Ритмы ночи

— Тебе уже восемнадцать, ты вот-вот окончишь школу, — быстро проговорила она, не успела дочь переступить порог; разговор вела исключительно Антония. — Мне нет смысла оставаться больше здесь. — Мартин меня забирает, хочет, чтобы я была с ним. За квартиру уплачено до конца месяца. Потом найдешь себе другое жилье.

Вот так это произошло. Здравствуй, Манхэттен, и прощайте, материнские обязанности! Антония исчезла, оставив за собой облако дорогих духов. Мэг видела из окна, как она села в такси, рванула и все…

Мэг оцепенело осталась сидеть в гостиной. Она так бежала домой — сказать, что ей поручено произносить речь на церемонии по случаю окончания школы! Мэг была так счастлива… пока — пока не увидела эти гнусные чемоданы.

Вечером того же дня, когда опустились сумерки, она не выдержала и позвонила Лауре, но говорить не смогла, только расплакалась в трубку. Лаура, поняв, в чем дело, приехала к ней и увезла к себе в дом: бабушка велела жить у нас, с нами, пока не надумаешь, что делать дальше. Поступок матери стал, собственно говоря, главной причиной, почему Мэг загорелась ехать в Лос-Анджелес. Но осознала она это через много лет.

Сейчас Мэг, волнуясь и горя, думала об одном, как выразить все это на бумаге, как передать… Она открыла колпачок ручки и уперлась взглядом в желтый линованный блокнот.

«Это произошло давно, в дни юности…» Тонкий голосок нашептывал ей, что писать, указывая путь, как стрелка компаса. Мэг вдруг отчетливо поняла: пусть она никогда и не опубликует то, что сейчас напишет, все равно, пришла пора все вспомнить, оживить, а там видно будет… Она писала не останавливаясь.

Дэниел накормил собак и лошадей и пошел в дом, приготовить завтрак и себе. Сварил на скорую руку овсяную кашу с изюмом и корицей, кофе. Если этого не хватит, поджарит яйца. Но жарить что-то не хотелось… Вообще ничего не хотелось. Без Мэг завтрак не завтрак, жизнь пуста. Он даже не знал почему. Просто ему нравится смотреть, как она сидит за стойкой бара, как солнечные лучи играют в ее волосах. Он любуется ее заразительной улыбкой. Даже тем, как она ест, зачерпывая ложкой столько, будто это последняя еда в жизни.

Он не спеша доел овсянку. Отдал несколько последних изюмин жадно наблюдавшей за ним Молли и задумался. Последняя встреча выпускников сегодня — барбекю в Общественном центре, у озера. Они с Мэг не договаривались отправиться туда вместе, но он ведь может ей позвонить.

А собственно, зачем? Только оттянет неизбежное: она, наверно, уедет сразу после этой встречи, ну чуть позже. Не исключено, что сама позвонит, перед тем как уехать, скажет: «Хорошо бы повидаться, Дэниел. В следующий раз встретимся не скоро, только когда соберусь приехать». Нет, вряд ли Мэг так скажет. А приедет, это несомненно. Он увидел ее потайную, скрытую от чужих глаз сторону, когда она рассказывала о городе, в который влюблена: книжные магазины, общение, любые возможности для тех, кто хочет учиться дальше, приобрести профессию. Город, который никогда не спит… Восторг в ее синих глазах…

А он всегда встает на рассвете и работает так, что уже к десяти вечера готов свалиться и заснуть мертвым сном. И все же он давно задумал желанное: Мэг приезжает в Блу-Спрюс, они женятся. Но ведь он понимает теперь, что однажды вечером он придет домой, она посмотрит на него этими синими глазами и он увидит в них разочарование и скуку вместо былой радости. А признаться в этом она побоится…

Есть и другой вариант: он едет с ней в Лос-Анджелес. Уже через несколько недель она с нежеланием берет его на встречи в свой художественный кружок, со своими высокоумными друзьями, потому что он чужой среди них. Мэг такая общительная, быстрая, живая; такая любопытная, ей все надо знать. Как маленькая серая кошка, что была у него в детстве, всегда активная, игривая, до всего ей дело… Но нет! Мэг ни на кого не похожа — изящная, красивая, как бабочка, и так же трудно ее поймать.

