Дай мне шанс

— Я могу. Делайте все, мистер Мэггот. Я подпишу.

Он хороший человек, подумала Кайли, конечно же хороший. Он переживает. Если она не оплатит, достанется всей больнице, а больница не может себе позволить проводить такие дорогие операции за свой счет. Ладно. Она все решит. Как-нибудь. Ладно…

Подписав все, что хотел Мэггот, Кайли вышла на улицу. Уже стемнело, дождь прекратился, зато поднялся резкий противный ветер. Люди бежали по улице, уткнув носы в шарфы и воротники курток. Кайли не бежала. Она медленно брела и не сразу разобрала куда.

Потом сориентировалась, повернула, чтобы выйти к метро. Там неподалеку «Старбакс» — можно взять карамельный латте и посидеть в углу, и решить, как она будет выкручиваться.

В «Старбаксе» ей удалось захватить крохотный столик — вполне нормально для нее одной. Кайли отхлебнула кофе, не чувствуя вкуса, и размотала шарф.

Совсем ты себя не бережешь, говорила мама, когда она заматывалась в этот шарф, собираясь на работу. Возьми тот, другой, теплее. Обещали похолодание к вечеру.

Кайли отказалась, потому что тот, теплый, был совсем обычный — серый и невзрачный, а этот — легкий, небесно-синий, как глаза Дэвида. Она надевала этот шарф, чтобы понравиться Дэвиду, мужчине, в которого она влюбилась и которого обманывала.

Дэвид уволил ее сегодня утром. Ничего странного.

Не паникуй, приказала она себе. Руки тряслись, и Кайли едва не пролила кофе. Не паникуй. Для паники сейчас нет времени.

Нужно срочно понять, где достать деньги.

На счету у нее было тридцать пять тысяч долларов — почти половина от той части суммы, которую требовалось внести сразу. Кайли копила их не первый год, и эта сумма была неким гарантом того, что лечение матери можно будет оплатить. Они обе надеялись, что все-таки как-нибудь обойдется без пересадки сердца. Когда без пересадки, оно дешевле. Не обошлось.

Ладно. Это уже факт. Теперь нужно понять, где взять еще сорок тысяч долларов.

Продать дом? Она не успеет до завтра. Да за него еще деньги не выплачены — кто его возьмет? Еще один кредит не дадут: под залог выставить нечего, работы с сегодняшнего утра нет. Таких друзей, которые могли бы помочь, тоже нет. Ширли, может, и могла бы перевести тысячу-другую, но у нее самой сейчас плохо с накоплениями.

Или все-таки… Джон?

Кайли нашла в сумочке мобильник и набрала номер Ходжеза. Тот откликнулся сразу, словно ждал звонка.

— Кайли, детка, здравствуй. У тебя для меня еще что-нибудь есть?

— Джон, — сказала она, чувствуя неприятную сухость в горле — даже кофе не помог, — Джон, меня уволили сегодня утром. За шпионаж. И мама в больнице. Джон, ты мне нужен.

— Так, — протянул он и помолчал. Молчание висело в трубке, осязаемое и холодное. — Ты где?

— В «Старбаксе».

— В этом городе тысяча «Старбаксов». В котором?

Она сказала.

Джон приехал через полчаса. Все это время Кайли сидела и грела руки о чашку. Наконец чашка остыла. Кайли тогда подозвала официантку и заказала еще.

Джон вошел быстро, обшарил глазами помещение, увидел Кайли и стремительно зашагал к ней. Упал на стул напротив, положил на столешницу большие руки.

— Ну? Что случилось?

Он меня не обнял, отстраненно подумала Кайли. Раньше он меня всегда обнимал.

— Элсон меня вычислил, — сказала она спокойно, — я не знаю как. Это неважно. Мама в больнице.

— Это неважно?! — взвился Джон. — Ты ему сказала? Сказала, на кого работаешь?

— Он и так знал.

— Он называл мое имя?!

— Только фирму.

Джон длинно выдохнул.

— Это хорошо, — раздумчиво произнес он, — это не так уж и плохо. Может, они и не знают, кто именно…

Кайли подняла взгляд с его рук на лицо. Джон о чем-то лихорадочно размышлял, закусив нижнюю губу.

— Мама в больнице, — сказала Кайли, стараясь не заплакать, — ее сегодня отвезли. Позвонили мне во второй половине дня. Ей нужна пересадка сердца, Джон. Очень срочно.

— Да… — Он наконец на нее посмотрел. — Бедная миссис Уильямс. И что ты теперь будешь делать?

