Большой секрет Мэтти

– Коннор, – стальным тоном прервала его Мэтти. – Я везу Бренду и Скотти на автобусную станцию. И что бы вы ни сказали, это не сможет остановить меня. Неужели вы думаете, что я бы позволила этому случиться, если бы существовал какой-то другой способ спасти их?

Скотти встал рядом с девушкой.

– Я хочу идти, Мэтти. Пожалуйста.

У Коннора поникли плечи, когда он увидел, что мальчик дрожит как осиновый листок. Опустившись на корточки, он взглянул ребенку в широко раскрытые от волнения глаза.

– Ты, конечно, не понимаешь, что сейчас происходит. Как твоя фамилия, Скотти? Позволь мне помочь тебе.

– Это вы не понимаете, Коннор. Этот мальчик стал свидетелем такого, чего не должен видеть ни один ребенок. – Ярость сверкнула в сапфировых глазах Мэтти. – Ему не нужно, что бы вы – какими бы благими ни были ваши побуждения – отсылали его назад, туда, где он не хочет быть. К такому человеку, как его отец. Если помощь, которую вы предлагаете, такова, то она ему просто не нужна.

Коннор встал и перевел взгляд на нее.

– Я рад, что, наконец, понял всю правду о вас, прежде чем…

Прежде чем я совершенно потерял из-за вас голову, хотелось ему сказать.

Спасибо Всевышнему, который дал ему силы остановиться. И как раз в тот момент, когда Мэтти предстала перед ним как человек, взгляды которого совершенно противоположны его собственным.

В ее глазах мелькнуло непонятное выражение. Лицо стало напряженным от гнева.

– Коннор, послушайте меня. – Помолчав немного, она добавила с горячностью: – Некоторые мужчины недостойны того, чтобы быть отцами. – Ни слова не произнеся больше, она взяла мальчика за руку и повела по темной тропинке.

Коннор взмахнул топором и одним ударом срубил маленькое деревце. Затем поднял его, очистил от веток и положил к остальным.

Он никогда не думал, что мнение человека может так круто измениться, как это произошло с ним сегодня. О чем он только не передумал после столь, на первый взгляд, необдуманного действия относительно мальчика, не зная всех фактов. Она умная и не стала бы прикладывать столько усилий, чтобы разделить эту семью без веских на то оснований.

Если бы существовал какой-то другой способ их спасти…

Эти яростные слова Мэтти напомнили ему о другом времени… другом месте. Но он отогнал от себя тяжелые мысли. Он не был еще готов.

Коннор схватил в охапку срубленные деревца, отнес на заранее расчищенное место и начал сооружать шалаш для бани. Он останавливался только затем, чтобы подбросить дров в костер, чтобы нагреть камни, которые наполнят шалаш паром.

Все это время Коннор не мог забыть испуганные глаза Скотти, и ему было неприятно сознавать, что именно он стал причиной его страха.

Этот ребенок всколыхнул что-то в подсознании Коннора, но он отогнал надвигающиеся тяжелые воспоминания, поскольку хотел закончить шалаш до того, как откроет дверь в свое прошлое.

И снова он мысленно услышал голос Мэтти.

Некоторые мужчины недостойны того, чтобы быть отцами.

Ее слова имели двойной смысл, первый из которых был совершенно ясен: Скотти будет лучше без жестокого отца. Но Мэтти, как подозревал Коннор, имела в виду что-то еще. То, что сначала бесконечно оскорбило его. Не намекнула ли она на то, что его отец был в какой-то степени недостойным?

В тот момент он почувствовал себя так, словно стоял передней раненный и истекающий кровью, а она холодно нанесла смертельный удар.

Когда Коннор вернулся в хижину, его злость на Мэтти не знала предела. Но постепенно его ярость утихала, и к нему начала возвращаться способность здраво мыслить. Однако вместо того, чтобы успокоиться, он снова разволновался.

Именно сейчас он решил раз и навсегда разгадать тайну своих снов.

Закончив сооружение остова шалаша, Коннор отправился на поиски нескольких толстых сосновых веток. Работая, он молча произнес благодарственную молитву в честь Матери-Земли, которая помогала ему сегодня.

