Борьба без проигравших

— Никто с тех пор, как я была маленькой.

Калеб нахмурился еще сильнее. А что же Дэвид? Где же был он, когда женщина, которую он любил, страдала от нестерпимой боли?

— Я испугалась, — произнесла она гак, словно созналась в чем-то постыдном. — Иногда, когда подступает боль, я думаю, что сойду с ума. Иногда мне хочется умереть, лишь бы эта боль прекратилась.

Калеб почувствовал, как она вздрогнула.

— Но сегодня мне не было так страшно. Даже когда мне было совсем жутко, я знала, что ты вернешься и принесешь мне таблетки и… — она погладила его по руке, — сделаешь все, что надо.

Она еще немного повернула голову и посмотрела Калебу прямо в глаза своими широко раскрытыми и казавшимися в полутьме бездонными пазами.

— Спасибо тебе, Калеб.

Он был потрясен ее искренностью. Ну что это за женщина? Ей бы проклинать его надо за то, что он сделал, а она благодарит за единственный человечный поступок по отношению к ней.

Калеб впервые задумался о том, какова была ее жизнь.

Элизабет потянулась к нему и поцеловала в щеку. Это был всего лишь знак благодарности. Калеб лежал, глядя на нее, впитывая поразительное впечатление от мимолетного прикосновения ее губ к его щеке.

Затем она снова повернулась к нему спиной.

— Спокойной ночи, Рэмбо.

Глава четвертая

Элизабет много раз думала о том, как поступит с ней Калеб, когда ему придется покинуть усадьбу. И ей не пришлось долго ломать над этим голову.

— Где ты хочешь ждать меня, Лиззи?

Калеб стоял за ее спиной, держа в руках наручники. Она почувствовала себя глупой и ничтожной в этом маленьком фартучке с оборками, принадлежавшем его матери, и в кухонных рукавицах.

Элизабет только что вынула из духовки два французских батона — длинные, тонкие, покрытые хрустящей корочкой, настоящее лакомство, если макать их в соус от жаркого. Слава Богу, что она любит готовить. В своей тюрьме Элизабет могла только готовить, читать, строить планы и молиться.

Но ее не покидала надежда, что кто-нибудь найдет ее послание. Может, ракета приземлилась где-нибудь в глухом лесу? Может, она повисла на какой-нибудь ветке? Или упала в озеро?

Элизабет взглянула на наручники. Она-то, глупая, тешила себя надеждой, что больше никогда не увидит их после той ночи, когда у нее был приступ мигрени. В конце концов, разве она плохо играла Роль послушной, удачно депрограммированной девочки? И разве они не ладили между собой? На первый взгляд их жизнь была абсолютно спокойной. Калеб даже хвалил ее стряпню.

У них вошло в обычай каждое утро перед завтраком бегать трусцой. Это было самое хорошее время, потому что в занятиях спортом все ясно и не приходится притворяться. Сначала они делали разминку у крыльца, а потом бегали рядышком по извилистым тропинкам в лесу. В эти чудесные минуты Элизабет чувствовала себя его гостьей.

Элизабет вновь посмотрела на наручники, затем Калебу в глаза. Ей хотелось, чтобы выражение ее лица оставалось спокойным, хотя она чувствовала, что покрывается холодным потом. Элизабет надеялась, что не слишком побледнела. Как она ненавидела эту свою проклятую беспомощность!

Калеб перевел взгляд на окно.

— Мне надо съездить за провизией. У нас осталось мало продуктов.

— Это я заметила.

У них было молоко, яйца, хлеб и другие основные продукты, которые подвозили сюда дважды в неделю, но больше ничего.

— Ну, ладно. — Он указал на наручники. — Так, где же?

— А насколько ты уедешь?

Калеб запустил пятерню в свои густые светло-каштановые волосы. Он избегал взгляда Элизабет. Казалось, любой другой предмет в кухне интересует его больше.

— На пару часов. Может быть, меньше, если в магазине будет не много народу.

Два часа! Она чуть не застонала.

— Ну, тогда в солнечной комнате, если ты не возражаешь.

Калеб пожал плечами.

— Хорошо.

Элизабет стащила с себя рукавицы и пошла и за ним в комнату, куда лучи утреннего солнца проникали сквозь огромное, украшенное растениями окно-фонарь. Калеб подвел Элизабет металлической кровати с диванными валиками по краям. Она села и покорно протянула левую руку.

