Счастье приходит в дождь

– Я очень надеялась, что ты этого не увидишь.

Элен достала из сумочки «Сан-Франциско кроникл», взмахнула ею перед лицом Мэрл.

– Я всегда начинаю утро с газеты. Как же я могла не рассмотреть двух моих самых любимых людей? Ваша фотография на первой странице.

Заголовок был набран огромными буквами: «АКТИВИСТ И ДЕВОЧКА ПО ВЫЗОВУ ВЫСТУПАЮТ ПРОТИВ ФЕНТОНА ХОЛЛБРУКА». И сразу же фотография: в центре взъерошенный Шейн, а справа, за его спиной, не менее растрепанная Мэрл.

– Вот чего я не понимаю, – сказала, нахмурясь, Элен, – как это они могли тебя спутать с девочкой по вызову?

Мэрл остолбенела от ужаса: вот это не приходило ей в голову!

– Не меня! Они имели в виду женщину, которую защищает Шейн.

– Теперь понимаю, они по ошибке соединили заголовок и вашу фотографию.

Бормоча что-то гневное под нос так, чтобы не слышала Элен, Мэрл сорвала очки и бросила их в сумочку.

– У меня такое чувство, что я в каком-то кошмарном сне. Даже представить не могу, что сделает моя начальница, когда увидит эту фотографию. Дело оборачивается еще хуже, чем я предполагала.

Элен засмеялась.

– В жизни всегда все хуже. Ну, идем смотреть мое платье?

Несколько минут спустя Мэрл сидела в бархатном кресле, наблюдая, как две молоденькие продавщицы суетились, примеривали на Элен атласное платье цвета слоновой кости. В этом платье она выглядела по-королевски: длинный шлейф, глубокий узкий вырез, лиф, расшитый жемчугом.

После того, как платье расправили, одна из девушек отошла в сторону, любуясь им.

– Ну как маме нравится ее маленькая девочка? – обратилась она к Мэрл.

У Мэрл радостно забилось сердце, но она быстро глянула на Элен в зеркало с надеждой, что та не обидится за свою приемную мать, которую так любила. Но в зеркале она увидела отражение милого лица Элен с доброй нежной улыбкой.

– Так что ты думаешь, мама? – спросила Элен мягко. – Нет, «мама» – слишком официально для тебя. – И очаровательная улыбка Шейна расцвела на ее лице. У нее сегодня было чудесное настроение. – Ма? Как я выгляжу, мамочка?

Мэрл заплакала от радости. Она попыталась взять себя в руки. Прерывающимся от волнения и слез голосом она сказала:

– Я думаю, что моя маленькая девочка выглядит, как принцесса.

Мэрл с радостью смотрела, как суетились вокруг Элен девушки, укорачивая и подшивая платье. Она так гордилась тем, что Элен первая сделала шаг в их новые отношения: матери и дочери. Двадцать три года она мечтала об этом. Раз уж она наконец стала матерью, то пришла пора изменить образ жизни. Она не позволит больше вовлекать себя в авантюры.

Это означало, что необходимо было что-то предпринять в отношениях с Шейном. Но, к ее величайшему сожалению, она не могла перестать думать о нем. Всю ночь она не спала. Мэрл звонила ему и накануне вечером, и утром. Она испортила устройство, записывающее телефонные звонки: оно не работало. И по той же причине – но тут уж постаралась Луиза – она не знала, звонил ли ей Шейн на работу.

Мэрл испытывала к Шейну чувство, похожее на любовь, но не любовь, думала она. У них не было ничего общего. А в юности она разве не любила его? Она учит своих девочек, что зов плоти часто путают с любовью, – даже человек с ничтожным житейским опытом знает это. Не может она уважать себя, если сомневается в истинности его любви. Как глупо и опрометчиво она поступает! Сначала позволяет затеять с собой интрижку, а потом переживает боль и страдания из-за этого. Надо кончать отношения с Шейном! Но он оживил ее, заставил почувствовать себя молодой и желанной! Возможно, в первый раз с того времени, когда ей было шестнадцать.

Мэрл любовалась свежим и юным лицом Элен. Не имеет значения, что она почувствовала: нельзя забывать – она уже давно не ребенок, пришло время жить в соответствии со своим возрастом.

Шейн сидел за столом в кухне сестры, изучая первую страницу «Кроникл». Он очень переживал из-за истории с фотографией. Он и Мэрл только начали сближаться, а эта чертова фотография развела их.

– Я не знаю, что делать, Брен. – В глазах его стояла тоска. – Если бы я только мог поговорить с Мэри и все ей объяснить. Я звонил ей, но не смог оставить сообщение. Раз двенадцать звонил в офис, но и там никто не отвечает. Мне кажется, она не хочет со мной разговаривать.

– Ну и пусть! – Брен с деланным безразличием разглядывала картину на стене. – Если она не хочет говорить с тобой, то ей придется разговаривать с нашими родителями. Они уже мне звонили, – думали, я знаю, от чего ты до такой степени потерял здравый смысл, что притащил Мэрл на пресс-конференцию с голыми ногами и в расстегнутой блузке. И чем же вы там, в конце концов, занимались? – Она понимающе улыбнулась.

– Да не тем, что ты думаешь! – Он вскочил, снова подошел к телефону. Снял трубку, набрал номер. На лице его появилось удивление. – Мэри назначила мне встречу в моем офисе через час. Боюсь, что с собой она принесет сорок пятый калибр, чтобы разнести мне голову. Дела – хуже не бывает…

– Любая мать скажет тебе, что дела могут быть еще хуже. – Брен улыбнулась. – Но я думаю, тебе станет лучше, когда ты научишься застегивать молнию на своих штанах.

Шейн чуть не опоздал. Из-за дорожных пробок ему потребовалось времени на дорогу больше, чем он рассчитывал. Он еле нашел место в гараже, чтобы припарковать мотоцикл, потом что-то случилось с лифтом. Он только и успел несколько раз провести электрической бритвой по подбородку, рукой пригладить волосы, почистить башмаки о джинсы, как секретарша объявила:

– К вам мисс Пиерс.

– Пусть она зайдет, а вы переключите все телефонные разговоры на себя.

Волнение разгорячило его, он снял кожаный пиджак, оглядел красную майку. «Вот черт!» – пробормотал он. Впереди на майке большими буквами было написано: «Жеребец в законе». Он поспешно надевал пиджак, а в комнату уже входила Мэрл.

Она выглядела слишком официально в сером костюме с коротким жакетом и в бледно-голубой блузке. Но ее профессиональная сдержанность не мешала Шейну видеть в ней прекрасную женщину: хрустальные серьги переливались всеми цветами радуги, черные брови и ресницы подчеркивали персиковый цвет кожи.

– Привет, Мэри, – сказал он и сделал шаг вперед, чтобы проверить ее настроение. Она отступила, подняла обе руки, как бы отгораживаясь от него.

– Нет, нет, Шейн! Я не хочу испытывать судьбу во второй раз, – сказала она. Темные глаза ее сверкали. – Что же ты не предупредил меня, что выступаешь против Фентона Холлбрука, перед тем, как притащил меня в свой плавучий дом? Против одного из самых известных в Сан-Франциско и самых богатых людей в Калифорнии! Да это, как если бы ты начал дело против самого Господа Бога! Конечно, пресса будет гоняться за тобой! Как ты посмел втянуть меня в самую гущу событий?

Ее тирада была похожа на обвинение, и, вопреки благим намерениям, в Шейне проснулся демон.

– Я тебя не хватал и никуда не втягивал. Ты добровольно пришла.

Она сложила руки на груди.

– Но ведь ты знал, что репортеры будут искать тебя, чтобы ты сделал заявление.

Его глаза потемнели и сузились.

– Ты что, считаешь, что я использовал тебя для работы? Если ты так думаешь, то какого черта ты сейчас здесь?

– Уж поверь мне, я все просчитала перед тем, как прийти к тебе. Но ведь ты знал! Согласись, знал?

– Ну пусть знал, черт побери! Но… – Он резко оборвал себя. – Мэри, клянусь, у меня не было никакой задней мысли.

Мэрл передернула плечами.

– Тогда почему все рушится всякий раз, когда с нами случается что-нибудь хорошее? Я чувствую… – она прикусила губу.

Сердце Шейна наполнилось любовью, и он с сожалением подумал, что всегда их подстерегали трудности.

– Мэри, дорогая! Прости меня, но я не предполагал, что пресса так быстро найдет меня. Мне и в голову не приходило, что они знают, где я живу.

Она глубоко вздохнула:

– Это не твоя вина. Я одна виновата. Люди, жизнь которых проходит на виду у всех, не должны позволять себе никаких компромиссов.