Полет ангела

Маргарет Мюр

Полет ангела

1

Анжела стояла у окна своей квартиры на пятнадцатом этаже небоскреба, любуясь величественной панорамой Большого Яблока, распростертого внизу. «Большим Яблоком» прозвали город его обитатели, жители Нью-Йорка. Любя, конечно. За его своеобразие и непохожесть ни на один из городов мира.

Огромный мегаполис, открытый для всех граждан планеты: любой страны, любой национальности, любого цвета кожи. Город-космополит, словно гигантский пылесос вбирающий в свои недра ежегодно десятки тысяч людей, прибывающих сюда со всех материков и островов земного шара. На самолетах и пароходах. На поездах и велосипедах. На автомашинах и пешком. По суше, по воздуху и по воде. В перспективе здесь наверняка можно будет встретить гуманоидов из иных миров, пересекших на своих странных аппаратах бескрайнее пространство космоса.

Город, одинаково гостеприимный ко всем и одновременно одинаково равнодушный ко всем. Небрежно взирающий свысока, со своих небоскребов, на снующих как муравьи людишек с их ничтожными заботами и волнениями.

Дом, в котором жила Анжела, был расположен на Ист-Риверсайд. Из окна квартиры открывался изумительный вид на реку, украшенную арками Бруклинского и Уильямсберского мостов с потоком ползущих по ним машин, на свинцово-серую ленту Гудзона и на «башни-близнецы». Эта картина прекрасно сочеталась с симфонией Моцарта, звучавшей из проигрывателя за спиной девушки.

Именно это зрелище Анжела хотела запечатлеть на холсте, натянутом на подрамник. Масляными красками. Смелыми, раскованными и рельефными мазками. В стиле импрессионистов. Что-то воздушное и неуловимо-расплывчатое, наполненное светом и тенью, переливающееся многоцветием красок. Передать не только изменчивый вид, но и своеобразие неугомонной и суматошной души этого города. Свое восприятие этого причудливого конгломерата домов и людей, этой какофонии пейзажей и звуков.

Она так и назовет картину — «Вид из моего окна». Эта работа станет одним из шедевров в серии «Большое Яблоко». Серии картин о ее любимом городе, в котором она родилась, где прошли ее детство и юность. И где, наверное, она встретит старость. Может быть, она даже прославится, как Каналетто, воспевший в своих живописных работах любимую Венецию, этот обвенчанный с морем город. Хотя до плодовитости этого мастера она явно не дотянет. Об этом не стоит и мечтать. Несколько сотен картин, и все об одном городе. Нет, столько ей не осилить. Хотя, если прожить лет сто, то кто знает?

Венеция, изображенная Каналетто, вызывала у Анжелы легкую грусть. Город, похожий на неизлечимо больного человека, знающего о неизбежной кончине и достойно принимающего свою затяжную смерть. Впервые она увидела эти картины в самой Венеции, во время туристической поездки по Италии, в период студенческих каникул. В то лето она решила побывать на земле своих предков. Среди них преобладали выходцы из Италии и Франции, поэтому она и выбрала для поездки именно эти две страны. Традиционный туристический маршрут по Италии, помимо Венеции, включал вечный город Рим, самый красивый город на Апеннинах Флоренцию и падающую башню, прославившую маленький городок Пизу.

А затем Анжела отправилась в Париж, чтобы приобщиться к этому феномену вечного праздника жизни. В город, воспетый поэтами и королями. Как сказал Генрих Наваррский, «Париж стоит мессы». Или, во всяком случае, некоторой затраты физических сил и финансовых ресурсов…

Знакомство с «праздником» вылилось в долгие пешие походы по берегам Сены. Неутомимая, юная и длинноногая, Анжела прошлась от Триумфальной арки по Елисейским полям до площади Конкорд и Лувра. От Вандомской колонны и Гранд-Опера до острова Ситэ с собором Парижской Богоматери. Через Латинский квартал к Сорбоннскому университету и далее, через Люксембургский сад, по бульварам Распай и Сен-Жермен к Дому инвалидов, где захоронен великий француз — Наполеон. Ну и, естественно, обозрела всю эту красоту сверху, что лучше всего делать с Триумфальной арки и с холма Монмартр, со смотровой площадки у храма Сакре-Кер.