Когда он наклонился к ней, чтобы застегнуть наручник Элизабет ощутила тепло его тела и отчетливый мужской запах. Его лицо было всего в нескольких дюймах от ее лица, серые глаза опущены. Этот человек видел ее абсолютно голой. Эта мысль заставила Элизабет почувствовать себя еще более беспомощной и уязвимой.

Она посмотрела на загадочный шрам у него на шее и в сотый раз спросила себя, где он мог его получить. Рукава серого свитера были закатаны, и был виден кривой шрам алого цвета, идущий зигзагом по мускулистой руке.

Ей вспомнилась фотография десантника в боевом снаряжении, тот снимок, который Дэвид носил в своем бумажнике. Она представила себе Калеба — раненого, истекающего кровью — в каком-нибудь отдаленном, терзаемом войной уголке земного шара. К ее удивлению, это не доставило ей радости.

Сейчас они были ближе друг другу, чем бывали обычно, точнее, ближе, чем позволяли себе с того самого утра, когда Элизабет проснулась в его объятиях.

Калеб еще спал, его широкая грудь мерно вздымалась и опускалась. Теплое дыхание шевелило ей волосы на затылке и щекотало шею. Он вздохнул и крепче прижал ее к себе, и она почувствовала все его тело.

Элизабет закусила губу и замерла в страхе, что Калеб сейчас проснется. Он положил свою широкую ладонь ей на живот и закинул на нее свою ногу, словно стремясь удержать ее. Между ними не ничего не было, кроме его трусов и ее шелковой ночной рубашки. Она ощутила пульсацию внизу живота, что-то огромное и горячее уперлось ей в ягодицы. Да, у больших мужчин все большое.

Его рука медленно поползла вверх, и сквозь тонкую ткань Элизабет чувствовала его твердую мозолистую руку, которая поднималась все выше…

Его рука легла ей под грудь, и Элизабет затаила дыхание. Она закрыла глаза и попыталась убедить себя, что не хочет, чтобы рука Калеба продвигалась дальше. Ее соски превратились в тугие комочки, готовые прорвать ткань рубашки. Наконец она прерывисто вздохнула и вздрогнула в предчувствии того, как он коснется кончиков ее грудей… Его рука задвигалась…

И внезапно остановилась. Элизабет почувствовала, как тело Калеба напряглось и в течение нескольких секунд его сердце буквально колотилось ей в спину. Затем он резко перевернулся на другой бок и сел на кровати. Она вздрогнула еще сильнее. Его тепло, его жизненная сила одновременно и пугали, и привлекали ее. Элизабет даже не стала притворяться, будто спит, понимая, что ее волнение было слишком заметным. Она услышала негромкое ругательство… и испытала чувство леденящей пустоты при звуке закрывшейся двери.

После этого несколько дней Элизабет вела себя очень осторожно и старалась не перечить ему, гадая, нервничает ли он так же, как она.

Калеб выпрямился и отошел от нее, как только прицепил наручник к одному из медных прутьев на спинке кровати.

— Тебе что-нибудь понадобится до моего прихода? — спросил он.

— Принеси почитать. Что угодно, кроме «Солдата Фортуны».

Калеб улыбнулся, хотя улыбка вышла кривая, и через несколько минут вернулся со стопкой журналов «Вог». Прежде чем Элизабет успела что-либо сказать, он бросил на нее примирительный взгляд и произнес:

— Это журналы моей матери.

— Угу.

А потом Калеб ушел, оставив Элизабет листать журналы мод трехлетней давности. Минуты тянулись мучительно долго. Хуже всего было то, что она даже не знала, сколько времени прошло, — она сняла свои часы перед тем, как начала готовить. Она могла только догадываться о времени по тому, как тени становились короче, а солнце поднималось выше. Час, когда Калеб обещал вернуться, явно прошел. Элизабет нравилось смотреть «Вог», но не до бесконечности же.

Когда у нее заурчало в животе, она поняла, что время ленча миновало. Элизабет подумала об ароматных батонах, которые лежали в кухне. Во рту у нее пересохло, и она уже представляла себе, как поволочет за собой кровать на наручнике и доберется до бутылки с колой, стоящей в холодильнике.