Как в первый раз

— Спокойной ночи, — сказал Кейн наконец и ушел, захлопнув за собой дверь.

Дана тяжело вздохнула. Она снова потерпела поражение.

Так и не узнала, любил ли он свою жену… Может быть, глупо на этом зацикливаться? И все же Дана не могла забыть потрясения, которое испытала, когда женский голос в трубке равнодушно сообщил, что Кейн нашел ей замену… а она ему — нет.

Однако, если причина брака в незапланированной беременности, картина меняется. Это можно понять. Это куда лучше. Если так, ей не из-за чего чувствовать себя отвергнутой. И куда больше шансов, что Кейн вернется. Хотя Дана по-прежнему не знала, как пробить стену, которой Кейн отгородился от нее.

Зарывшись лицом в подушку, она вдохнула запах его одеколона. Запах пирата. Человека в маске. Дайте срок — она сорвет с него маску! Она не отступит, пока не узнает, чем живет и дышит Кейн Уильямс!

10

Кейн заглушил двигатель. Это автоматическое действие вернуло его к реальности, он осознал, что уже вернулся домой и запарковал машину в гараже. Как оставил Дану, как сел в автомобиль, как добрался до дома — ничего этого Кейн не помнил.

Почти с испугом он взглянул на часы. Нет, времени прошло совсем немного — сейчас немногим более полуночи.

Известие о том, что Дана звонила ему из Англии, выбило Кейна из колеи. Домой он добрался, можно сказать, на автопилоте. Однако осталось еще немало дел, и первое из них — заглянуть к матери…

К матери…

Выйдя из машины, Кейн резко захлопнул дверцу, в груди его что-то болезненно сжималось. Если бы не мать, он остался бы в Англии — подумаешь, какая-то пара недель — и дождался бы возвращения Даны из вояжа! Один взгляд в ее глаза дал бы понять, что их любовь еще жива… А в том, что тогда она была жива, Кейн не сомневался — достаточно вспомнить, какое влечение испытывают они друг к другу сейчас!

Яростный гнев охватил его. Все из-за матери! Если бы не она…

Глэдис терпеть не могла Дану. Говорила о ней мерзости. Запрещала Кейну с ней видеться. Скандалы, упреки, слезы, обман — она все пускала в ход, чтобы отвадить сына от нежеланной ей любви. Что ей за дело до его чувств и желаний! Она — мать, она отдала ему жизнь, а значит, лучше знает, что ему нужно. И скорее умрет, чем согласится делить сына с «этой девкой».

Да что там — пять лет спустя, когда Кейн доказал свою способность идти к успеху избранной стезей, мать недовольно поджала губы, едва услышала, что он летит в Англию и надеется вернуться оттуда с Даной.

После долгих споров Кейн убедил мать, что вправе распоряжаться собственной жизнью и любить по своему выбору. По крайней мере, на словах она с ним согласилась. Но на деле… Кейн не пробыл в Англии и трех дней, как его настигла страшная весть: мать тяжело больна, воспаление легких угрожает ее жизни…

Нет, Глэдис не умерла.

Погибла мечта Кейна.

Мечта, которая — теперь он это знал — могла исполниться.

Кейн на цыпочках вошел в комнату матери. Глэдис дремала в кресле, уронив голову на плечо, на коленях ее лежала раскрытая книга. Ей не было еще и шестидесяти, но во сне она казалась старой, усталой и какой-то пронзительно беззащитной — и Кейн почувствовал, как стихает его гнев, сменяясь горькой жалостью.

Он не винил мать за телеграмму, сорвавшую его поездку в Англию. Не винил и тетку Даны в том, что она, подавленная смертельной болезнью подруги, забыла передать племяннице письмо от незнакомца. Кому, как не Кейну, знать, сколько горя и тревог может принести болезнь близкого, дорогого человека!

Мать не виновата в том, что после инсульта, от которого она окончательно так и не оправилась, стала восприимчивой к инфекциям. Кейн обеспечил ее лучшим медицинским обслуживанием, какое можно купить за деньги, однако Глэдис не могла отказаться от визитов к врачам, в приемных которых неизбежно общалась с другими больными. Можно ли обвинять ее в том, что она подхватила пневмонию в самый неподходящий момент? Или в том, что, напуганная болезнью, вызвала сына из Англии отчаянной телеграммой, страшась умереть в одиночестве?

