Не изменяй любви

— Все знали, что ты его не любишь! — отрезал Даниэль. — Как же должен был любить тебя он, несмотря ни на что, сделать тебя своей невестой!

Он произнес это с такой горечью, что у Лесли подкосились ноги; чтобы не упасть, она поспешила прислониться к стене.

— Даниэль, на самом деле, он тоже не любил меня.

— Не любил тебя? — Даниэль зло расхохотался. — Думаешь, я не видел, сколько раз он ночью стоял возле твоей двери? Боже, его мольбы могли бы разжалобить даже каменное сердце!

Лесли судорожно сглотнула. Слова Даниэля хлестали ее словно плетью. Решимость покинула ее, но Лесли предприняла еще одну слабую попытку:

— Это не было любовью, Даниэль. Быть может, это была похоть. Но скорее всего это каким-то изощренным образом было связано с его жаждой власти, обладания, стремлением подавлять… Он был не вполне нормальным…

— Заткнись!!!

Ни слепота, ни раненая нога на сей раз не смогли остановить Даниэля. Покачиваясь, он направился прямо к ней, как будто гнев гнал его туда, где затаился смертельный враг.

— Ты думаешь, что теперь, когда Симон мертв, я позволю тебе лгать и изворачиваться, чтобы как-то выгородить себя? Запомни, я хорошо знал своего брата, и если он и вправду стал «ненормальным», то лишь потому, что таким его сделала ты!

Каким-то чудом он нашел Лесли и стальными пальцами схватил ее за плечи.

— Никогда больше не говори со мной о Симоне! Никогда!!! Ты меня поняла?

Лесли не могла бы объяснить, как ей удалось выговорить хоть слово, но, как ни странно, удалось.

— Ты хочешь, чтобы я уехала? — услышала она свой и в то же время совершенно незнакомый, бесцветный, механический голос.

Она увидела, как ему хочется выкрикнуть: «Да!» Читала это по его лицу, чувствовала по той ненависти, с какой впились ей в плечи его пальцы.

Но Даниэль не позволил себе произнести это слово.

— Нет, — услышала Лесли наконец, и это было скорее рычание, нежели членораздельный звук. — В фирме слишком много работы, а я сейчас ни на что не гожусь. Тебе предстоит довести до конца сделку с Хаггерти.

— С этим может справиться и кто-нибудь другой, — все так же деланно-безразлично ответила Лесли.

— Нет, — повторил Даниэль, хотя по выражению его лица было ясно, сколь неприятно ему признавать, что он нуждается в Лесли, пусть даже только в ее деловых качествах. — Хаггерти питает к тебе слабость. Симон говорил, что ты можешь вертеть им как хочешь. — Даниэль усмехнулся. — Кто знает: приложишь немного усилий и опять можешь стать богатой невестой.

Лесли рванулась, пытаясь сбросить с себя его руки. По какому праву он смеет так с ней разговаривать? Казалось, что ее Даниэль ушел безвозвратно, словно это он, а не Симон погиб, рухнув в пропасть.

Когда она заговорила, в голосе ее звенели гордость и презрение:

— А что, если я не захочу остаться?

— Останешься в любом случае. По крайней мере до завершения сделки с Хаггерти. Уж столько-то ты нам должна. В особенности Миранде. Она любит тебя и должна свыкнуться с мыслью, что вам придется расставаться. Я не хочу, чтобы ей опять было больно.

Возразить на это было нечего. Даниэль прав. На долю маленькой Анди и так выпало много горя. По правде говоря, Лесли и самой не хотелось уезжать. Во всяком случае до тех пор, пока оставалась надежда, что к Даниэлю вернется память.

Но если ее услуги нужны только для того, чтобы уладить дело с Хаггерти, времени у нее в запасе совсем чуть-чуть. Если в пятницу все пройдет гладко, это займет не больше недели. А доктор Флетчер предупреждал, что для восстановления памяти иногда требуются месяцы. Если это вообще случается.

— Итак, ты остаешься. — Даниэль разжал пальцы и слегка подтолкнул ее к двери. — Но помни. — Он уже овладел собой, однако, при этих словах в его голосе зазвучали прежние угрожающие нотки. — Впредь никогда не упоминай при мне имени брата!

