Полёт над гнездом кукушки (СИ)

========== Он - мой апрель… ==========

Чой Чжон, сколько себя помнила, жила в стенах сеульской психиатрической больницы. Эти потрескавшиеся остатки плитки, которых она иногда касалась подушечками пальцев, хранили в себе больше боли и отчаянья, чем самый несчастный в мире человек. Время нещадно потрепало и внешнюю обивку здания, запустив процесс гниения между деревянных оконных вставок и проседающих дубовых ступеней, что скрипуче проводили докторов, пациентов и проведывающих их внутри богом забытого здания.

Порой, садясь на самую нижнюю ступень, девушка заводила с ней разговор, представляя, что она находится на руках своего доброго друга, готового выслушать когда угодно. Он не дарил ей советов и не прогонял прочь, но молчаливо выслушивал, позволяя обрушить на себя смутные мысли, навеянные очередным прошедшим днем.

У времени есть две стороны: жестокая и милостивая. Первая нещадно крушит песочный материал между кирпичами, создающими стены. Уничтожает деревянные полы, что с каждым днем скрипят все больше и больше. Разъедает щепки оконных рам, которые пропускают холодную зимнюю стужу и сырость во время длительного дождя. Эту сторону времени невозможно остановить, она лишь все ухудшает, забирает уют, отнимает тепло.

Но вторая – безликая. Она незаметно лечит самые глубокие душевные раны. Пробирается в недра сознания, аккуратно заметает боль, выносит большие пакеты мусора из страданий, освобождая место для новых эмоций. Она избавляет от тяжких воспоминаний, якобы случайно стерев их ластиком, который тоже выбрасывает в один из целлофанов на вынос, и впуская внутрь ровный покой.

Чжон любила размышлять о многом, а еще обожала бродить по полупустым коридорам, не подходя ни к кому из людей, но одними губами приветствуя каждую дверь, подсвечник на стене, металлический столик, брошенный забывчивой медсестрой, и целый ряд диванчиков, ежедневно выдерживающих мрачных посетителей. В каждом неживом предмете она находила искреннего друга, мудрого слушателя и усталого хранителя запечатанного в толстых стенах постылого сумасшествия.

Каждый ее день начинался, проходил и заканчивался одинаково. Единственным развлечением в ее жизни было наблюдение за звездами на ночном небе. Темно-синее полотно всегда было разным, хотя обычным людям оно казалось неизменным. Доктора всегда удивлялись словам Чой, уверяли ее, что она обманывает саму себя, но девушка не обращала на это внимания, потому что отличалась от всех, кто ее окружал.

Больше всего девушка любила весну: ее обожаемым месяцем был апрель. Ей казалось, что именно этот период является идеальным и счастливым. Когда уже не холодно, но еще не жарко. Кожа не зябнет от мороза, губы не трескаются от хитрых сквозняков и лицо не сгорает под прямыми лучами солнца, которые вынуждают потом не спать по ночам из-за ноющей боли летнего ожога.

Минувшая первая неделя апреля вобрала в себя всю зимнюю хандру, испытываемую Чой, и теперь девушка не сдерживала довольной улыбки, поднимая личико к солнцу и зажмуриваясь. Она сидела на высоком фонтане в саду больницы, который находился позади самого здания. Здесь редко бывали другие пациенты, предпочитающие проводить свое время внутри в попытках излечить каждый свое безумство.

Чжон не считала себя сумасшедшей. Она всего лишь была немножечко другой. Позволяла себе видеть то, что остальные предпочитали не замечать. Верила в чудеса, вдыхала жизнь в неживое и наслаждалась этим, забывая обо всем на свете.

Чой с нежностью погладила ладошкой бетонный выступ и задумчиво прикусила нижнюю губу, мысленно передавая свои чувства безмолвному мистеру фонтану, держащему ее на своих руках. Она услышала, как кто-то прошел мимо, но не придала этому значения, думая, что все-таки нашелся пациент, подобный ей и решившийся насладиться весенним утром под открытым небом.

Девушка продолжала сидеть с поднятым к небу лицом, про себя напевая недавно услышанную колыбельную, которую медсестра пела пятилетней Лоле из триста второй палаты. Девочка стала свидетелем убийства своих родителей, и после этого никто не мог вырвать у нее ни слова. Она ни разу не улыбнулась и отказывалась выпускать из рук своего бледно-голубого плюшевого медведя. Он был единственным ее другом. Кажется, Чой отлично понимала ее.

