Мое дыхание - твое дыхание (СИ)

Нетипично яркое для этих мест солнце ласкает выщербленные стены старого маяка, отражается от мокрых валунов на берегу, искрится в тяжело накатывающих волнах. Закрываю глаза и блаженно впитываю драгоценное тепло. Уютный свет греет меня снаружи, твоя любовь прижимается пушистым котенком изнутри. Я счастлив.

Пронзительный чаячий крик вырывает меня из блаженного оцепенения. Взгляд на излете фиксирует мелькнувший силуэт: в светлых волосах запутались ветер и солнечные лучи, темный камзол мгновение виднеется на фоне серой кладки, а затем сливается с мраком дверного проема. Улыбаюсь и неторопливо следую за тобой. Время у нас есть. Много времени. Пока море бьется о камни, пока стены дрожат от его ударов, пока мироздание вздыхает приливами и отливами. Это наше дыхание. Дыхание нашей вечности.

Внутри домика смотрителя маяка темно и промозгло, но это меня мало волнует. Зажигаю свечи, и тьма грациозной пантерой отступает к стенам, жмется в углах, подстерегает под лестницей. Тебя не видно, но это ожидаемо. Я знаю, где тебя искать. За тяжелой скрипучей дверью, ведущей в маленькую, скудно обставленную комнату. Ты сидишь в старом кресле у потухшего очага и уже читаешь (и как только что-то различаешь в потемках?) какой-то труд по медицине. На мое появление не реагируешь, только шелестишь страницами и хмуришься иногда. Глаза заинтересованно сверкают, изящные пальцы ласкают переплет, а я стою и не могу налюбоваться.

Рука с подсвечником устает и начинает дрожать. Теплые оранжевые отсветы пляшут по стенам, но не задевают твоей кожи - ничто не способно нарушить совершенство алебастра. Делаю пару шагов в сторону, чтобы поставить подсвечник на стол. Когда поворачиваюсь, в кресле уже никого нет - ты стоишь перед средних размеров зеркалом, висящим над камином, и сосредоточенно себя рассматриваешь. Подхожу к тебе и анализирую наше отражение. Ты - молод и прекрасен, волосы белокурой волной падают на плечи, внимательный взгляд серых глаз полон доброты и нежности. В моей некогда черной шевелюре уже давно блестят серебром даже не нити, а целые пряди. Темные глаза потухли, морщины прорезали лоб оврагами горечи. Мы с тобой как новенький камзол и потрепанный сюртук, что на нас надеты. Вот только взгляд... Твой взгляд. Любовь и нежность, доброта и прощение. И твое дыхание:

- Северус...

Рука сама тянется к тебе, но ты ускользаешь, утекаешь, расплываешься и исчезаешь в тенях. Это не тело - душа устремляется за тобой, волоча и пиная неповоротливую человеческую оболочку. По скрипучей лестнице поднимаюсь на второй этаж. Звуки моих шагов разносятся в гулкой пустоте коридора. Еще одна дверь, за которой ждет меня… что? Быть может, любовь? Или воспоминания? Что ты мне приготовил сегодня, мой ангел?

Кровать, табурет и покосившийся шкаф – вот и вся обстановка спальни, но мне давно уже плевать на окружающее меня убожество. Тот, о ком все мои мысли и мечты, драгоценным камнем раскинулся в потрепанной оправе некогда темно-синего покрывала. Глаза твои чуть темнеют, в них мелькают озорные искорки, и ты принимаешься неспешно расстегивать пуговицы своего камзола. Ставлю подсвечник на подоконник и исступленно начинаю срывать собственную одежду. Укоризненно качаешь головой, поводишь плечами, и моему взгляду открывается твоя шея в обрамлении белоснежных кружев сорочки. Белое на белом, но ткань явно проигрывает, отступает перед нежностью кожи, утонченным изгибом и участившимся пульсом.

