Замуж за давнего друга

– Разумеется, я вмиг забыл и про ее вчерашние выходки и о своих дурацких обещаниях, – с подъемом говорил Герберт. – Душа у меня, понимаешь, вдруг до краев наполнилась такими невообразимыми чувствами, что потянуло совершить подвиг, стать лучше, достойнее… Ради Фионы… – Он опять помолчал, купаясь в сладостных воспоминаниях. – Естественно, я заверил ее, что не сержусь, и поспешил воспользоваться случаем.

Дебора, представив, что Герберт скрепил свое великодушное прощение пылким поцелуем, перестала жевать, чуть не подавившись. Пирог вдруг показался ей самым невкусным из всех, что когда-либо пекла мама.

– Спросил, с кем она обедает, и, узнав, что ни с кем, пригласил в «Элиту» – новый ресторан в трех кварталах от нашего офиса, – сообщил Герберт. – Слышала про такой?

Дебора положила на стол недоеденный кусок.

– Конечно, слышала, – сказала она, глядя на позолоченную закатным солнцем яблоневую листву. – Цены там, говорят, астрономические.

– Фиона достойна не только дорогих угощений! – чуть ли не с агрессией выпалил Герберт. – Будь я миллиардером, тратил бы на нее все свободные деньги, честное слово!

– Ты что, сам заплатил за ее обед? – не отрывая глаз от яблонь и не меняя тона, спросила Дебора.

– Разумеется! – воскликнул Герберт, в волнении сильнее наклоняясь вперед, словно так мог быстрее убедить подругу в непревзойденности красавицы Фионы. – Она к этому привыкла. Любой ее поклонник рад выложить для нее все свои денежки.

– И много таких у вас в офисе? – как будто между прочим поинтересовалась Дебора, переводя взгляд на беседку.

Герберт невесело улыбнулся.

– По-моему, в Фиону влюблены все. Молодые, старые, свободные, женатые. Даже, как мне кажется, Марк, который души не чает в своей Кэти, и Джеймс – того, насколько я помню, до появления Фионы интересовали только компьютеры.

– У тебя уйма конкурентов, – проговорила Дебора, удивляясь своей способности сохранять спокойствие.

– Да. – Герберт поджал губы и с сокрушенным видом кивнул. – В этом-то вся беда. У меня сердце кровью обливается каждый раз, когда я вижу, как с Фионой опять кто-нибудь кокетничает.

– Интересно, как на всех вас смотрит она… – задумчиво пробормотала Дебора. – Кто вы для нее? Толпа шутов?

Герберт сжал кулак и тяжело опустил его на стол.

– Возможно. Но бывают минуты, когда мне кажется… Как, например, сегодня утром, ну, я уже рассказал…

– Что она неравнодушна именно к тебе, – договорила Дебора.

– Да.

– Так вы ездили в «Элиту»? – Поддерживать разговор было трудно, но Дебора, с тех пор как Герберт потерял из-за Фионы голову, сжилась с болью и уже почти научилась не придавать ей особого значения.

– Ездили. – Герберт снова помрачнел. – Лучше бы она вообще не приходила ко мне, не дарила глупой надежды… – Он в отчаянии сдвинул блюдо с остатками пирога на край стола и поставил на освободившееся место локти. – Как только нам принесли заказ, ей позвонил какой-то Джил. По-видимому, стал уговаривать ее сейчас же с ним встретиться. Фиона долго ломалась, хихикала, потом сказала: «Ладно, подъезжай к „Элите“. Очевидно, этот Джил был где-то рядом, он подкатил буквально через пять минут. Все это время они болтали по мобильному. Увидев машину из окна, Фиона поднялась и ушла. На меня взглянула всего один раз и пожала плечами: не обессудь, мол. Такая вот я, нужна далеко не одному тебе.

У Деборы все закипело внутри. Теперь в ней говорила не безответная любовь, а жгучая обида за лучшего друга. Герберт Оурэй был умным, отважным и решительным парнем. Много лет упорно занимался спортом, с блеском окончил Джорджтаунский университет, по выпуску из которого его тут же приняли на работу в одно из крупнейших вашингтонских предприятий. Фиона Андриссен устроилась туда два года спустя – обычной секретаршей в отдел маркетинговых исследований. С тех пор Герберт был сам не свой – стал безвольным, как будто постепенно лишался рассудка. Дебора едва не пустилась стыдить несчастного друга, но сдержалась, решив поберечь его.

