Flowers in your lungs (СИ)

Когда Нейтан в очередной раз проходится костяшками сбитых в кровь пальцев по шершавой стене, он шепчет слова, пожалуй, непонятные даже ему самому. Он воет, хрипит до пустоты в желудке и царапает собственное горло, стремясь в безудержном порыве выгрести из легких имя, отравившее ему жизнь. Но не может, буквально не может сделать этого, чувствуя как внутри прорываются органы.

В первый раз это произошло, когда он увидел из окна собственной спальни темную макушку взлохмаченных волос. Он как раз недавно проблевался от излишка алкоголя в крови и вытирал губы тыльной стороной ладони. Неосознанно, он пугающе быстро перегнулся через подоконник, провожая взглядом смеющуюся девушку, рядом с которой семенил ботаник из его класса математики. Пару секунд размышлений хватило, чтобы вспомнить, как заторможенный учитель говорил классу днем о прибывшей новенькой. Она была совершенно бесформенной, с неровно обстриженными волосами, которые, похоже, стригла сама и одета в сплошное старье, то есть, читайте — даже не стоила взгляда Прескотта.

И всё же Нейтан несколько секунд тупо пялился в спину двум, похоже, совершенно счастливым людям, а когда заметил, что какой-то первокурсник со двора испуганно уставился на него, то смачно выругался, рывком запирая окно и чувствуя в груди странное покалывание. Взгляд упал на начатую упаковку с метадоном и по его обкусанным губам растеклась кривая ухмылка, которая вымела из головы все дурные мысли о тупых соседях напротив и плоских новеньких.

Они серьезно верят, что я соблюдаю дозировку. Придурки

Пять таблеток сразу, вместо прописанных двух в день и чтобы сразу подействовало на уже набитый, измотанный организм, усталый выдох сквозь зубы и парень может откинутся на диване, расслабленно касаясь кончиком языка зубов.

Нейтан не боится темноты. Нейтан любит прикрывать веки, шторы, двери, погружаясь с головой в спасительную тьму от внешнего мира.

Нейтан не боится насмешек. Нейтан любит в компании преданного, как шавки, Вортекса унижать других людей, которые гораздо слабее его.

Нейтан не боится смерти. Потому что Нейтану совсем нечего терять в этом насквозь прогнившем трупном мире. Ему совершенно наплевать даже на себя. Алкоголь с таблетками, таблетки с алкоголем. Может, повезет?

Дни сменяют друг друга, а Прескотт проводит дни октября в своем темном коконе, изредка вставая с кровати переключить фильмы, которые вгоняют в тоску, да закинуть что-нибудь съедобное в желудок раз в три дня. Он редко посещает занятия, прекрасно зная, что ему ничего не будет за это, потому что тут решают деньги. А ему ими только не подтираться. Но всему привычному когда-то приходит конец, и закупленные наркотики заканчиваются, вынуждая Нейтана злобно шипеть, когда он закидывает последнюю дозу внутрь.

Приходится собирать одежду, вставая с кровати и искать заначку отцовских денег где-то под матрасом, потому что он знает, что папаша не переведет наличку еще минимум неделю. Он нащупывает пальцами сверток, мысленно прося Бауренса быть на пляже, а не умотать куда-нибудь в Сан-Франциско. Чистой одежды почти не остается, поэтому ему приходится надевать на исхудавший торс черную футболку, а на ноги черные джинсы.

Черный, совсем как его внутренности. Внутри тебя нет ничего светлого, Прескотт.

Нейтан даже не смотрит в зеркало, потому что зеркала нет на стене. Оно осколками валяется под ногами, разбитое в порыве вспышки ярости своего хозяина. Он запускает ледяные пальцы в волосы, отводя их назад, замирает на секунду, а потом зашнуровывает кроссовки, в спешке натягивая бомбер. За окном темнеет, а это самый любимый момент в сутках парня и он спешит выбежать на улицу, толкая плечом кого-то нерадивого в коридоре.

Вечерний воздух немного успокаивает расшатанные нервы, но он все равно бежит к парковке, сжимая бренчащие ключи. Садится в кабину, жадно вдыхая знакомый запах, заводит машину и резко трогается с места, поднимая пыль и птиц в воздух.

Всю дорогу он только и делает, что шепчет под нос просьбы быть Фрэнка на месте и изредка матерится, когда на мгновение теряет управление, заезжая на обочину. Нервы без наркотика рвутся быстрее, выводя парня из себя и буквально взрывая его изнутри. Когда он пересекает открытые ворота и вылетает на песок, оглашая ревом двигателя округу, то почти, почти что готов бросить руль и въехать в синие волны, задохнутся под их напором и весом.

