Двенадцатый день Рождества

– Простите, миледи, над моей выдержкой одержала победу ваша…

– …глупость? – гневно договорила за него Жизель и быстро отошла в сторону; на лице ее застыла маска презрения. – Неужто вы всерьез считаете меня не способной распознать притворство? Вас выдали глаза. Так вот знайте – теперь я не выйду за вас даже в том случае, если во всей Англии не останется больше мужчин!

На мгновение Майлс остолбенел, а она, не давая ему опомниться, продолжала:

– За кого вы меня принимаете? За скудоумную девчонку, способную мгновенно растаять от объятий и променять собственную свободу на вашу неземную красоту? Неужели вы думаете, что несколько слов наедине под ночным небом и один-единственный поцелуй могут подчинить меня вашей воле?

За кого ты себя принимаешь, сын мой? Резкие слова отца, которые Майлсу приходилось слышать много раз, настолько отчетливо прозвенели в его ушах, что он едва сдержался, чтобы не закрыть их ладонями.

С удивительной стремительностью он подскочил к Жизель и снова схватил ее за плечи, впившись сверкающими глазами в бледное лицо, на котором мгновенно отразился испуг.

– Мне безразлично, чего вы хотите, а чего нет, миледи, – хрипло заговорил он. – Брачный контракт составлен, и я твердо намерен его подписать! И еще запомните: Майлс Бакстон никому не позволит относиться к себе с презрением – даже вам!

Осознав, что держит ее слишком крепко, он опустил руки и попытался говорить спокойнее, скрывая злость и боль, терзающие его душу, а девушка принялась растирать ладонями плечи.

– Советую вам, леди Жизель, хорошенько запомнить мои слова. Мы оба – и я, и ваш дядя – понимаем всю выгоду нашего с вами брака, и ни один из нас не допустит, чтобы он не состоялся.

– А как насчет любви, сэр Майлс? – с усмешкой поинтересовалась Жизель. – О ней я пока что не услышала ни единого слова. Или это чувство выше вашего достоинства? Как бы то ни было, я заявляю вам, что ни за что не смогу полюбить такого лицемера, как вы!

– Судя по поцелую, я бы этого не сказал, – надменно произнес Майлс и вновь заключил ее в объятия. Девушка отчаянно пыталась высвободиться, но он упорно не разжимал рук. Голос его перешел в хриплый шепот: – Так, значит, без любви замуж вы не выйдете? В таком случае обещаю вам, моя самонадеянная леди, что, прежде чем наступит двенадцатый день Рождества, вы полюбите меня со всей страстью, на которую только способны.

С этими словами он оттолкнул изумленную Жизель от себя. С минуту она смотрела на него в упор, потом глаза ее сузились.

– Надо ли мне понимать, что вы бросаете мне вызов, сэр рыцарь? – спросила она.

– Если вам так больше нравится.

– Да, нравится, и я ваш вызов принимаю, – с достоинством отозвалась девушка. – Но что будет, если к условленному сроку я не буду в вас влюблена – тем более страстно?

– Тогда вам не придется выходить за меня замуж.

Жизель медленно улыбнулась с таким выражением, что Майлс чуть было не пожалел, что пошел на столь серьезную уступку. Однако брать назад свои слова он не собирался – так же, как и признавать, что отец его, видимо, был прав в оценке сына.

Девушка упрямо вздернула подбородок.

– Надеюсь, вы сознаете, что находитесь в невыгодном положении, ибо совершенно мне не нравитесь, – заявила она.

– Что ж, некоторые трудности придадут определенную пикантность сложившейся ситуации. Тем приятнее будет мой триумф.

– Думайте как хотите, – проговорила Жизель, направляясь к двери, – но я не советовала бы вам слишком рано праздновать победу. А теперь извините, меня ждут дела.

Она с такой быстротой закрыла за собой дверь, словно боялась, что он пустится за ней в погоню. А Майлс всей тяжестью рухнул в кресло сэра Уилфрида и устало прикрыл глаза рукой.

Прошло уже минут двадцать, а он все сидел в той же позе, когда в солярий, сопровождаемый двумя своими любимыми борзыми, вошел сэр Уилфрид – и в изумлении замер на пороге. Увидев, что гость не заметил его появления, престарелый сеньор сделал несколько шагов к столу, кашлянул и вежливо осведомился:

– Вы ждете меня, сэр Майлс? Не думал увидеть вас здесь.

Майлс отнял руки от лица и вскочил на ноги. Быстро обойдя стол, он приблизился к старику.