– Дорого пришлось заплатить? – негромко произнесла она, опять взяв недоеденный кусок и принимаясь крутить его в руке.

– Что? – спросил Герберт, не понимая, о чем его спрашивают.

– Поход в ресторан, говорю, наверно, недешево тебе обошелся?

– А-а, это. – Герберт махнул рукой. – Ерунда.

– Она ведь, насколько я поняла, и не притронулась к еде?

– Не притронулась. Я, собственно, тоже. Заказал после ее ухода чашку крепкого кофе, расплатился и вернулся на работу. Когда занят серьезным делом, страдать как-то легче. – Он безотрадно улыбнулся.

– Послушай! – Дебора кинула кусок на стол с такой озлобленностью, словно в нем одном видела причину всех Гербертовых неудач. – Ну почему ты позволяешь так с собой обращаться? Я не узнаю тебя, ты ужасно изменился! И, прости уж за откровенность, исключительно в худшую сторону!

В ответ Герберт лишь прижал к лицу руки и покачал головой.

– Может, Фиона действительно необыкновенно красива, – с жаром снова заговорила Дебора, полностью давая себе отчет в том, что делает это не ради себя – ради спасения давнего друга, из боязни за его будущее. – Может, в нее, как ты говоришь, правда, влюблены все вокруг. Но разве красота дает ей право издеваться над людьми, унижать их, оскорблять, втаптывать в грязь? Предположим, она в самом деле к тебе неравнодушна и соглашается стать твоей подругой. Думаешь, из этого выйдет что-нибудь путное? Веришь, что в один прекрасный день Фиона превратится в сердечную и добропорядочную? Глупости. Ее уже не изменишь. И не достойна она тебя – ни тебя, ни любого другого приличного парня. Пусть найдет себе богатого и красивого мерзавца – прекрасная получится парочка. Ты же… попытайся о ней забыть. Найди себе, в конце концов, другую работу. – Она облизнула сухие губы и, прежде чем сказать следующую фразу, набрала в легкие побольше воздуха. – Ты мой лучший друг, Герберт, я хочу, чтобы ты связал судьбу с подходящей девушкой. Которая превратит твою жизнь не в ад, а в сказку. Понимаешь?

Герберт долго молчал. Потом медленно убрал от лица руки и поднял на подругу глаза. Она увидела в них столько безысходности и тоски, что на миг обмерла.

– Спасибо тебе, Деб, – хрипловато пробормотал он. – Ты все правильно говоришь… Может, Фиона и недостойный человек, но, видишь ли… Она наделена чем-то таким, что как будто оправдывает каждую ее дерзость, любой фортель.

Дебора в изумлении шевельнула бровью и невольно поправила темные волосы, не подозревая, что в свете заходящего солнца блестят они просто волшебно.

– Ты опять о ее красоте? – тихо спросила она, на мгновение охваченная желанием очутиться на месте восхитительной Фионы, и тут же прогнала дикую мысль прочь.

Герберт тяжко вздохнул.

– О красоте? Пожалуй, да. Впрочем… – Он встал со скамьи, не в силах сидеть на одном месте, и стал расхаживать взад и вперед по посыпанной гравием дорожке. – Речь не только о красоте физической. Когда смотришь на Фиону, кажется, что далеко не только ее удивительные золотистые волосы, безупречно чистая белая кожа, ярко-синие глаза и пухлые губы созданы для всеобщего восторга. В ней прелестно все: то, как она двигается, улыбается, ходит, даже, скажем, берет со стола чашку с кофе или сидит за компьютером.

Интересно, как сижу за компьютером я, горько усмехаясь про себя, подумала Дебора. Уж конечно, не так, как Фиона. И чашку я беру, и хожу и улыбаюсь, наверно, более чем заурядно, во всяком случае, по мнению Герберта. Как жаль. Но тут уж ничего не попишешь…

Ей вспомнилось, как, освободившись сегодня перед обедом, она невольно погрузилась в мечты. Как представила себе, что однажды Герберт поймет: более преданной и понимающей подруги ему не найти. И обнаружит вдруг, что ее давно знакомые глаза, глаза Деборы, красивее других, даже Фиониных… В воображении она побывала на их с Гербертом свадьбе – отчетливо увидела сияющее лицо каждого родственника, друга. Потом переехала в огромный особняк мужа и стала регулярно брать у мамы уроки домоводства… Очнулась, когда ощутила себя новоиспеченной мамой, а в глазах Герберта заметила слезы благодарности… И вспомнила, что любимый ни разу в жизни не смотрел на нее, как на женщину.