Плут

Дикон поднял бровь.

— Почему был?

Долговязый вспыхнул, отчего его веснушки стали еще заметнее.

— Но вы же не выступаете последнее время.

— Да, вы правы, — проговорил Дикон. — Не покажете ли мне, что тут где?

Он меньше всего хотел бы обсуждать финал своей карьеры с незнакомым человеком.

Пи Даблю кивнул и повел его на кухню, где в центре стоял металлический стол и восемь разрозненных стульев.

— Мы должны кормить их, — пояснил он. — Я обычно пытаюсь приготовить еду к восьми часам. Но они сначала моются и приводят себя в порядок.

— А что, если я не умею готовить?

— Ничего. Открой несколько банок с бобами и кинь с несколькими колбасками в воду.

Он открыл несколько шкафчиков, чтобы Дикон мог заглянуть вовнутрь.

— Все должны появиться ровно в семь, после чего никаких отлучек. Нам не надо, чтобы кто-нибудь связывался с наркотой. Не допускается также никаких женщин или громкой музыки.

— Довольно веселенькая у них жизнь, — заметил Дикон не без сарказма. Пи Даблю ухмыльнулся:

— Естественно, но мы и не хотим, чтобы они здесь развлекались. Мы предоставляем им возможность переночевать.

Он задумчиво помолчал.

— Знаешь, здорово они дали тебе под зад. Дикон с удивлением посмотрел на верзилу. Он, конечно, говорит о длившемся целый год судебном процессе и приговоре. Дикон коротко кивнул ему.

— А почему ты не показываешь мне остальное?

В спальных комнатах стояли грубо сколоченные койки. Простыни были темными и выцветшими, но Пи Даблю клялся, что они чистые. В ногах каждой койки лежало поношенное одеяло, а для сидения предназначалась покосившаяся софа, стоящая на коврике, почти протертом до дыр. Дикон покачал головой.

— Неважно выглядит. Пи Даблю пожал плечами.

— Не Хилтон… Но — убежище от дождя. Пошли, я покажу душевые.

К тому времени, как Дикон увидел заплесневелые душевые стояки, он почувствовал себя подавленным. К сожалению, комната, которую он должен был делить с Пи Даблю, была немногим лучше.

— Ну, и как же эти бедолаги развлекаются? — спросил Дикон. — Здесь ведь нет ни телевизора, ни радио.

Он уже решил, что предпочел бы дождь на голову этим холодным серым стенам.

— Но только так мы можем обеспечить им еду, — объяснил Пи Даблю. — Мы не можем предоставить большего.

Кто-то постучал во входную дверь.

— Вот уже кто-то идет. Пора приниматься за дело.

Весь следующий час прибывали люди — голодные и грязные, некоторые выглядели и пахли так, словно неделями не принимали ванны. Пока Пи Даблю записывал их в книгу, Дикон отводил каждого в душ, вручал ему кусок мыла и поношенное полотенце.

— Вы должны помыться, прежде, чем сможете есть, — объяснял он.

Они кивали, выслушивая его инструкции.

В нескольких картонных ящиках была старая одежда, из которой бездомные могли выбрать себе что-то чистое, чтобы одеть после душа. Они рылись в ящиках столь же воодушевленно, как дети в рождественских подарках. Дикон думал о двухсотдолларовых сорочках, которые висели у него в шкафу в Мемфисе.

— Ну, как тебе у нас? — спросил Пи Даблю Дикона, как только все уснули.

Дикон скинул ботинки и, не раздеваясь, улегся на кровать, которая была ему предназначена. Комковатый матрас, почти прозрачные от многолетней стирки простыни. Но все пахло чистотой. Он знал, что в эту ночь не сможет уснуть.

— Думаю, все это печально, — сказал Дикон после небольшой паузы. — Именно от этой работы я бы с радостью отказался.

Когда на следующее утро Дикон постучался во входную дверь вскоре после десяти утра, Коуди провела его на кухню. Но когда она ему вручила чашку кофе, он отставил ее в сторону.

— Ты выглядишь усталым. Не спал ночью? — спросила Коуди.

— Почти.

— Пойди ляг у меня в комнате. Он устало улыбнулся:

— Это что — предложение? Она засмеялась и провела его через холл в свою спальню.

— Нет. Тебе сейчас сон нужен больше, чем что бы то ни было другое.