Он сам во всем виноват. Разве не сам он, отчаявшись, приказал себе раз и навсегда выкинуть Дану из головы? А потом, в недобрый час, на какой-то дурацкой вечеринке встретил Леонору — буйство черных кудрей, зазывный взгляд — и слепо ринулся к ней, надеясь найти в ней замену утраченной любви. Больно вспоминать, чем это закончилось, — сломал жизнь и ей, ни в чем не повинной, и себе. Когда Дана наконец позвонила, Кейн был не свободен. И в этом нельзя винить ни мать, ни Леонору — никого, кроме себя.

Горько вздохнув, он осторожно коснулся плеча матери. Ресницы Глэдис затрепетали, первые несколько секунд она непонимающе смотрела на сына сонным взором, затем обрадованно воскликнула:

— Ты вернулся!

— Да, вернулся. — Он взял с ее колен книгу и положил на столик у кровати. — Хочешь, помогу тебе встать?

— Спасибо, дорогой, не надо. Я сама… сейчас…

Кейну стало совестно.

— Мама, если тебе тяжело присматривать за Джессикой, пока меня нет, пожалуйста, так и скажи. Я попрошу няню оставаться на ночь.

— Нет, нет! — тревожно воскликнула Глэдис, умоляюще сжав его руку. — Кейн, я хочу чувствовать себя нужной! Ты столько для меня сделал, а Джессика совсем не доставляет хлопот. Она почти не просыпается ночью. Пожалуйста, позволь мне заботиться о ней… о вас обоих.

Кейн нахмурился.

— Ты уверена, что это для тебя не слишком тяжело? Скажешь мне, если забота о Джессике станет тебе не по силам?

— Обязательно скажу. Не беспокойся, дорогой, я просто задремала и непременно проснулась бы, если бы она позвала. Ни за какие блага мира я не соглашусь оставить Джессику без присмотра! Я так ее люблю!

— Знаю, мама. — Кейн улыбнулся. — Она тоже любит бабушку.

— Вот и хорошо. Ложись спать, дорогой. Тебе завтра на работу.

— Слушаюсь, мэм, — с легкой иронией ответил он и, наклонившись, поцеловал Глэдис в морщинистую щеку. — Спокойной ночи. Спасибо, что дождалась меня.

— Спокойной ночи, сынок.

Он пересек холл и подошел к двери детской. Дверь была приоткрыта, Кейн толкнул ее и бесшумно вошел. Джессика спала сладким сном, свернувшись клубочком под одеялом. Казалось, она и не шевельнулась с тех пор, как он ушел, — так и лежала, подсунув кулачок под щеку, дыша спокойно и ровно. Мать была права: Джессика не доставляла хлопот по ночам. Набегавшись и наигравшись за день, она послушно шла в постель и, как правило, не просыпалась до утра.

Кейн наклонился и запечатлел на детской щеке легкий поцелуй. От Джессики исходил особый чистый запах, свойственный маленьким детям. Кейн еще немного постоял над кроваткой, размышляя о том, какое счастье даровала ему судьба. Джессика была зачата случайно, рождение ее дорого обошлось Кейну — и все же он не понимал, как мог раньше жить без нее.

Он погладил дочь по шелковистым черным кудряшкам — и вдруг от неожиданной мысли его сердце сжалось. Она могла бы быть дочерью Даны. Если бы все сложилось по-другому… С Даной ему не пришлось бы бороться за жизнь ребенка. Дана не сбежала бы, едва подарив своему дитя жизнь. У них была бы счастливая семья…

Но что толку жалеть о пролитом молоке?

Время не вернешь назад и бывшее не сделаешь небывшим. Прошли годы. Дана решила не заводить собственных детей, а отдать все свое время и силы заботе о чужих. А заботиться — совсем не то что любить…

Можно ли ждать, что она полюбит Джессику — его дочь от другой женщины? Полюбит так, как любит он — как свою плоть и кровь, радость и оправдание своей жизни? Конечно нет. А ее равнодушия к Джессике он не вынесет.

И все же… он хочет Дану Андервуд. И никогда не переставал ее хотеть. Даже в черные дни, когда она сбежала в Англию, Кейн не переставал — хотя бы в мыслях — бороться за свою любовь. Ждал, что она вернется, когда наберется смелости лицом к лицу встретить гнев отца… Она не вернулась. А когда захотела вернуться, было слишком поздно. Неудачное стечение обстоятельств, отчаяние Кейна, его поспешная женитьба разлучили их на долгие годы. И стоит ли теперь гадать, что было бы, если бы…