– Да, жду. Я хочу узнать, какую игру вы задумали. Что за бредовая идея позволить столь юной особе решать, пойдет она за меня замуж или нет? Уму непостижимо! Неужто ваше слово значит так мало, что может быть изменено по прихоти женщины?

Улыбку как рукой сняло с лица сэра Уилфрида. Он нахмурился, снова прочистил горло и прошествовал мимо Майлса к креслу, которое тот только что освободил.

– Садитесь, горячая вы голова, – старик указал на второе кресло. – Садитесь и выслушайте меня, прежде чем скажете что-либо такое, о чем будете сожалеть.

У Майлса возникло сильное желание немедленно уйти из солярия. Уговор между сэром Уилфридом и Жизель оскорбил его до глубины души, заставив почувствовать себя круглым дураком. Единственное, что остановило его, была твердая уверенность: если он поступит так, то придется покинуть и замок Уотертон, а это будет означать полный провал первоначальных планов.

– Как я понимаю, о нашем… ммм… соглашении поведала вам Жизель? – ровным голосом спросил сэр Уилфрид.

– Да, – последовал краткий ответ.

– И что именно она сказала?

– Леди Жизель сообщила, что если в течение двенадцати дней Рождества она будет на высоте в качестве хозяйки дома, то сможет по собственной воле отказаться от свадьбы с тем человеком, которого вы выбрали ей в мужья, то есть со мной.

Старик спокойно кивнул и вдруг, к удивлению Майлса, широко ухмыльнулся.

Майлс сел и, навалившись грудью на стол, выложил перед собой сомкнутые в кулаки руки.

– И что же, вы намерены придерживаться принятого соглашения, сэр Уилфрид?

– Ну-ну, мой юный друг, успокойтесь, – примирительным тоном проговорил сюзерен. – Вы не слишком внимательно выслушали мою племянницу – подобным недостатком в наши дни страдает большинство молодежи. Жизель имеет право сделать свой выбор, если успешно справится с обязанностями. Это во-первых. А во-вторых – если захочет отказаться от свадьбы с вами, сэр Майлс. А теперь представьте, как трудно все предусмотреть, не упустить ни одной мелочи за двенадцать праздничных дней, когда дом полон именитых гостей и их слуг. К тому же, должен признать, жених у девочки отменный, о лучшем и желать нельзя. И не надо отводить глаза – скромность тут неуместна. Подумайте сами, много ли шансов у моей своенравной племянницы добиться своего? Чем вы рискуете?

Учитывая слова Жизель, сказанные при расставании, Майлс пришел к неутешительному выводу, что риск для него огромен. Успокаивало одно: сэр Уилфрид явно хочет этой свадьбы, следовательно, наблюдая за действиями Жизель с определенной долей пристрастия, сможет все-таки найти к чему придраться.

Да и вообще, подумал Майлс, не стоит придавать большое значение тому, что наговорила девушка. В этом замке решающее слово принадлежит сэру Уилфриду.

– Должно быть, вы уже поняли, друг мой, что я очень привязан к племяннице. – Старик вздохнул. – Более того, я отношусь к ней как к родной дочери. А потому не нашел в себе силы отказать в ее просьбе.

Вспомнив, какими огромными и выразительными глазами смотрела на него Жизель, когда рассказывала о годах, проведенных у суровой наставницы, и о своем безудержном стремлении к свободе, Майлс кивнул. Такой девушке действительно невозможно отказать.

– Признаю, мне следовало предупредить вас заранее, – продолжал сэр Уилфрид, – что, несмотря на все ее богатство, жизнь моей племянницы никак нельзя назвать безоблачной. Родители ее умерли, когда она была еще совсем ребенком, и она переехала ко мне. Если бы моя обожаемая супруга не покинула к тому времени наш бренный мир, я оставил бы Жизель у себя, но я ведь ровным счетом ничего не смыслю в воспитании маленьких девочек и потому отослал ее к леди Катарине, а дама сия, надо признаться, будучи прекрасным человеком, необычайно… гм… строга. И пребывание в ее доме не оставляло бедной девочке практически никакого времени для праздных развлечений или пустой болтовни с подругами… Я понимаю, что наше соглашение повергло вас в шок, но Жизель это было необходимо… Ну что с того, если мы пойдем на небольшие уступки? Мы с вами внакладе не останемся, а Жизель будет приятно. Женщины – слабые существа, уж нам ли этого не знать!