Запасной вариант

Она улыбнулась. Его воодушевление оказалось заразительным.

— Мне повезло!

Он поцеловал ее так, что у Руби захватило дух, и она невольно прижала руку к груди.

— Мне тоже повезло! — улыбнулся Дев.

Он не позволил ей помогать. Руби увидела, что на кухне он действует вполне уверенно. Сев на стул, она стала наблюдать за тем, как он разливает вино. Они обсудили, как прошел съемочный день. Утром всех слегка встревожило небольшое происшествие — Аризона упала с лошади, из-за чего режиссер закатил скандал. Обсудили и славную, прохладную, но солнечную, погоду.

Руби то и дело поглядывала на старую записную книжку. Проследив за ее взглядом, Дев улыбнулся:

— Я собирался все объяснить за едой… но, если хочешь, можешь посмотреть сейчас.

Записная книжка была старой, с потертой коричневой обложкой. В углу Руби увидела выгравированную фамилию Дева. Она провела пальцем по выпуклым буквам, догадываясь, чья перед ней вещь.

— Твоего отца, да?

Дев кивнул, по-прежнему не сводя взгляда с кастрюли, в которой булькал соус.

Первая страница была испещрена цифрами… и следующая тоже. Пролистав книжку, она убедилась, что почти вся она заполнена примерно так же. Отец Дева заносил сюда суммы в долларах. Некоторые исчислялись десятками и даже сотнями миллионов.

— Что это?

Дев поставил на стол тарелки, сел и посмотрел Руби в глаза. Взгляд его был кристально ясным.

— В детстве мне больше всего хотелось, чтобы отец мной гордился… — Голос у него был слегка надтреснутым, и Руби захотелось его обнять, но она инстинктивно поняла, что лучше не стоит.

Дев вздохнул и продолжал:

— Понимаю, это банальность. Мне так и не удалось дождаться его похвалы… и стало казаться, будто мне все равно, что он обо мне думает. Я внушал себе, что хочу стать актером, потому что отцу это не понравится. А ведь в глубине души я знал, что нашел свое призвание! Я надеялся, что когда-нибудь отец меня поймет. — Он вертел в руке вилку, наматывая на нее клубок спагетти. — Но отец не понял. Потом я ушел из дому, и все. Мне было все равно, что отец обо мне думает, больше не ждал от него похвалы и одобрения. Прошли годы… и вот он умер. И я понял, что все мои дурацкие мысли — полная ерунда. Четырнадцать лет я мечтал поговорить с отцом, но…

— Тебе не было все равно, что он о тебе думает.

Дев кивнул, но тут же покачал головой:

— Некоторым образом. Конечно, мне по-прежнему хотелось, чтобы меня хлопнули по спине, сказали: «Молодец, сынок!» — и все такое. Но больше всего мне просто хотелось услышать его голос. Он так усердно трудился, чтобы достичь своих целей, и все их достиг. Я должен был забыть о своей гордыне. — Он говорил тихо и смиренно, совсем не так, как тогда, на пляже.

— Он тоже мог тебе позвонить, — возразила Руби. — Ты его сын, но ведь и он — твой отец.

Дев улыбнулся:

— Конечно, мог. Но он был старый упрямец. По словам мамы, у него и в мыслях не было мне звонить. Или пойти с ней, когда я приезжал и мы с мамой встречались. Правда, и я такой же… Упрямством я пошел в него. — Он осторожно вынул записную книжку из рук Руби. — Знаешь, что здесь? Кассовые сборы всех моих фильмов. Всех до единого, начиная с того, дурацкого, который снимали на Золотом Берегу. Как только отец выяснял, сколько я получил, он все записывал сюда.

Он полистал страницы, пробегая пальцем по строчкам.

— Как-то… — Руби не сразу нашла нужное слово.

— Грубо? Жестоко? По-торгашески? Да. Но отец был таким. Деньги, доход — это то, что он понимал. И уважал мои гонорары… чего нельзя сказать о моей профессии.

— И тебя не беспокоит, что он сосредоточился только на денежной стороне?

Дев вернул ей записную книжку. Руби раскрыла ее наугад. Теперь она лучше понимала нацарапанные буквы и цифры. Счет велся скрупулезно: кассовые сборы по всему миру, продажи DVD — Купер-старший записывал все. Здесь требовалась кропотливая работа. Наверное, отец Дева просидел над записями не один час…

— Нет, — ответила она самой себе.

