Идеальная пара

Карен Локвуд

Идеальная пара

Дорогие читатели!

Я — неисправимый романтик. Признаюсь вам, что вот уже двадцать три года храню лыжную шапочку, которую связала тогда еще будущему мужу к Дню св. Валентина. Шапочка, конечно же, была темно-красной, а внутри я спрятала коробочку леденцов-сердечек. Я давно уже поменяла вязальные спицы на пишущую машинку, но до сих пор считаю, что мужчины ничуть не меньше женщин любят получать подарки в День св. Валентина.

Вот уже много лет подряд, каждый февраль, я, играя роль Купидона, дарю трем своим сыновьям плюшевые игрушки, забавные открытки и, к их особому удовольствию, конфетки-сердечки, с нарисованными на коробке смешными зверьками. Когда двое из моих сыновей поступили в колледж, подарки стали доставляться по почте. Я как-то спросила, не надоел ли им этот обычай, но мои двадцатилетние студенты, все еще зависящие от родительского бюджета, с поразительной терпимостью отнеслись к все продолжающим приходить сладостям. Ах, как весело было приучать сыновей к романтике, но чем старше они становились, тем труднее было выбрать подарок меж розовых букетиков и разноцветных коробок конфет. Мне необходимо было что-то новое, не такое слащаво-сентиментальное, чтобы в День св. Валентина порадовать нежные сердца моих мальчиков.

И сев за этот роман, я долгое время провела в библиотеке, надеясь найти что-нибудь о подарках к Дню св. Валентина, ранее мной не замеченное. И в одной милой книжке наткнулась на одну забытую в наши дни традицию… Когда-то (еще до того, как придумали почтовые марки и поздравительные открытки стали так популярны) излюбленным подарком были перчатки. Любые, от самых обыкновенных до украшенных бриллиантами.

Джентльмен, собирающийся сделать даме предложение в День св. Валентина, мог преподнести ей перчатки и попросить ее руку в самом буквальном смысле. Если она была согласна, то показывалась в этих перчатках в обществе. Я тотчас же с восхищением поняла, что хотела написать что-то вроде истории Золушки. У моего героя Макса в День св. Валентина было лишь одно желание — отыскать пару найденной им перчатке и, конечно, леди, которой они обе принадлежали. Я решила поместить свою историю в то время, когда романтика и любовь, казалось, были особенно под угрозой — конец XVIII века. В результате получилась повесть, которая, подобно необычной конфете, обнаруженной под толстой оберткой, удивила даже меня.

Если в этом году 14 февраля я подарю родным перчатки, то это будет моим вкладом в возрождение затейливого обычая. Но думаю, что мои сыновья вряд ли согласятся променять милые их сердцу конфеты на данный предмет гардероба. Они захотят и то, и другое.

Надеюсь, что моя история согреет вашу душу. А я теперь знаю, что каждый раз, надевая пару перчаток, буду оглядываться через плечо в надежде увидеть Купидона.

С искренними пожеланиями Карен Локвуд

Лондон, 1794

Купидон, решил Максимилиан, не знает ни жалости, ни пощады.

Еще совсем недавно повсюду зеленели еловые рождественские ветки, колокола радостно возвещали наступление Нового года, а дом уже полон торговцев, предлагающих самые разнообразные товары — от тканей, расшитых золотыми сердечками, и редких в это время года роз до бумажных амуров…

— Не считаете ли вы, — обратился Максимилиан своим спокойным голосом к дамам, — что нам следует отменить бал в этом году?

Дождь, неистово барабанивший по окнам библиотеки, и ветер, свирепо завывающий в печной трубе, не могли заглушить внезапную бурю женского протеста.

— Отменить бал?! — его мачеха даже выронила пригоршню бумажных купидонов и упала на стоящий поблизости стул, уставившись на Макса, словно тот сошел с ума.

Ее крестная дочь Каролина Корделл не преминула присоединиться к атаке.

— Макс, зачем ты предлагаешь такие вещи? — заговорила она, опустившись на колени, чтобы собрать купидонов. — Конечно, если бы ты был все еще серьезно болен, твоя мачеха могла бы тебя понять, но ведь ты выздоровел. — Высыпав купидонов в подол леди Шелберн, она скептически посмотрела на него: — Разве не так?