Фургона Фрэнка нет на месте.

Нейтан останавливает машину на месте стоянки обычно стоявшего здесь наркоторговца и вылезает из кабины, хлопая дверью. Прикрывает слезящиеся глаза, считая до десяти, сжимает и разжимает кулаки. Чувствительным слухом слышит размеренные набеги волн на берег и далекую песню ночной птицы. Вытянутые в струнку нервы начинают сдавать назад, медленно ослабляясь. Парень только облокачивается на капот, грея сбитым дыханием замершие пальцы. Он открывает глаза, готовый бесконечно вглядываться в бесконечную вселенную над ним, считая все горевшие звезды.

Он не знает сколько прошло времени, но его ноги точно занемели. Непослушные пальцы едва сжимаются, а шея норовит сломаться, уронив его голову на холодный песок. Он качнулся от того, что почувствовал на плече чью-то ладонь. Сердце сделало сальто, ударив по ребрам. Нейтан мгновенно развернулся, хватая незнакомую руку.

Какого было его изумление, смешанное с гневом когда он разглядывал ту самую новенькую, которую он видел пару недель назад под своим окном. Её глаза, неразличимые цветом ночью, были пропитаны испугом, на что он только слабо ухмыльнулся, разжав её запястье.

— Какого хуя тут забыла? — голос хриплый от долгого молчания, Нейтан совсем не любит говорить. — Тоже за наркотиками?

На этих словах её глаза только больше округлились и девушка сделал опасливый шаг назад, потирая руку.

— Нет, — её голос дрожал. От холода или от страха? — Просто… я просто хотела послушать море.

Нейтан медленно поднял глаза на неё, словно проверяя последние услышанные слова, пропуская их через себя. Его полным вниманием завладели её широко открытые, раскосые глаза. Теперь он мог видеть, что они были глубокого голубо-синего цвета, и казалось, он рассмотрел в их глубине мерно опадавшие волны океана. В груди неожиданно что-то заворочилось, неприятными тычками укалывая в грудь. Дышать на пару мгновений стало настолько тяжело, что он испугался, хоть и думал, что смерти не боится, но тут же все выровнялось, придя в стабильную норму.

Зачем ей нужно море, если оно у неё постоянно с собой?

Он резко потряс головой, приводя мысли в порядок.

Ты ненормальный, Нейтан.

— Ну так слушай свое море, хера меня-то трогать? Проблем хочешь? — Прескотт даже говорил неосознанно, не преследуя цель нагрубить. Просто так было легче.

— Ты… ты показался мне чем-то расстроенным… и я, — она замерла, словно раздумывая дальнейшие слова. -… и я хотела помочь.

Нейтан снова уставился на дрожащую девушку, на которой была лишь легкая ветровка. Поводил взглядом её тощую фигурку и едва слышно вздохнул.

— Мне никто не поможет. А теперь будь добра — отъебись.

Не дожидаясь еще каких-нибудь смазливых слов или, не дай бог, утешений от этого недоразумения, он быстро сел в машину и через минуту скрылся в темноте, оставив недоумевающую, все еще чуть встревоженную девушку стоять на песке. По дороге в общежитие он вдруг вспомнил, как её зовут. Макс Колфилд.

Парень громко хмыкнул. Совершенно не похожая на персонажа книги. Точно, сплошное недоразумение.

Ложась в заправленную кровать, в голове были нечеткие мысли о завтрашнем дне. Он успел прокрутить в голове сцену с новенькой, которая пыталась что-то сказать ему, когда он садился в машину. Её глаза все еще стояли перед его внутренним взором, когда он устало уронил голову на подушку. Её глаза были похожи на глаза сирены.

Молодец, Нейтан, еще один бессмысленный день прожит.

Но он не мог знать, что завтра его размеренной, идущей ко дну жизни настанет полный пиздец в буквальном смысле. Утром его разбудил надсадный кашель, раздирающий легкие. Он задыхался, сидя на кровати, слепо загребая пальцами пустоту. Когда наконец удушающий кашель остановился, оставив надсадную боль в горле, Нейтан нащупал лампу на столе и щелкнул выключателем. В комнате было темно, потому что тяжелые шторы всегда, всегда закрыты. Парень едва смог подавить вскрик непонимания, увидив перед собой на покрывале горстку красных лепестков. Запах дал понять ему, что видимо это была роза.