Там, где встречаются сердца

Анастасия Доронина

Там, где встречаются сердца

Сказка о Золушке — самая прекрасная, самая романтическая, самая желанная из всех сказок. Каждая девочка, девушка, женщина хоть раз, да мечтала оказаться на месте замарашки из угольного чулана, которой так волшебно, так удивительно повезло.

— Господи боже мой, ну почему же это произошло не со мной?!

Закрывали глаза — и уносились в царство грез и фантазий, туда, где кипит шампанское, играет музыка, взлетают шлейфы бальных платьев, и ножка в атласной туфельке так легко скользит по натертому паркету, а сильный красивый мужчина в смокинге держит тебя в объятиях, и ты кладешь голову ему на плечо, и сердце бьется часто-часто даже от простого прикосновения крепкой и такой любимой руки.

Просто так, всего на одну минуточку, ну просто помечтать обо всем этом, прежде чем вернуться на кухню к грязной посуде и хмурому, вечно чем-то недовольному мужу, который держит в объятиях не тебя, а пульт от телевизора!

— Господи боже мой, ну до чего же хочется быть богатой, красивой и ни о чем не думать!

Да. Очень, очень хочется. Но…

…Ни одна из сказок, которые мы так любили читать в детстве, не рассказала нам о том, что же произошло с Золушкой после свадьбы. Долгожданный и желанный Принц в золотых одеждах брал ее за руку и уводил во дворец, кованые ворота захлопывались за ними — и навсегда отрезали любимую героиню от зареванных от счастья читательниц.

— Если бы только знать! Ах, если б я могла знать тогда, чем все это закончится! Я б никогда, никогда не вышла за него замуж… Уж лучше бы умерла! Мама, мама, где ты?! Мамочка, спаси меня…

Алина поднесла руку к лицу — щека все еще горела, хотя ресницы уже заиндевели. Ветер, какой-то особенно колючий и холодный даже для начала января, дул во всю силу своих легких. Слезы замерзали, не успевая скатиться, ледяные крупинки мешали смотреть на дорогу. А на нее следовало бы смотреть, потому что по шоссе то и дело со свистом проносились машины, иногда так близко от обочины, что грозились задеть хрупкую девушку в дорогой белой шубке, длинном вечернем платье и летних туфлях.

Был поздний вечер, почти ночь, а по-бальному одетая девушка неизвестно почему бежала по обочине, часто утопая в снегу. Куда бежала? Судя по всему, вон туда, вперед, к еле видным вдали огням. Откуда?

С бала…

— Я заеду за тобой в половине шестого, — предупредил Он, позвонив днем. — Сам поднимусь только на минуту, чисто переодеться. И сделай так, чтобы я тебя не ждал. Ровно в семнадцать тридцать ты должна быть в моей машине.

— Хорошо… Слава!

— Ну?

— Пожалуйста, не пей днем. Я очень прошу тебя. Хотя бы сегодня…

— Не твое дело.

Муж отключился, не попрощавшись, и Алина, закусив губу и все еще машинально сжимая в руках мобильник, медленно опустилась на роскошный, лакированной кожи диван в их гостиной. Был яркий солнечный день, домашняя прислуга еще несколько часов назад подняла портьеры в огромном доме. Холодные зимние лучи, пробивая себе дорогу сквозь окна из специального стекла (Алина до сих пор никак не могла запомнить его названия — кажется, какой-то особый хрусталь) гоняли солнечных зайчиков по поверхности палисандровых столиков, инкрустированным полочкам, тяжелым напольным вазам, картинам и витражам. Но худенькую девушку на диване солнечные зайчики совсем не веселили. Она машинально следила за их беготней и чувствовала, что хочет плакать, и старалась убедить себя, что слезы наворачиваются на глаза от слишком яркого света.

«Не мое дело… Он сказал, не мое дело… Почему он так сказал? Сегодня к вечеру он опять будет еле стоять на ногах. А там, куда мы поедем, снова напьется так, что охранникам придется подводить его к машине под руки, и хорошо еще, если удастся убедить его не садиться за руль… Нас будут провожать презрительными взглядами, хотя и улыбаться в глаза, и в конце концов я опять услышу у себя за спиной: „Ах, оставьте, разве вы не знаете Славу? Это же уже вполне законченный алкоголик…“ И как же это каждый раз стыдно, как обжигающе стыдно, боже мой…»

Чуть слышно скрипнула ведущая в холл дверь — в проем просунулась румяная мордочка горничной:

— Алина Павловна, вы сегодня уходите?