Наконец самообладание вернулось к мачехе.

— Ведь не собираешься же ты позволить этим сумасбродным идеям снова овладеть тобой — теперь, когда в доме будет полно гостей?

Каро наклонилась, чтобы погладить руку крестной, и с неодобрением уставилась на наследника Шелбернов.

— Правда, Макс, в том феврале ты уехал, подвергая свою жизнь опасности, а теперь у всего Лондона появится возможность убедиться на балу, что наследник имения выздоровел, что с тобой все в порядке. Шелберн просто нуждается в этом маскараде.

Макс, хмурясь, смотрел на нее исподлобья. Со времени своего приезда, позапрошлой осенью, мисс Каролина Корделл постоянно вмешивалась в жизнь их дома. Но если шустрой сироте не представляло особого труда обводить вокруг своего тоненького пальчика его мачеху, то на измученного, утратившего веру в себя виконта ее хитрости действовали гораздо меньше.

— Я абсолютно здоров, дорогая Каро, это ты вдруг побледнела. Я просто подумал, что было бы неуместным устраивать торжества, когда во Франции страдают люди…

— И правда, Макс, — едко заметила мачеха, — если ты собираешься в тысячный раз пережить то, что случилось с тобой там, то почему бы тебе не отразить твои переживания в маскарадном костюме? Ты мог бы нарядиться контрабандистом, торгующим перчатками или бренди, а Каро — французской эмигранткой, подобной той, о которой ты бредишь в своих навязчивых сновидениях.

— Откуда вы знаете, о чем я говорю во сне, maman?

— Слуги, Макс.

— Бывает, я вижу сны и разговариваю в них, но это не бред.

— Макс, — сказала Каро, — твоя мачеха хочет лишь, чтобы у тебя все было хорошо.

С сомнением думал он о молодой леди и о том, что она говорила. Волосы Каро, которые были когда-то длиннее его собственных, теперь были коротко подстрижены по французской моде, а легкий капот с завышенной талией успешно скрывал ее полноту. Для Каро слово «революция» было чем-то абстрактным, обозначая лишь полную свободу в моде, и она старалась не просто перещеголять, а поразить окружающих.

— Каро, — напомнил он, — у меня во Франции, посреди царящего там хаоса, остались друзья. — В отличие от нее, он собственными глазами видел и весь ужас происходящего там, и разбитые вдребезги семьи. Процессы были насмешками над правосудием. Подозрения было достаточно, чтобы человека казнили. Настоящим кощунством казалось то, что в день, когда все чествовали Купидона, сточные канавы охваченного страхом Парижа были заполнены кровью. — Мне есть до этого дело, — просто закончил он, — а если такая же участь ожидает и Лондон, я надеюсь, что кто-нибудь позаботится и о нас.

Каро топнула ногой.

— О, что до всего этого нам, живущим в Лондоне? У нас ведь нет гильотины, и Шелберн-хаус должен провести День святого Валентина так же, как и раньше. — Увидев, что леди Шелберн смотрит на нее с предостережением, она чуть смягчила тон. — Ну, пожалуйста, Макс, не нарушайте планы своей maman.

Но Максимилиан устал от этих споров и от тщетных попыток объяснить, как получилось, что его «большое приключение» на континенте вышло ему боком. Эмигранты-контрабандисты занимали его мысли несколько больше, чем хотела семья, и это чуть было не стоило ему жизни и здоровья.

Она была молода, темноволоса, и он целых три дня сопровождал ее по заброшенным дорогам Франции, и никто не смел притронуться к ней, даже сам Макс, чей соблазн был особенно велик…

Даже теперь эти воспоминания заставляли сердце биться чаще. Слишком много разных образов стояло до сих пор перед его глазами. Мутный свет луны. Лодка, на которой они спаслись. Сброд. Фанатики и идеалисты. И обязательно присутствовал образ Иоланды, темноволосой девушки, потерявшей семью. Нет, это был не бред, она была так же реальна, как и тот нож, воткнутый ему между ребер… и воспоминания о ней не давали ему покоя. До сих пор.