Дикон шагнул в спальню и огляделся. Дубовая мебель была старой, но хорошо ухоженной. Типовая железная кровать, застеленная голубым стеганным одеялом в тон обоям, и занавеси на окнах придавали комнате опрятное и уютное впечатление.

«Так вот где ты спишь?» Ему не надо было об этом спрашивать. Он подошел к маленькому туалетному столику, посмотрел на разные бутылочки, открыл каждую и поднес к носу.

Коуди с удивлением смотрела, как Дикон открывает ее тушь для ресниц и изучает кисточку. Он также проверил помаду и пудру.

— Забавляешься? — спросила она. Он ухмыльнулся и кивнул.

— Помнишь, когда я пробирался в твою комнату, мы усаживались на крыше и смотрели на звезды.

— Родители убили бы нас, узнав об этом. Дикон тихо засмеялся и придвинулся к ней, оценивающе приглядываясь. На Коуди были шорты, вязаная рубашка и разноцветный шарф, беззаботно повязанный на шее. Он потянулся к нему и медленно развязал узел, а затем, когда шарф все еще оставался на шее, притянул ее на шаг ближе. Он мельком глянул ей в глаза, прежде чем прижался к ней губами. Поцелуй был долгий, медленный и чувственный.

— Помнишь нашу первую ночь вместе? — спросил он, поднимая лицо.

У Коуди сердце подскочило к горлу.

— Да.

— Я думал, что ты мне послана с небес. Ты была так прекрасна, так нежна… А я боялся сделать тебе больно.

— Я чувствовала себя слишком хорошо, чтобы думать о боли.

— Никогда не забуду ни твой запах, ни твой вкус. Никогда, Я много думал об этом первое время, когда переехал в Нэшвилл. Привык просыпаться по ночам и думать… Иногда…

Он замолчал и подумал, не сказал ли он лишнего.

— Иногда — что?

Дикон встретил ее взгляд.

— Обычно я представлял себе, что та, с кем я был — это ты. Сначала мне было безразлично, потому что я закрывал глаза и видел тебя.

Коуди отвела глаза.

— Не продолжай, пожалуйста. Дикон подтянул ее ближе, в душе сожалея, что он хотел уязвить ее своим признанием. И, очевидно, это ему удалось. Теперь Дикон жалел, что сказал ей об этом.

— Извини, — прошептал он, поцеловал Коуди в лоб, переплел свою руку с ее и отвел ее к кровати. Минуту он просто смотрел на нее.

— Во всяком случае, я с первой встречи решил, что ты самая красивая на свете. С тех пор я знал, что хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Я даже надеялся, что ты забеременеешь.

Она была искренне удивлена.

— Ты правда хотел? Но как же твоя карьера и все твои планы?

— Это никогда не было для меня важнее тебя. Кроме того, когда хотят чего-то слишком сильно, стараются получить это, несмотря ни на что.

— Иногда семья скорее помеха, чем помощь, Дикон.

— Только если ты сам это допускаешь. — Он помолчал. — Прямо как эти типчики, которые приходят в ночлежку. У них мешок рассказов о своей судьбе. У них на все есть объяснение, и они готовы часами сидеть и объяснять, почему они не могли получить работу вместо того, чтобы пойти и поискать ее. Конечно, не все они одинаковы. Некоторые из них действительно хотят преуспеть, но они недостаточно уверены в себе.

— Ты можешь помочь им.

Ее заявление поставило его в тупик.

— О чем ты говоришь?

— Сказав им то, что ты только что сказал мне. Возможно, им нужен кто-то, кто будет верить в них.

— Забудь об этом, Коуди, я не гожусь для такой роли.

— Но кто может им помочь? — спросила она. — Я хочу сказать, что ночлежка предоставляет им сухое место для сна и тарелку еды. А ты не подумал, что у любого человека есть эмоциональные и духовные потребности?

— Но почему именно я? Кстати, у меня нет времени заниматься чужими бедами. У меня достаточно своих.

— Я не верю, что ты можешь быть безразличным, Дикон, — уверенным тоном произнесла Коуди и попыталась сесть, но он засмеялся и повалил ее обратно. Она вскрикнула.

— Ты можешь удерживать меня сколько тебе угодно, но я все равно тебе не верю. В душе это тебя действительно волнует.

Поцелуем он заставил ее замолчать. Когда Дикон отнял от нее свои губы, он смеялся: