Портрет миллионера

Леонид много раз подходил к двери спальни, он даже открывал дверь и смотрел на спящую Милли. На разметавшиеся по подушке волосы, на мерно вздымавшуюся грудь, на длинные ресницы.

И что? Будить ее, чтобы рассказать про свой кошмар?

И как она воспримет все это? Что почувствует?

Если он скажет ей правду, раскроет семейный секрет, не отпугнет ли ее это? Вот ее сумочка с паспортом, она в мгновенье соберется и улетит – к своим родным, домой, в Лондон.

И кто сможет осудить ее?

В то же время нельзя держать ее здесь, как в тюрьме. Хотя он говорил, что будет все время охранять ее, Милли ничего не стоит передумать и исчезнуть.

Нина грозит судом, она может осуществить свою угрозу. Леонида пугали не денежные потери. На таких судах людей выворачивают наизнанку, обливают грязью.

Леонид встал. Теперь он знал, что ему делать.

Милли должна выйти за него замуж. Она станет замечательной матерью. Хочет она того или нет, она должна выйти за него замуж. Только тогда он сможет защитить их всех, семью, в которой он будет мужем и отцом.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

– Милли?

Полусонная, она, моргая, смотрела на Леонида, стоящего в дверях спальни. Было такое чувство, словно ее разбудил отец наутро после вечеринки, с которой она вернулась очень поздно, позже, чем обещала родителям.

– Приземлились? – испуганно спросила она.

– Что?

Безжалостно включив свет, Леонид поставил на столик у кровати стакан воды со льдом. Милли не хотелось ничего принимать от него. Но во рту было так сухо, что она, схватив стакан, жадно отпила воды. Леонид тем временем продолжил:

– Пора собираться. Я не хотел будить тебя, но обед назначен на восемь.

– О-ох… – Милли откинулась на подушку. – Как же я могла забыть об этом замечательном событии?

– Начинай собираться.

– Обязательно надо идти?

– Мы договорились.

– На самом деле не мы, – Милли села, завернувшись в одеяло. – Мне тут наговорили множество вещей, которые я должна сделать, но я не помню, чтобы соглашалась хотя бы с одной из них. Я не хочу идти. И не пойду. – Решительно сказав это, она опять откинулась на подушку. Крепкий сон прояснил ее голову, она уже владела собой.

– Ты всегда так эгоистична?

Она ожидала, что после ее слов Леонид уйдет, громко хлопнув дверью. Но он стоял над ней.

– Думаешь, я хочу идти туда? Думаешь, я хочу быть там, позировать для счастливых семейных фото? После всего, что произошло?

– Ну и не надо, – Милли говорила уже не так уверенно.

– Мы постараемся исправить положение.

– Как? Разве это возможно? Мне кажется, если мы придем туда, держась за ручки, притворяясь, что между нами все идеально, это все только испортит.

– Навряд ли.

– Тогда позвони своей мачехе и так ей и скажи.

– Прекрасно.

– Позвони в ресторан и отмени заказ. И позаботься, чтобы персонал оповещал об отмене прибывающих гостей. – Милли отвернулась, отказываясь быть загнанной в угол.

Его это не остановило. Даже наоборот.

– Это моя семья, но они – не те люди, с которыми мне хотелось бы обедать. Вопреки тому, что ты могла читать, я совсем не в ладу с ними.

– Тогда зачем?

– Зачем? У тебя хватает безрассудства спрашивать зачем? Ты когда-нибудь думаешь о последствиях, Милли? Ты вообще планируешь свою жизнь, хотя бы на пять минут вперед?

– Конечно… – пробормотала она.

– Моя семья считает, ты поймала меня в ловушку в ту ночь, они полагают, ты знала, что делала, – его акцент становился значительно резче, когда он волновался.

– Нет!

– Я знаю. Потому что ты просто не думаешь. Ты встречаешь парня, забываешь про свои таблетки… Потому что ты просто не думаешь.

– Но в этом участвуют два человека, – Милли передернуло.

– Одна ночь, и теперь мы должны платить за нее. Мы в череде пар, которых всю жизнь преследует одна ночь.

– Преследует? Леонид, как ты можешь?

– А чего ты ожидала? – рявкнул он. – Думала, я буду растроганно рыдать, душить тебя в объятьях и говорить, что лучшей новости и вообразить не мог?

– Конечно, нет.

Очень мерзко было заплакать в этот момент, но слезы туманили глаза. Ничего невозможно поделать. Вдруг представить себе ребенка, к которому она успела привыкнуть за четыре месяца, темным привидением, преследующим Леонида, – это было выше ее сил.

– Так что ты думаешь, Милли? Давай, скажи мне, как ты думаешь, что может случиться? – угроза ее слез не трогала его. – Вместо того чтобы рассказать обо всем мне, ты болтаешь со своей так называемой подругой? А я, в отличие от тебя, думаю! Я думаю, что через десять, пятнадцать лет, когда наш ребенок научится читать, он может натолкнуться на эту грязь, которую ты разбросала.

– Так не…

Закончить фразу ей не позволили. Леонид стянул с нее одеяло:

– Речь не идет о том, чего хочешь ты или я. Речь о нашем ребенке, – он не смотрел на нее. – Эта статья никуда не денется, позор будет расти с каждым днем, если мы не пресечем это прямо сейчас. И тогда, если наш ребенок натолкнется на эту гадость, он или она увидит – на следующий же день все было опровергнуто. Вставай, одевайся, улыбайся. Сегодня мы сделаем все возможное для нашего ребенка.

После таких слов у Милли не оставалось выбора.

Бледная, дрожащая, несчастная, она выбралась из постели. Как ни ужасны слова Леонида, но он прав. Появился крошечный просвет в той страшной черной безысходной бездне, куда погрузила их Джина. Милли даже хитро улыбнулась, взглянув на свой чемодан.

– Я понимаю, теоретически все это ровно ничего не значит, – у нее кружилась голова, словно она выпила полбутылки шампанского, она словно разговаривала сама с собой, проводя рукой по спутанным волосам и гримасничая. – Я просто должна оставаться собой, забыть о фотокамерах и о том, что я обедаю с Коловскими…

Милли вытащила из чемодана свое верное испытанное красное платье, которое выручало ее на множестве свадеб и юбилеев. Если она ни на унцию не прибавит в весе к следующей пятнице, она пойдет в нем на встречу художников. Но, ужас, боже! На нем пятно от десерта! Милли забыла об этом, не отдала платье в чистку. Девушка застонала, закрыв глаза, потом посмотрела на Леонида.

На его губах мелькнуло подобие улыбки.

– Что же, черт возьми, я надену?

И вздохнула с облегчением, когда услышала в ответ:

– Я обо всем позаботился. Вот так.

Похоже, в номер Леонида доставили полный набор всевозможных представителей «Дома моды Коловских». Пришел парикмахер, следом за ним визажист. И Милли отдалась им, надеясь и молясь, что, хотя слова Джины нельзя уничтожить и невозможно стереть, им с Леонидом удастся свести нанесенный ею вред к минимуму.

Милли массировали, причесывали, делали ей макияж, выбирали платье. Надев его, Милли впервые поняла, почему люди тратят тысячи долларов на одежду. Ткань ласкала кожу, платье было чудесно скроено, оно привлекало внимание к шее и бюсту, а не к животу.

– Так-то лучше, – сказал Леонид, бросив на нее быстрый взгляд. – Нам уже пора выходить. – Сам он, стоя у зеркала, безнадежно возился с галстуком.

– Я могу спросить, кто там будет?

– Мой отец Иван, его жена, моя мачеха, Нина. Ее уродливые сестры и прихлебательницы. Анника тоже там будет.

– Это ее я видела в ресторане? Какая она?

– Она прелесть.

Леонид явно нервничал, галстук не поддавался. Милли впервые видела его в таком нервозном состоянии.

– А еще кто будет?

– Достаточно на сегодня. У меня еще два брата, тоже по отцу, близнецы Алексей и Иосиф, оба за границей. Алексей в Лондоне, Иосиф – врач-травматолог, он уже пять лет работает в России. – Уважаемая, человечная профессия, удивительная для члена семьи Коловских. – Продолжая возиться с галстуком, Леонид между делом вытащил из кармана кольцо и протянул его Милли – без коробочки, без поклона, без намека на церемонии: – Надень вот это.

– Чтобы глубже увязнуть? – отпарировала Милли.