Он встал, подошел к раковине, принялся мыть посуду. Из окна кухни увидел, как Молли и Дигер пробираются, принюхиваясь, вдоль огородного забора — кролика, видно, почуяли среди грядок. Кто-то легонько толкнул его в ногу: Хантер смотрит на него снизу вверх.

— Пошли, — позвал он его.

Пес так и понесся вслед за ним вниз по лестнице, перескакивая через несколько ступеней. Дэниел сел на крыльце, с кружкой кофе в руках. Собака устроилась рядом. Работа подождет несколько минут.

— Вот такие дела, — объяснил он псу, почесывая его большое темно-серое ухо. — Хочу, чтоб она приехала сюда, а попросить не могу. Пусть сама выразит желание. — Он помолчал, глядя в добрые коричневые собачьи глаза. — Мэг есть Мэг: сама не знает, чего хочет. Витает в облаках. Ей не нужно, чтобы я что-то решал за нее.

Хантер вместо ответа лизнул ему руку.

— Она давно хотела уехать отсюда. — Он почесал собаке другое ухо. — В конце концов, нашла место, где она такая же, как все.

Хантер тяжело вздохнул, будто сочувствуя, и улегся, притиснувшись лохматым боком к ноге хозяина.

— Я так давно люблю ее…

Хантер положил голову хозяину на колено.

— Эти две ночи, как подарок. Каждое утро думаешь: все, хватит, больше и не нужно ничего. А потом опять скучаю по ней… — Он почесал лохматый собачий затылок и глотнул кофе: остыл, но все равно вкусный. — Поговорить бы с ней обо всем этом, с ней легко, она такая простая, милая. Эта черта характера мне очень в ней нравится. — Он засмеялся, поставил кружку с кофе на ступеньку. — Правда, если я сам не завязан морским узлом. — Он допил кофе и посмотрел на горы: сколько воспоминаний хранит эта земля и хороших, и не очень. Об отце, о матери, о братьях; о детстве, когда все они бегали в коротких штанишках; потом, подростками, работали вместе; о том, как отец учил их быть мужчинами.

Потом это ужасное время, когда убили отца. Дэниел ушел в дальнее поле и долго стоял, глядя в неподвижное, холодное зимнее небо, он был разбит, уничтожен. Но отчетливо понял тогда, что он отныне старший в семье, на нем мужская ответственность за всех. Он обладал достаточной уверенностью в себе: может понять, что угодно и справиться со всем, кроме необузданной властности и злобности своей матери. Впоследствии, когда она умерла, он понял и эти ее черты.

Сильно переживал он отъезд своих братьев — они уехали один за другим. А потом и мать умерла. И тогда он решил снести старый дом и построить на его месте новый — создать его и наполнить новыми, добрыми воспоминаниями. А получилось так, что жизнь его в этом прекрасном доме стала одинокой, отшельнической. Он так благодарен Мэг — она показала ему, какой может быть настоящая жизнь. Вид гор навеял печальные мысли: скоро придет долгая, холодная зима — совсем тоскливо, хоть вой волком. Теперь, когда он знает Мэг близко, ему ясно, мимо чего он проходит, что теряет каждый день.

— Надо было поступить, как те ребята из кино, сграбастать ее и увезти! — поведал он Хантеру.

Тот ответил — лизнул ему руку.

— Неплохая идея, а-а?

Пес задрал голову и подвыл.

— Хотя и не в моем вкусе. Можно, вообще-то, позвонить ей, а потом заехать и на барбекю. Последняя встреча выпуска.

Хантер без энтузиазма махнул несколько раз хвостом.

— Как тебе идея, нравится?

Хвост замотался сильнее.

— Мне тоже. — Он похлопал пса по спине, взял пустую кружку и направился в дом.

Мэг приехала к Лауре в одиннадцать. Все вещи лежали в багажнике взятой напрокат машины.

— Последняя комната направо, в конце коридора. — Лаура вытащила из машины сумку. — Белье только что поменяла. — Другой рукой она бережно взяла вчерашний приз.

— Ты на встречу-то пойдешь сегодня? — спросила Мэг.

— Обязательно. Ты знаешь, о чем мы говорили вчера, когда ты уехала? Оказывается, не я одна разведенная — таких много очень.

Они тащили вещи наверх и разговаривали. Комнатка, предназначенная Мэг, была вся в золотисто-желтых тонах. В вазе на подоконнике — садовые фиалки, огромный раскидистый клен под окном отбрасывал на стены ажурную тень.