— Нет, — повторил он.

— Сегодня я ходил к врачу, — признался Дев позже, в постели.

Руби прижималась к нему спиной. Она так долго молчала, что он решил: наверное, заснула.

— И что? — спросила она наконец.

От ее светлых волос пахло сладким пирогом или печеньем.

— Шампунь с ванильным ароматом, — объяснила она.

Он не собирался ничего ей рассказывать, и все же рассказал, хотя о визите к врачу не говорил даже с мамой, хотя приехал к ней сразу от доктора…

Решение он принял накануне ночью.

Все должно измениться… и он сам должен измениться. Но никто, кроме его самого, не в силах на него повлиять.

— Доктор считает, что я имею право на депрессию, — продолжал Дев и заспешил, боясь, что раздумает. Руби имеет право знать. — Бессонница, отсутствие аппетита, ужасное самочувствие по утрам… Судя по всему, это классические симптомы.

Ему показалось или она в самом деле напряглась в его объятиях?

— Я думала, депрессия — это когда… Ну, не знаю. Когда люди не хотят никуда выходить из дома… Не могут работать, не могут ничего делать, ничего… не чувствуют. — Она говорила очень тихо, почти неслышно.

— Да, наверное. Доктор объяснил, что бывают разные виды депрессии, рассказал о симптомах. Все сходится, и все вполне очевидно. Честно говоря, я даже почти не удивился.

Она приподнялась на локтях, посмотрела на него. Потом перевернулась на другой бок. Ее лицо оказалось совсем рядом. Но в тусклом свете невозможно было понять, о чем она думает…

Ему вдруг стало холодно.

— Так и знала: что-то не так… с нашей первой встречи. — Она потянулась к нему, погладила по скуле, по щеке, по губам. — Я должна была сама обо всем тебя расспросить… надавить.

Дев смущенно поморщился:

— Я бы все равно ничего не сказал.

Руби продолжала, как будто и не слышала:

— Я нарочно закрывала глаза на то, что с тобой происходит. И по ночам уезжала к себе, хотя знала: с тобой что-то не так.

— Ты ничего плохого не сделала, — возразил Дев. — Кстати, ты спрашивала, что со мной, но я не говорил. Считал, что еще рано.

— Извини, — сказала она, скрещивая руки на груди.

— Не извиняйся. Раньше я называл тебя «отвлекающий момент». И относился к тебе соответственно…

Вначале все было очень просто: им овладело влечение. И жажда погони. Он стремился завоевать девушку, которая его отвергала. Но близость с Руби опьяняла, служила резким контрастом с серыми днями и черными ночами. Хотя… даже ее присутствия не хватало, чтобы он выбрался на поверхность.

Но позже, может быть, даже в самый первый раз, когда она побывала в этой комнате — когда она готова была на все, лишь бы доставить его на съемочную площадку, — его отношение к ней изменилось. Нет, влечение никуда не делось. Что-то было в Руби, в ее улыбке, глазах…

А теперь все еще больше запуталось. Теперь им так хорошо вместе, что они могут подолгу молчать, не ощущая никакой неловкости. Иногда ему кажется, что такой близости у него не было ни с кем. С ней уютно, но одолевают незнакомые чувства.

— Отвлекающий момент… — очень-очень тихо повторила Руби.

Он механически потянулся к ней, но она отодвинулась, и его рука соскользнула с ее бедра.

— В самом лучшем смысле слова.

Ее губы изогнулись в безрадостной улыбке, и он понял, что совершил ошибку.

— Ты не просто отвлекающий момент, ты…

— Что же дальше? — Она не дала ему договорить.

Ему не сразу удалось сосредоточиться.

— Что ты имеешь в виду? Мою депрессию?

Взгляд ее метнулся к потолку. Какое ужасное слово! Оно… липнет, как ярлык, а ей не хотелось наклеивать на него ярлыки.

— Врач дал мне почитать брошюры, велел подумать. Мы еще раз встретимся через несколько недель.

— Когда закончатся съемки.

— Да.

— Как-то…

— Похоже на спад? — подсказал он, и она кивнула. Дев продолжал: — Да. Мы немного поговорили, и, хотя я еще раньше решил навестить маму, после слов доктора все стало яснее. Депрессия — всего лишь следствие. Я должен найти причину.