет. Черт, я не хочу упасть в обморок на глазах у всех остальных будущих родителей.

– Но если ты не в состоянии перенести кинофильма, что же будет во время настоящих родов?

– О, это большая разница. Ведь тогда это будет происходить с тобой.

– Не такая уж и большая. Шейн, ты собираешься быть со мной во время родов?

Он снял кожаный пиджак, бросил его на стул. Сзади на его серой майке было написано: «Почему нет?» Он сел на пол у ее ног.

– Я буду с тобой, Мэри, я обещаю!

– Ты обещаешь? А как я могу верить твоим обещаниям? – В ее душе будто что-то сломалось. И поток ужасных воспоминаний и обид шестнадцатилетней девочки заполнил сознание взрослой женщины. Она сама не узнала своего резкого голоса. – А мне что делать? Кто будет со мной, когда я буду рожать? Не хочу быть одна, не могу! Опять одна! Не хочу!

– Мэри, я буду с тобой. Я только не понимаю, какой толк в этом фильме. Я уже переговорил со всеми женщинами нашего семейства. Они рассказали мне, что это такое. Все, что надо, я знаю.

– Они рассказали? Как можно узнать о родах из чьих-то рассказов? Мне нужно в ванную, а я даже подняться не могу. – Шейн помог ей встать. – Как это похоже на мужчин. Думать, что они все знают, только потому что они об этом разговаривали. А я знаю наверняка. Я очень хорошо помню, как я рожала Элен. – Злость и страх переполняли ее. Она замолотила кулаками по груди Шейна, по надписи на его майке. – А ты про это не знаешь, черт тебя побери! – кричала она. – Ты нужен мне! – Когда Мэрл поняла, что совсем потеряла контроль над собой, она закрыла лицо руками и хотела выбежать из комнаты. Но Шейн схватил ее за руки и остановил.

– Ты всегда так делаешь: ударишь по больному месту и убегаешь. Я устал от того, что ты меня все время обижаешь!

Бесполезно Мэрл пыталась освободиться из его рук. Ее красивое лицо перекосилось от гнева.

– Это тебя обижают? Тебя, который смеется над всем, что мне дорого?

Шейн стиснул зубы. Огонь его синих глаз говорил о внутренней борьбе.

– Хорошо, нам есть что сказать друг другу. Но давай начнем сначала. Расскажи, что было тогда, в юности, когда я ушел в армию.

– Ты прав, все должно быть сказано. – Подбородок ее задрожал. – Может, ты поймешь, каково это пережить… – Она была на грани нервного срыва. Все чувства ее были обнажены.

– Мэри, возьми себя в руки. Скажи, пережить что?

Слезы хлынули из ее огромных карих глаз.

– Любить тебя, так сильно любить! Ты был всем в моей жизни, Шейн. Потом ты ушел в армию, оставил меня, забыл, я была уверена, что совсем забыл.

– Ты действительно так сильно переживала, Мэри? – спросил он хриплым шепотом. – Рассказывай дальше.

Она покачала головой, испугавшись чувств, охвативших ее.

– Я не могу.

Он прижал ее руки к своей груди.

– Не отпускай меня, Мэри, пока не расскажешь, что пережила!

– Хорошо! – прокричала она. – Ты был моей жизнью, но оставил меня. Ты шутил, когда покидал меня. Тебе так шла военная форма. Потом я девять месяцев вынашивала твоего ребенка. Рожала тридцать шесть часов! И никто! Никто не помог мне. Я все пережила из-за тебя и для тебя. А тебя не было рядом! – Она закрыла глаза и глухо застонала.

Шейн погладил прядь платиновых волос.

– Ах, Мэри! Как я перед тобой виноват!

Она взглянула на него, но он весь уже ушел в мысли о прошлом.

– Когда родилась наша крошка, ее поднесли ко мне, я погладила ее, и она открыла глаза. Они забрали ее. Больше мы никогда не видели друг друга. – Затаившаяся боль вновь охватила ее, пронзила сердце. – Сколько лет я горевала. Мне некому было рассказать обо всем этом. Все свои чувства я прятала в глубине души.

Шейн хотел обнять ее.

– Я же ничего этого не знал.

– Почему ты этого не знал! А надо было! – с яростью прокричала она. – Дай мне пройти, мне опять надо в ванную. – Когда Мэрл вернулась, Шейн стоял у окна и ждал продолжения разговора. Гнев бросился ей в лицо, глаза метали молнии. – Черт побери, Шейн Хэллоран! Как все было хорошо! Ты все разрушил. Ты унес мое счастье. Никогда и ни с кем я не могла обрести покоя. А ты как ни в чем не бывало возвращаешься в мою жизнь и поджидаешь у окна!

Он постоял еще мгновение и, хромая, подошел к ней вплотную.

– Тебе кажется, что только ты страдала и переживала. Ты думаешь, что в красивой военной форме я только и делал, что развлекался. Да посмотри ты на меня! Какой из меня солдат? Я должен был сжечь свою призывную карточку и сбежать в Канаду. Но я заблуждался, думал, что мы поженимся, как только я вернусь из армии. А когда… – На лице Шейна отразилась внутренняя борьба, ему хотелось рассказать о вечном источнике его тревог. Но он не решался. Мэрл быстро подошла к нему.

– Не уходи! Расскажи мне, что было с тобой! Я открылась, теперь твоя очередь.

Мускулы плеча задрожали у нее под рукой. Он отвернулся и сказал в сторону:

– Я так тосковал по дому в полевых казармах. Я жил твоими письмами. Когда ты перестала писать, я подумал, что случилось что-то страшное, неисправимое, что ты заболела или умерла.

– Я никогда не переставала тебе писать.

– Но я не получал писем! – Он отбросил ее руку, отвернулся к окну. – Когда я приехал домой в отпуск, твои родители сказали мне, что ты разлюбила меня и уехала.

– Зачем они так сделали? – упавшим голосом прошептала она.

– Я не знаю, но меня это так больно ранило. У нас все было так прекрасно. Возвращаюсь, а тебя нет!

– Ты страдал?

– Конечно, еще как мучился. Как ты могла подумать, что мне это было безразлично? – Он приложил разгоряченный лоб к холодному стеклу. – После отпуска меня отправили во Вьетнам. Ты меня знаешь, я не убийца! Я оказался в джунглях. Кругом незнакомые люди. Сердце мое было разбито. Они сказали мне: «Вот твои враги». Но я не сделал ни единого выстрела. В первом же бою меня ранили. – Он опустил голову и тяжело вздохнул. – Я лежал в джунглях с простреленной ногой целых шесть часов, пока меня не нашли. Я бредил. Мне все казалось, что ты продираешься ко мне сквозь заросли. Я кричал каждый раз, когда обнаруживал, что это не ты. Я провел в госпиталях три месяца. У них были таблетки от всего на свете, только не было лекарства от воспоминаний о тебе. Я мучился от душевных переживаний больше, чем от физической боли. – Он невесело рассмеялся. – Я подумал, что ты ушла потому, что я был недостаточно хорош для тебя.