Пальцы дрожат от нетерпения. Одежда, обувь – все летит на пол. Кидаюсь к тебе, изголодавшимся хищником набрасываюсь на твои губы, сминаю, смакую их вкус, пью твое дыхание. Мои же руки в это время стремятся добраться до желанного тела, извлечь его из грубых покровов ткани, явить из кокона бабочку. Ну и пусть не все пуговицы это пережили – в следующий раз не будешь дразнить… Хотя о ком я? Будешь, непременно будешь, уж с твоим-то характером я знаком всесторонне. Ты тоже не бездействуешь – и как только у тебя получается одновременно ласкать и раздеваться? Кожа искрит и пылает под твоими ладонями.

Прерываю поцелуй, любуюсь результатом. Бледный, в меру мускулистый торс сияет в полумраке. Светлые волоски золотятся на сильных, призывно раскинутых руках, но гладкость груди твоей нарушить не в силах. Вновь приближаюсь, обвожу языком темно-розовые кружочки, прикусываю бусинки твоих сосков. У тебя вкус моря и ветра. Слегка выгибаешься, по твоим губам скользит соблазняющая полуулыбка, а руки твои зарываются в мои волосы и толкают меня к югу. Не поддаюсь на провокации, увлеченно исследую твою шею, неспешно щекочу кончиком языка ушную раковину и лишь потом стремительно перемещаюсь к твоим бедрам.

Нефритовое копье твоей доблести гордо вздымается над плоским животом, смазка жемчужной слезой замерла на острие. Губами нежно собираю соленый нектар, плотно обхватываю головку, пока пальцы играют с мошонкой, перекатывают яички, дразня, пробегаются по тверди ствола. Всем телом подаешься навстречу, и я покорно принимаю, заглатываю и тут же выпускаю. Язык массирует, губы плотно обхватывают, а пальцы пробираются ко входу в твое тело, поглаживая и надавливая, но только слегка.

Снежным барсом, изящным и стремительным, делаешь бросок на излете моего движения, подминая и подчиняя.

- Да! – вырывается у меня.

Два, три пальца… Ты резок и нетерпелив, но мое изнемогающее тело само раскрывается тебе навстречу. С шипением выдыхаю, когда ты окончательно заявляешь на меня свои права и резко входишь. Немедленно подаюсь назад, принимая и поторапливая. Отголоски боли черным ужиком скручиваются на дне омута, полного радужных вихрей наслаждения.

Быстрее, еще, ну же… Каждый толчок, каждое движение по капле наполняют драгоценную чашу нашей любви.

- Карлайл!

И выплескиваются из нее с первыми судорогами экстаза.

Открываю глаза. Закатное тревожное солнце заливает комнату багровым светом. Тебя рядом нет – наверное, снова что-то читаешь у камина. Движения после непродолжительного сна вялые и заторможенные. Ополаскиваю лицо водой из стоящего на пыльном подоконнике тазика. Холод быстро прогоняет остатки дремы. Наскоро одеваюсь и забираю подсвечник.

Спускаюсь. Надрывный скрип ступенек разносится стонами кающейся души. Вечер воспоминаний? Точно. Ты не читаешь – стоишь напротив зеркала. Что же показывает тебе память? Что вообще можно разглядеть в сумраке настоящего и прошлого?

Ставлю на камин подсвечник, сам подхожу к тебе сзади и приобнимаю. Не реагируешь, продолжаешь вглядываться в мутную тьму зазеркалья. Вздыхаю и присоединяюсь к тебе.

Я оказался прав – настало время воспоминаний. Из зеркала на меня смотрим мы. Ты ничуть не изменился, а вот я… Возраст, одежда, даже взгляд – ясный, уверенный, гордый и любящий… Безмерно любящий взгляд черных итальянских глаз скрещивается с твоим – мягким, добрым, сострадающим. Любимым.

За стенами домика шумит холодное море – в зазеркалье закат нежно золотит вершины пальм. Оттуда доносятся лишь тихие шорохи вздыхающего прибоя, да временами слышится шелест юбок прогуливающихся по набережной дам.

Взгляд моего двойника встречается с моим, и меня затягивает, кружит водоворот времени.