Флирт на грани фола

И когда Высшие думали, как сделать розу царицей цветов, то вспоминали женщину, уставшую от любви и раскинувшуюся на груди своего мужчины – и зацелованные соски стали бутонами, а кровь на искусанных и улыбающихся губах – лепестками…

Он ласкает сейчас тело своей первой женщины, ибо первая – та, которую любишь. Он еще в силах удивляться и восхищаться – как тонка эта талия, как ненасытны эти губы, как шелковиста и нежна кожа, как сильны стройные ножки, сомкнувшиеся у него на спине…

Он еще помнит, что надо быть нежным и осторожным, потому что и он у нее – первый, и бурю и натиск надо оставить на потом, а сначала не стоит торопиться, надо быть терпеливым и уверенным, но не настойчивым, а подлаживающимся, надо дать ей время на обретение уверенности и смелости, на принятие решения, и только потом взорваться фейерверком счастья и изнеможения, улететь в благословенную тьму и помнить только об одном, единственно важном: не выпустить ее из объятий.

Не разомкнуть счастливых рук. Не прервать поцелуя, растворившегося в гордой улыбке.

И перед полетом в бесконечность повторить два самых главных мужских слова.

Люблю. Моя…

Моника совсем ничего не боялась и не стеснялась. И у нее как-то все очень правильно и хорошо получилось – и в первый раз, и… потом тоже.

И короткой боли она даже не запомнила, она вообще мало что помнила из материального, так сказать, мира, а вот очень хорошо – глаза Хью, серые, распахнутые, сияющие, счастливые и немножко испуганные.

Он все время за нее боялся – это было так здорово, что она засмеялась, уткнувшись носом в его плечо. Гладкое, мускулистое плечо, нормальное, не накачанное. Он вообще был очень… обычный, золотой ее мальчик и наследник миллионов. Почему она считала его плейбоем? Неужели вслед за всеми остальными?

Но разве плейбой сумеет так нежно коснуться твоих губ, так обнять, так уверенно и легко провести тебя по дорожке, ведущей прямо в небо, а потом вернуться с тобой вместе на грешную землю и засмеяться в ответ на твой смех…

– Хью…

– Что, любимая?

– Пообещай одну вещь.

– Знаю, знаю, все знаю Завтра увольняю тебя с работы, послезавтра женюсь…

– Нет, я не об этом.

– Странно… А я только об этом и могу… Тогда что?

– Зови меня и дальше «Говорящим костылем».

– Вот уж выдумала! Моя любимая женщина не может быть костылем.

– А по-моему… по-моему, это очень хорошо, когда ты – чей-то костыль…

– Моника, я невоздержанный на язык, хвастливый, самовлюбленный пустозвон…

– Это да…

– … И я никогда не задумывался над тем, как людей могут обижать мои слова…

– И все-таки костыль – это хорошо…

– … Теперь я изменюсь и стану за собой следить.

– И я за тобой стану следить.

– И с работы ты уйдешь.

– Ох…

– Не волнуйся, на первое время нам хватит. Лет на пятьсот, примерно.

– Хвастун ты, Хьюго.

– Почему? Денег и правда много, а зачем они нужны, если их не на кого тратить?

– И тебе нисколечко не было жалко давать мне ту карточку?

– Ой, не напоминай. Я себя так вел…

– Не то слово. Я думала, что уже умерла.

– Почему ты меня не убила?

– Потому что я была еще не я, а потом – у меня же колготки порвались на коленках, забыл? Как бы я встала с драными колготками?

– О! Кстати! А зачем тебя понесло к пираньям?

– Я хотела посмотреть, как работает компрессор. В том аквариуме не было видно никаких проводков и трубочек. Ты тоже не напоминай! Разбила такую вещь…

– Жуткую. И воняло из нее страшно. Их же мясом надо кормить, желательно тухлым.

– А где они сейчас?

– У охраны, в депозитарии. Миссис Призл заказала им армированный аквариум. Пираньям, не охране.

– Ясно… Хью, а ты хорошо знаешь Грейт-Фолс?

– Не очень, чтобы очень, но – знаю. Я там редко бывал, только в детстве. Джош тогда тоже больше любил город. А почему ты спрашиваешь?

– Я вот думаю, Джозефу там понравится?

– Конечно! Там такие реки, что не понравиться не могут. Глубокие – а вода хрустальная. И никого народу вокруг, на сотню миль.