Внезапно до слуха Чжон донесся звук хрустнувшей веточки. Открыв глаза, она заинтересованно покосилась на нежданного гостя, которым оказался высокий худой человек, стоящий к ней спиной. У него были длинные черные волосы, достающие до лопаток, и пижама в серую полоску. Он был босым, но даже не вздрагивал от достаточно прохладного ветерка.

Рассмотрев его внимательнее, Чой осознала, что это мужчина. У него была крепкая с виду спина, мускулистые руки, широкие плечи. Волосы спутанные, сеченые, сухие, словно он не расчесывался целую вечность. Она не видела его лица, но и не пыталась приблизиться, ведь кто знает, чем болен этот человек. Стало быть, он новенький, потому что раньше Чжон не приходилось его видеть.

- Сехун! – на пороге появился врач Ким, который непосредственно взаимодействовал со всеми больными. Он пытался отыскать причину болезни каждого и старательно изучал всевозможные средства для лечения психологических заболеваний. Также он был единственным, с кем Чой иногда разговаривала, ведь больше никто не слышал ее голоса. Даже та малышка из триста второй.

Зачем тратить голос на тишину? Заполнять ее словами, которые потом растворяются, подобные костёрному дыму в воздухе? Люди ведь не достойны этого. Они тратят свой дар на вранье, злые слова, пустые обещания… Они убивают и лечат словами, но иногда проще молчать, чем знать, что ты оставил глубокие рубцы на сердце того, кого обидел.

- Сехун! Почему ты здесь? Я ведь просил тебя оставаться в палате! – врач Ким подбежал к пациенту, разворачивая его к себе лицом, и Чой наконец смогла рассмотреть острый подбородок и усталые печальные глаза под длиннющей челкой. – Пойдем уже! Тебе еще нужно выпить лекарство и перевязать спину.

Но, как оказалось, парень, что выглядел чуть старше Чжон, даже не пошевелился. Он стоял перед мужчиной, опустив глаза, и просто молчал. Его плечи были опущены, словно внутри Сехуна сломалась ценная опора. Будто еще чуть-чуть, и он сам сломается, как ломаются спички. Пополам.

Неожиданно парень повернул голову к ней. Словно впервые заметил. Он беспристрастно смерил ее долгим взглядом и медленно отвернулся, не проронив ни слова. Доктор заметил реакцию новенького и тоже посмотрел на застывшую на месте Чой. Он ласково улыбнулся и слегка покачал головой, обращаясь к девушке:

- Чжон, ты снова здесь околачиваешься? Я ведь просил тебя не покидать здание до обеда. Ты снова сбежала от сестры Чэ?

Она не ответила, хотя он и не ждал этого. Врач прекрасно знал, что Чой не говорит при посторонних, но и не избегает их. Обычно люди для нее мало что значили, они здесь все были одинаково больны, как и она. Они не могли понять ее, а она их, не могли принять ее внутренний мир и привычки. А Чжон даже не пыталась кому-то понравиться или с кем-то подружиться - до этого дня.

Позже врач Ким завел парня по имени Сехун в здание, а девушка продолжила сидеть на своем фонтане и пялиться в пустое поросшее травой дно. Она задавалась мыслью, кто же этот парень? Кем он мог быть? Но затем решила, что это совсем не ее дело, ведь время не стояло на месте, а клиника заполнялась новыми нездоровыми людьми.

Но на следующий день Чой снова увидела Сехуна, и это было ужасно, потому что он сидел на ее фонтане. Никто никогда не занимал этого места, ведь оно принадлежало только ей! Так почему же этот сумасшедший уселся на ее друга так, словно уже давно жил в клинике и мог позволить себе все, что вздумается?

Тихо рыкнув себе под нос, Чжон поспешно подошла к длинноволосому юноше и злобно заглянула ему в глаза. Он был все так же спокоен, как вчера, и ответил безразличным взглядом, лишенным любых эмоций. Будто внутри него все неживое, вспоротое от и до, чуть присохшее под запекшейся кровью. Душа тоже кровоточит, тоже крадет солнце из сердца, скребет когтями по чувствам, вспарывая их от угла до угла.