По странной иронии, вновь о Симоне заговорил с Даниэлем человек совершенно посторонний.

Было около десяти часов утра следующего дня. Даниэль сидел за письменным столом в рабочем кабинете Симона и со всевозрастающим раздражением спрашивал себя, как он будет вникать в дела компании, если в своем нынешнем положении совершенно неспособен не то что проверить бухгалтерские отчеты или ознакомиться с текущей корреспонденцией, но даже отыскать на столе ручку или карандаш?

Раздался телефонный звонок, и мужской голос спросил Даниэля Винтера.

— Это я, — с неприятным предчувствием ответил Даниэль. Голос этот он слышал впервые, и он ему сразу же не понравился.

— Мистер Винтер, говорит Тони Келтон. — Таким тоном мог разговаривать только директор погребальной конторы: смесь елейной почтительности и лицемерного сочувствия. — Я много работал для вашего брата. Он был великим человеком и одним из моих лучших клиентов. Могу ли я выразить свои соболезнования в связи с вашей потерей?

Нет, подобострастный ублюдок, не можешь! — хотелось рявкнуть Даниэлю, но он сдержался. Кем бы ни был этот Тони Келтон, он не дал никаких оснований для грубости. Поэтому Даниэль заставил себя пробормотать соответствующие благодарности.

— Я работаю частным детективом, мистер Винтер. Ваш брат пользовался услугами моего агентства уже несколько лет.

— Частным детективом? — с удивлением переспросил Даниэль. Что за чертовщина? Конечно, раньше он никогда особенно не интересовался деятельностью компании — это было детище Симона, и любопытство посторонних — в том числе и брата — к ее делам, мягко говоря, не приветствовалось. И тем не менее какие услуги могли потребоваться дизайнерской компании от сыскного агентства?

Разве что речь шла о каких-то личных делах Симона.

— Я не удивлен, что вы не слышали обо мне, мистер Винтер. Если бы ваш брат не погиб, вы ничего не знали бы обо мне и впредь. Однако сложилась довольно щекотливая ситуация. Видите ли, именно с вами было связано одно из моих последних расследований. — Голос Келтона теперь звучал подчеркнуто доверительно, почти развязно.

— Одно из ваших расследований? — Даниэль ощутил неприятную пустоту в желудке. — Что все это значит?

— О, ничего особенного. Мы должны были наблюдать за вами во время ежегодного пикника для сотрудников фирмы вашего брата. — Келтон хихикнул, как будто разговор его здорово забавлял. — Я, по правде сказать, так и не понял, что, собственно, хотел узнать ваш брат. Все прошло довольно скучно и неинтересно, и весь наш отчет уместился на одной страничке.

Теперь Даниэль был не просто удивлен. Он был ошеломлен.

— Мой брат нанял вас для слежки за мной?

— Совершенно верно.

— Боже милостивый, но зачем?

— Трудно сказать, — задумчиво ответил Келтон. — Возможно, дело в том, что на пикнике вы были в обществе мисс Стиворт. За ней мы тоже наблюдали время от времени.

Первой реакцией Даниэля было отвращение, он с трудом сдержался, чтобы не высказать мистеру Келтону все, что он думает об услышанном. Выходит, Симон следил за Лесли? Почему-то это показалось Даниэлю еще более омерзительным, чем слежка за ним самим.

Что заставило брата следить за Лесли? В чем он мог ее подозревать? Промышленный шпионаж? Чушь! Кого могла заинтересовать информация, касающаяся дизайнерского оформления офисов калифорнийских компаний?

И тут Даниэль понял, а поняв, содрогнулся от сострадания. Бедный Симон! Поскольку невеста с холодной безжалостностью каждую ночь отвергала его любовь, он решил, что она одаривает своим теплом кого-то другого!

Но пикник… Неужели Симон подозревал его? Даниэль вспомнил, как много радости доставил ему тот день, как мучительно хотелось ему поцеловать Лесли, и сердце его виновато сжалось. Ведь если быть честным перед собой, спасла их тогда отнюдь не его добродетель. Он просто сгорал от желания. И если бы Лесли не вырвалась, один Бог знает, чем бы все кончилось.

И все равно это не оправдывает Симона. То, что он нанял сыщика следить за Лесли, было отвратительно. Если бы он ей не верил, почему так хотел на ней жениться?