Все или ничего

— Для тебя, может, и да, — резко парировала Брайони, — а, ох, черт! — Она потерла бровь. — Может, ты и права.

— Что ты думаешь?

— Я думаю, что в целом это здорово.

По проекту каждый из домиков был двухэтажным с просторной жилой частью, включавшей в себя кухню и столовую на первом этаже и спальни с ванными наверху под покатой крышей. Тот, который Брайони рассматривала на рисунке, был покрашен в голубые с зеленым тона, отделан сосной, с пушистыми коврами и с камином.

— Всего лишь в целом? — переспросил Грант Гудман.

— Не так-то просто представить себе вещи по плану, но что сразу же пришло мне в голову, так это то, что нелегко будет обслуживать дополнительные здания из одной центральной кухни, находящейся в другом помещении. Здесь предусмотрены кафетерий и закусочная позади бассейна, но никакой кухни я не вижу.

Грант Гудман в раздумье посмотрел на нее.

— Так было задумано, чтобы была одна центральная кухня, хотя, возможно, ты права. Но не усложняет ли это дело? Два шеф-повара, два морозильника и тому подобное.

— Не думаю. Вам все равно придется увеличить штат столовых работников, а из опыта я знаю, что повара всегда предпочитают иметь собственное владение.

— М-м… Звучит разумно, — медленно проговорил Грант Гудман, — если, конечно, не получится дублирования и, как результат, увеличения отходов.

— Положитесь на меня, — сказала Брайони. — При надлежащем контроле… — Она внезапно умолкла.

— Значит, ты собираешься остаться? — спросил Грант Гудман.

Брайони встала и подошла к окну: шел сильный дождь.

— Я еще не решила.

— Ты сказала…

— Я оговорилась.

— Скажи, что тебя смущает.

Брайони оторвалась от унылого пейзажа за окном и вздохнула.

— Мне казалось, причины очевидны, но раз это не так, подумайте хотя бы о том, что для начала мы становимся объектом сплетен всего обслуживающего персонала. Вы позволили себе выпад в отношении меня в присутствии Линды совсем недавно, вы…

— Из того, что я услышал, — мягко заметил Грант Гудман, — ясно, что вы уже обсуждали с ней эту тему, так что дальнейшее притворство не имело смысла.

— Нет, не обсуждала, — возразила Брайони, но сказанное прозвучало неубедительно даже для ее собственных ушей. — Хорошо! Даже до того, как я узнала, кто вы, я… я…

— Дала понять Линде о твоей неприязни ко мне, — закончил он.

— Да, это неприятно, учитывая, как все обернулось, но преступления в этом нет, а неприятно в этом только то, что Линда ужасно любопытный человек, хотя добросердечный, и волнуется за меня. Что, однако, — добавила она уже с иронией, — никак не меняет того факта, что вы для нее просто Аполлон. Но я бы ни за что… не стала унижать вас в глазах подчиненных, — сухо добавила она.

— А как насчет повара Марсдена позавчера вечером?

Брайони поморщилась.

— Боюсь, я была тогда в шоке. Вам придется меня за это извинить.

— Что ж, если ты не собираешься представлять меня всем как шантажиста и бабника, — в его глазах мелькнула озорная искорка, — то я не вижу причины, почему мы не можем попытаться положить этим пересудам конец. Я был бы рад внести в это свою лепту.

— Означает ли это?.. — Брайони уставилась на него. — Вы изменили свое решение?

Грант Гудман, в свою очередь, удивленно посмотрел на нее и взял со стола чертежи.

— Относительно нас в личном плане? Нет.

— Тогда не знаю, как нам покончить со сплетнями, — с вызовом сказала Брайони, — потому что в таком случае наше противостояние продолжится.

Гудман пожал плечами, скатал чертежи в рулон и перетянул их резинкой.

— Я думал, что некоторое время, проведенное в тишине и спокойствии, поможет тебе увидеть вещи в другом свете, Брайони. Должен ли я понимать это так, что ты не собираешься рассказать мне о Нике Семпле?

— Послушайте, что если я скажу вам, что Семпли были правы? Что, если… я охотилась за ним, шантажировала его, что его жена поймала меня на том, что я целовала его, что тогда? Неужели вы и тогда скажете, что все равно хотите спать со мной, или заниматься со мной любовью или сексом, или как вы там это называете!