– Хью…

– Что, любимая?

– С какими же глазами я завтра на работу приду…

Хью рассмеялся, сгреб свою голую и счастливую секретаршу в охапку и прижал к себе изо всех сил.

– С бесстыжими, мисс Слай. Грешными и бесстыжими. И это сразу все заметят.

И все заметили, Хью оказался прав.

Во-первых, добирались до работы они крайне оригинальным образом. Вначале Хью довез ее до конечной автобусной остановки, после чего поехал нарезать круги по городу, а Моника с преувеличенно-независимым видом спустилась в метро.

В офис она вошла на негнущихся от страха ногах, и охранник Сэм немедленно напугал ее еще больше.

– Доброе утро, мисс Слай. Вас прям и не узнать сегодня. Вчера пришли красавицей, но сегодня – чистая принцесса. Светитесь вся изнутри…

Дальше – больше. Девицы из связей с общественностью вчера не успели посмотреть на переродившуюся Монику Слай, так что сегодня добирали свое. Она шла по коридору, спиной ощущая недоверчивые, иногда враждебные, но в основном удивленные взгляды…

Николь сказала ей тогда за кофе: «Неважно, как будут смотреть мужчины, Моник. Как ни прискорбно, но все наши ухищрения для них совершенно не имеют значения. Ты можешь одеться от Кардена – или обмотаться очесами льняной пакли, можешь постричься у Гала Жиро – а можешь не мыть голову с прошлой недели, но если у тебя соблазнительная попка – мужики все равно придут в восторг. Самые строгие судьи – женщины. И запомни: у красивых и любимых подруг не бывает…»

Моника Слай с удовольствием преодолела бы коридор бегом, но боялась свалиться. Эх, надо было надеть туфли без каблука…

В приемной она смогла перевести дух – но ровно до того момента, как в дверях показался сияющий и свеженький Хью Бэгшо… с громадным букетом алых и белых роз. Моника ахнула, а потом прошипела:

– Это конспирация называется, да?! Теперь только ленивый не догадается…

– Ох, это я забыл… Ничего, если хочешь, я тебе через полчасика закачу скандал по поводу – ну, сама придумай, по какому поводу. Дверь мы приоткроем, на это время вызовем Сью или Бель, получится очень хорошо. Они всем расскажут, не бойся.

– Хью, я что-то сомневаюсь в твоих способностях интригана.

– Напрасно. Я – король интриги. Кроме того, я знаю женщин – в смысле, их психологию. Вот увидишь, Сью еще кинется тебя утешать.

Разумеется, вышло все наоборот. То есть, сначала все шло по плану, Сью сидела в приемной, а Хью самозабвенно орал на Монику, старательно придерживающую дверь приоткрытой. Потом Хью от избытка чувств шваркнул папкой с договорами по столу, все рассыпалось, и они вместе полезли собирать. Так уж получилось, что НЕ поцеловаться они не смогли – под столом сложилась на редкость располагающая к интиму обстановка. Напоследок Хью совсем уж неискренне выпалил ей в спину: «Еще раз повторится – уволю!!!», и Моника выпала в приемную. Слава богу, хоть румянец у нее был вполне натуральный…

Но вот насчет знания женской психологии… Вместо утешений и заверений в крепкой девичьей дружбе красотка Сью, склонившись над столом Моники Слай, прошипела:

– А ты думала, что достаточно перепихнуться с боссом, чтобы стать круче вареных яиц? Не выйдет, крыса! Хью плевать на тебя хотел. Он никого, кроме себя, не любит. И больше всего на свете ненавидит напрягаться – а ты всегда под рукой. Так что не обольщайся… красавица описанная!

И вошла к боссу в кабинет, раскачивая бедрами так, что у Моники голова закружилась. Кроме того, ее пробрал неудержимый нервный хохот, поэтому миссис Призл застала ее с покрасневшими глазами и носом, а также совершенно явственными следами слез. Миссис Призл сочувственно вздохнула и вручила Монике конверт с двумя билетами на рейс до Грейт-Фолс, штат Монтана, среда, пять пятнадцать вечера…

Вечером же вторника состоялось знаменательное знакомство Хью Бэгшо с Александером. После работы Хью своей властью наплевал на корпоративную этику и просто дождался Монику у выхода из офиса. У нее не оставалось другого выхода, как сесть в машину на глазах практически всего огромного муравейника под названием «Бэгшо Индепендент».