Именно здесь, на пятачке возле Сакре-Кер, и прервались ее пешеходные экскурсии. На некоторое время. В силу внезапно проснувшейся страсти к живописи. Наверное, заразилась общим настроем в этом месте сбора художников со всего света. Какие-то незримые флюиды, витающие в волшебном воздухе Монмартра, проникли в ее кровь и мозг. Ее руки сами потянулись к мольберту, кистям и краскам. Хотя она, конечно, ожидала большего и была несколько разочарована тем, что романтический мир искусства стал, скорее, прагматическим. Времена художников-идеалистов ушли в прошлое. Она ожидала, что весь холм, снизу доверху, со всеми его улочками, переулками и кабачками, будет облеплен творческими личностями. Представителями искусства без границ и без языковых барьеров.

Но все оказалось значительно прозаичнее. Настоящих художников становилось все меньше, их места у Сакре-Кер занимали перекупщики. А в убогих мансардах на улочках Монмартра теперь селились многодетные эмигранты с Востока, думавшие не об искусстве, а о пропитании бесчисленной родни.

За недолгий период пребывания в Париже ей удалось набросать несколько небольших картин, изображавших Сакре-Кер и Нотр-Дам в разных ракурсах. И даже продать одну из них своему же земляку, такому же туристу из Нью-Йорка. Скорее всего, он приобрел картину не за ее художественные достоинства, а просто, чтобы поддержать соотечественницу, вынужденную обитать среди скуповатых «лягушатников». Был приятно удивлен, услышав знакомый говор Большого Яблока. Тем более, что запрашиваемая цена была чисто символическая. Ее хватило только на бутылку «бордо», длинный багет хлеба и полфунта нормандского камамбера в изящной лубяной коробочке. Классический ужин французского художника периода импрессионистов. Ну и еще на «карэ» осталось — пачку из десяти билетов для проезда на метро и в автобусе.

Но и это было неплохо для начала. Первая продажа, да еще в самом Париже, мировой столице художников. Причем на картине остался ее автограф. Так что ее первый покупатель совершил, можно сказать, фантастически выгодную сделку. Когда она прославится, то за эту картину он сможет получить в сотни раз больше. И купить себе на эти деньги не одну бутылку вина и десяток билетов на метро, как она, а целый винный подвал с различными сортами божественного французского напитка, а также кататься весь остаток жизни в нью-йоркской подземке.

После Парижа Анжела попробовала себя в нескольких жанрах живописи, работая с различными материалами и средствами изображения. Искала свою манеру и свой стиль письма, свои сюжеты, свое лицо и свой художественный шарм. Поиски велись в весьма широком спектре, с большим разбросом, от консервативного традиционализма до модернизма. От портретной живописи в темных тонах и с тщательно выписанными деталями, как у старых голландских мастеров, до детских картинок в стиле современных японских примитивистов. И даже однажды в стиле граффити. Как-то в компании с друзьями она разрисовала всего за несколько часов ночлежку для бездомных.

Творческие поиски и пробы продолжались относительно недолго, всего пару лет. Пока Анжела вдруг не осознала, что все это не то. Что она сможет реализовать свой талант только в городских пейзажах. В серии картин о Нью-Йорке. В этой ее серии уже было несколько полотен. Довольно пестрая смесь, эклектичная, как и сам город. Свет и тени этого города. Его грехи и добродетели, страдания и радости, красота и печаль. Несколько жанровых уличных сценок. Бомж, спящий зимой в картонной коробке на тротуаре. Престарелые уличные музыканты — бас-гитара и саксофон. Влюбленная «двухцветная» пара — два юных тела шоколадного и молочного цвета, сплетенных в объятиях на лавочке в сквере. Два живописных пейзажа уголков Сэнтрал-парка. Приземистая и аляповатая буддийская пагода в Чайна-тауне на фоне небоскреба с рекламой японской автомобильной компании. Несколько изображений старинных построек, которые отражались в стеклянных стенах современных офисов, устремленных в небеса и похожих на огромные многостворчатые зеркала. Хотела даже как-то изобразить вид города сверху. Например, с борта вертолета…