Коннор затушил костер и изогнутой веткой передвинул горячие камни к шалашу. Затем взял ведро воды, которую набрал в озере, стащил с себя свитер и влез в тесноту сооруженного шалаша.

Мысли о Мэтти не оставляли его, но он решительно отогнал их. Надо было так многое обдумать, решить так много дилемм. Но в данный момент ему было необходимо сосредоточиться на себе и посмотреть в лицо воспоминаниям из своего детства.

Коннор отбросил все тревоги. Вода, выплеснутая им на камни, зашипела. Закрыв глаза, он вдыхал аромат сосны и пара, мысленно сконцентрировав внимание на точке света, которую вызвал в своем воображении. Его внутреннее ухо слышало звуки церемониальных барабанов колхиков, которые стучали в такт биению его сердца.

Дыша медленно и ровно, Коннор погрузился в дремотное состояние.

Темнота за закрытыми веками немного рассеялась, и в колыхающейся туманности постепенно начали появляться образы. Как и в знакомом, ему ночном кошмаре, первое, что он почувствовал, был жар.

Потом образы стали принимать пугающие очертания: ожившего медведя и мощного дуба. И снова Коннор почувствовал, что его отделяет от происходящего во сне тонкая пелена чистого белого света. Эта завеса придавала ему чувство защищенности, надежности. Коннор мог видеть сквозь нее то, что происходило, но самого его это не затрагивало. До сегодняшнего дня эти барабаны во сне так громыхали, что он просыпался от страха и весь в поту.

И тут он понял, что даже после возвращения в «Смоки-Вэлли» пробуждался по утрам, тяжело дыша и в слезах. Когда же точно эта защитная пелена появилась в его снах?

Коннор вспомнил, что в последний раз увидел свой ночной кошмар, находясь в доме Мэтти. Он проснулся, вздрогнув, когда понял, что уснул на ее диване. После того случая видения перестали быть такими ужасными и начали больше напоминать сны, нуждающиеся в толковании.

Он не знал, как или почему Мэтти повлияла на это изменение, но был, тем не менее, благодарен ей за это.

Погружаясь мысленно все глубже в картинки прошлого, Коннор понял, что маленький мальчик из его сна – он сам – стоял снаружи шалаша своего деда и, прижавшись лицом, заглядывал через щели. Никогда еще образы не были настолько ясными.

Ничего удивительного, что жара в его снах была такой сильной. Он наблюдал за тем, как дедушка лил воду на большую кучу камней. Воздух, который дул ему в лицо, был обжигающим, но то, что происходило внутри шалаша, было слишком важным для него, чтобы он захотел отойти.

Странное ощущение отдаленности давало Коннору ощущение, что маленький мальчик нервничает и мучается чувством вины оттого, что стоит за завесой света, спокойно наблюдая за происходящим.

Ему захотелось выйти из образа, выбросить этот сон – нет, воспоминание – из головы. Но теперь это было уже невозможно. Выросший среди колхиков, он с детства усвоил, что правда не может причинить вреда. Может, она и преподает трудные уроки, но лучше идти твердым шагом к мудрой реальности, чем спотыкаться в_ темноте мечтаний.

Закутавшись в свет, он сжался и превратился в мальчика. Ему необходимо было видеть все глазами, ребенка.

В шалаше происходила ссора. Там был его отец. И дедушка тоже. Они кричали друг на друга.

Коннор с испугом понял, что фигурой, которую он принимал за ожившего медведя, машущего огромными лапами с острыми когтями, был не дедушка, а отец. Разъяренный, орущий… и совершенно пьяный.

– Ты не можешь отобрать у меня Коннора, – вопил отец. – Он мой сын! Ты просто старый идиот, если считаешь, что можешь украсть моего мальчика.

Непреклонный Джозеф Сандер стоял твердо, как могучий дуб.

– Ты уедешь из «Смоки-Вэлли», – заявил он своему сыну. – И не вернешься, пока не прекратишь пьянствовать. А Коннор останется со мной. Мне придется обратиться к старейшинам, если потребуется.

Обращаться к старейшинам племени было равносильно обращению в федеральный суд. Выполнять их решение следовало беспрекословно.

Невыносимое чувство вины переполняло подслушивающего мальчика, и причина этого угрызения совести прояснялась в мозгу Коннора со страшной скоростью.