— У меня есть тридцать пять тысяч. Всего операция стоит сто пятьдесят, но, к счастью, мне не нужно вносить завтра их все. Только половину. Мне нужно где-то найти сорок тысяч.

— Да… — Джон моргнул.

Он и правда не понимает или прикидывается? Кайли разозлилась.

— Ты не мог бы мне одолжить?

Джон вытаращил на нее глаза.

— Я?! Я что, по-твоему, долбаный миллионер?

— Ты работаешь на престижной должности, у тебя наверняка есть сбережения. Одолжи мне, Джон! Я найду работу, я отдам тебе!

Он скривился.

— Не смеши. Какую ты найдешь работу? Все ту же, секретарскую? Пойдешь уборщицей, будешь мыть по ночам унитазы? Ты никогда не сможешь вернуть эти деньги, а я их давно коплю. Я хочу купить квартиру. Квартиру в престижном месте, в лофт-стиле… Неясно тебе?

— Нет, — сказала Кайли, во все глаза глядя на него, — теперь мне все ясно.

Она смотрела на него и не верила. Она не верила, что Джон, ее старый друг, может быть настолько… гнилым.

— Что? — спросил он, уловив ее настроение. — Что ты на меня уставилась?

— Да ничего. — Кайли покачала головой. — Подумать только! Я столько лет с тобой общалась, не подозревая, что ты мокрица!

Он почему-то ужасно на это обиделся.

— А ты, конечно, белокрылый ангел. И нечего валить на меня! Ты сама согласилась немного пошпионить. Тебе это даже нравилось.

— Нравилось? Нет.

— Да ладно. Не рассказывай мне тут сказки. Зарплата — сказка, шеф — красавчик, еще и глаз положил… Что, разве неправда?

Это ему, видимо, Джоан насплетничала. Видела, как Дэвид и она выходили из офиса вместе. Понятно.

— Думай что хочешь, Джон, — сказала Кайли и встала, — а я пошла. Звонить мне больше не смей. Никогда.

— Эй, если ты решишь рассказать в «Лаванде», кто именно тебя подослал, имей в виду, я так этого не оставлю! — крикнул Джон ей в спину.

Кайли обернулась и усмехнулась.

— Я подумаю.

19

Теперь надежды на так называемого — и отчетливо бывшего — друга не оставалось вовсе. Джон сейчас не будет иметь с ней дел, он боится, банально боится, что его вычислят, а Элсон — человек порывистый и непредсказуемый. Мало ли что ему в голову взбредет. Кайли уже не было дела до Ходжеза и его переживаний, и все же возникшая в мозгу картинка — Дэвид бьет Джона — вызвала у нее бледную улыбку.

Потом улыбка пропала. Кайли стояла посреди улицы и не знала, куда идти и что делать.

Идти, по всей видимости, следовало домой, а делать — завтра отправляться в банк и умолять на коленях, чтобы предоставили кредит. Вдруг там у кого-нибудь дрогнет сердце. Должно же оно дрогнуть, чтобы сердце ее мамы продолжило биться.

Как она доехала домой, Кайли не помнила. Может быть, она случайно изобрела телепорт — во всяком случае, помнилось потом, что сначала стояла вот так, растерянно, посреди улицы, а потом как-то оказалась у крыльца своего дома. Вокруг фонарей висела плотная морозная дымка, намекающая на похолодание.

Дом был пуст и тоже холоден, как дымка. В нем царил тот растерянный бардак, который всегда сопровождает события внезапные и не слишком радостные. Валялись на полу какие-то вещи, на столе — разворошенные бумаги (искали страховое свидетельство), в раковине на кухне скучала немытая чашка, остро пахнущая чем-то больничным. Кайли посмотрела на эту чашку и не стала ее мыть.

В конце концов, может, это последнее, что осталось от маминых дел. Она выпила лекарство из этой чашки, поставила в раковину и не успела помыть.

Кайли села за кухонный стол, подвинув вышитую салфетку с веселыми синицами, и взялась руками за голову. Тихо тикали часы на полочке над холодильником.

Вот, значит, как выглядит разбитая жизнь. Об этом пишут в книжках, об этом сочиняют плохие стихи и снимают кино — а на самом деле это выглядит вот так. Почему в книжках и кино никто не рассказывает, как пусто тебе становится и как холодно, и как разом затвердевают все мышцы — и ты дрожишь, не в силах согреться? Почему никто никогда не рассказывал, что даже плакать не сможешь — будешь сидеть, смотреть в одну точку и пытаться собрать воедино вялые, безнадежные мысли, единственные, которые есть сейчас?!