— Сядь, Брайони, и успокойся, — сухо сказал Гудман. — Что ты все-таки хочешь этим сказать?

Брайони села, потому что ноги у нее подкашивались.

— А то, — хрипло сказала она. — Если вы считаете, что все это имеет к вам какое-то отношение, потому что Анжелика — ваша кузина, то лично я считаю, что вас это совершенно не касается. К тому же все это в прошлом. Прошел уже целый год! Нику Семплю с моей стороны ничего не грозит. Вина, — проговорила она твердо, — была моя.

— Посмотри на меня, — спокойно приказал Гудман и, когда она это сделала, спросил: — Почему ты защищаешь Ника, Брайони?

Она отвернулась.

— Мне больше нечего сказать, мистер Гудман.

— Ты все еще любишь его?

— Нет.

— А любила.

— Нет.

— В какие же отношения ты хотела бы вступить с мужчиной, Брайони?

Брайони изобразила подобие улыбки.

— Будучи исправившейся экс-охотницей за богатством и разрушительницей браков, которая здорово обожглась? Дайте-ка подумать… Даже не знаю, — устало ответила она. — Послушайте, давайте прервемся?

— Хорошо, — согласился Гудман, — но позвольте мне сказать вот что. Я не люблю никаких излишеств в сексе. Я предпочитаю нормальный секс, приносящий взаимное удовольствие, от которого действительно могут захлопать ставни и разбиться окно, хотя мне не доводилось достигать подобных м-м… высот. — Он лукаво усмехнулся. Брайони закрыла глаза. — Мне бы также хотелось сказать, что я не верю твоим словам, это, возможно, связано с тем, что меня по-прежнему влечет к тебе. А возможно, — неожиданно холодно добавил он, — это связано с тем, что я достаточно хорошо знаю Ника Семпля. Но давай действительно сделаем перерыв в обмене колкостями.

Брайони широко раскрыла глаза и, не сдержавшись, спросила:

— Вы не верите в любовь и брак?

Их взгляды встретились.

— А ты? — спросил он.

— Я… я… забудьте об этом.

— Но почему ты меня спросила?

Брайони не смотрела ему в глаза и чертила что-то пальцем на столе.

— Ну, если хотите, мне кажется, когда знаешь философию, которую человек исповедует, его легче понимать.

— Согласен с тобой, — сухо сказал Гудман. — Вот почему я и пытаюсь добраться до твоей сути. А если тебе интересно — я прожил несколько лет в браке потому, что было двое детей…

— Двое… — Брайони в изумлении уставилась на него.

— Двойняшки. И хотя о браке я не стал бы говорить чересчур категорично… — Грант Гудман замолчал и пожал плечами, а затем сказал: — Это сложный вопрос.

— А какие они, ваши близнецы?

Он задумчиво посмотрел на нее, прежде чем ответить.

— Мальчик и девочка. Им двенадцать.

— Стало быть, теперь, — сказала Брайони, — вы решили утопить свою печаль, меняя женщин как перчатки.

— Нет, — отрывисто бросил Грант Гудман. — Мне бы хотелось прочных, достойных взаимоотношений с женщиной, которую бы это устраивало. Которая также ценила бы свободу, занимаясь своей карьерой и…

— Господь храни ее, если она влюбится в вас, — тихо сказала Брайони. — А что если она мечтает иметь детей? Говорят, об этом мечтает большинство женщин.

— Уж не хочешь ли ты сказать, Брайони, что этот вопрос начинает волновать тебя?

— Нет. Уж если я и пытаюсь вам что-то сказать, так это… знаете кто, я думаю, подойдет вам лучше всего, мистер Гудман? Разведенная женщина с собственными детьми и сходными разочарованиями. Другими словами, не думаю, что наши "сокрушенные" иллюзии сочетаются.

— Так, значит, ты по-прежнему веришь в любовь и романтику, Брайони? Это удивляет меня. — Грант Гудман приподнял бровь.

— Вам никогда не говорили, что вы невероятно самоуверенны? — тихо спросила Брайони.

Он поморщился.

— Ну вот, опять. Переходим к ударам? Если это так, пора сделать перерыв.

Брайони хотела было что-то сказать, но тут раздался стук в дверь.