— Да, Наташа. Проверьте, пожалуйста, в порядке ли смокинг Вячеслава Карловича. И тоже можете быть свободной до завтра.

Молоденькая горничная в синем форменном платье кивнула и скрылась в анфиладе коридоров, а Алина все еще не могла заставить себя сдвинуться с места.

Надо было начинать что-то делать — до бала в Манеже, куда они были приглашены, оставалось каких-нибудь пять или шесть часов, и пора было звонить парикмахерше, маникюрше, обдумывать детали туалета и переделать еще кучу дел, которые давно уже не доставляли никакой радости.

Еще не обернувшись, она услышала за спиной сопение и тяжелую мужскую поступь. За сорок с лишним лет супружества, тридцать из которых были проведены в беззаботном безделье, свекровь так и не научилась бесшумно ступать, дышать, разговаривать и вообще придавать своим жестам и интонациям хотя бы минимум грациозности. Высокая женщина с прической башней и в чересчур ярком для ее широкой фигуры костюме (про таких дам говорят — «крупная») пересекла комнату и остановилась перед Алиной, неодобрительно поджав густо напомаженные губы.

— Ну? — спросила она наконец.

— Это Слава звонил, Тамара Андреевна.

— Понимаю, что не премьер-министр Великобритании. Зачем бы это понадобилось министру звонить такой ничем не примечательной личности, как ты. — Шутки у свекрови были такими же неуклюжими, как и она сама, но окружающие давно к этому привыкли. — Что он сказал-то?

— Сказал, что заедет за мной в половине шестого.

— И опять до утра?

— Наверное. Вы же знаете, это не от меня зависит.

— Милочка, если бы ты была хорошей женой, от тебя бы зависело в этом доме все! Четыре вечеринки за последнюю неделю — это много даже для того положения, которое Славик занимает в свете, тебе не кажется?

— Кажется.

— Почему же ты позволяешь? Ты же знаешь, у него больная печень! Ему нельзя столько пить и есть, а на этих ваших банкетах постоянно наливают да подносят! Завтра Славик опять будет лежать наверху весь белый и попросит вызвать ему врача. А у меня сердце разорвется от этой сцены… Я прожила со Славиным отцом сорок три года, и за это время мой муж никогда, я подчеркиваю, никогда не жаловался на какую-нибудь болячку! Это был настоящий дуб, большой и могучий, который шелестел благодаря исключительно моим заботам! Кашка на завтрак, парное мясо на обед и не больше ста граммов хорошего коньяка за ужином — вот, если тебе угодно знать, секрет семейного благополучия!

— Боже мой, чего вы от меня хотите?! Чтобы я надела халат и пошла на кухню варить вашему Славику манную кашку?! Глупость какая! Полный дом прислуги. Да и не будет он есть кашку, вы сами знаете. Он уже полгода как вообще дома не обедает.

— Да! И это показатель!

— Показатель чего?

— Того, что ты не можешь создать в нашем доме достойный семейный уют! Если Славика постоянно нет дома, если он работает с утра до вечера, то ты должна чувствовать себя обязанной сделать все для того, чтобы муж каждый вечер хотел вернуться домой, а не зависать черт знает где до рассвета!

Свекровь грузно опустилась на второй диван напротив Алины и шумно задышала, широко раздувая ноздри. Сейчас она была похожа сразу на несколько разгневанных слоних.

А Алина почувствовала, что с нее хватит.

— Знаете что, — сказала она, вставая, — всему этому есть более простое объяснение: мой муж и ваш сын с утра пораньше уезжает из дому только для того, чтобы иметь возможность свободно напиваться в компании таких же бездельников, как и он сам. И не слушать нотаций ни от вас, ни от меня.

— Он работает! — взвизгнула свекровь, хватая со стола толстый журнал в глянцевой обложке.