Наследница. Графиня Гизела (сборник)

– Что с вами, мое милое дитя? – испуганная графиня Шлизерн с участием взяла ее за руку.

– С ней часто так бывает, Леонтина, – воскликнула торжествующая баронесса Флери, забыв в эту минуту свое собственное огорчение. – Гизела питает отвращение к драгоценным камням, и ты видишь теперь собственными глазами, что одного прикосновения к ним достаточно, чтобы привести ее в сильное нервное возбуждение.

Графиня Шлизерн молча, с крепко сжатыми губами передала футляр португальцу. Князь, очевидно, считающий этот спорный вопрос о бриллиантах исчерпанным, начал их рассматривать с величайшим интересом. Старинные драгоценности стали переходить из рук в руки, тем временем Оливейра кратко рассказал их историю. Затем бриллианты были убраны в шкатулку.

– Ну, прекрасная повелительница эльфов, наконец желание ваше исполнилось, – сказал его светлость баронессе Флери, которая стояла в глубокой задумчивости, между тем как португалец запирал шкатулку. Князь произнес эти слова полушутливым тоном, но в нем слышалось что-то серьезное. – Надеюсь, это не может дурно отразиться на расположении вашего духа, моя дорогая… Не пора ли нам отправиться в буфет, – продолжал он, обращаясь к гостям, – пока эти предательские тучи не погасили наши факелы.

В самом деле, в воздухе чувствовалось приближение бури. На гладкой зеркальной поверхности озера, до того спокойно отражавшей иллюминацию, появилась небольшая рябь и из леса донесся глухой шелест листьев; огонь факелов, еще недавно вздымавшийся ровно вверх, беспокойно метался из стороны в сторону.

Среди хлопанья пробок, звона стаканов и восторженных тостов, раздававшихся в честь светлейшего хозяина, никто не обратил внимания на этих грозных предвестников бури.

Гизела отказалась идти в буфет. Она надеялась улучить минуту и незаметно скрыться, однако надежды ее не оправдались. Госпожа фон Гербек ни на шаг от нее не отходила. Маленькая толстушка была сегодня неистощимо любезна и имела очень довольный вид. Его превосходительство только что шепнул ей, что, ввиду его безусловного доверия, завтра утром, перед своим отъездом, он желает «откровенно переговорить с ней». Кроме того, он просил ее сегодня вечером последить за Гизелой.

И она усадила молодую девушку на скамейку, находившуюся близ опушки леса, откуда было видно все собравшееся общество. На другом конце скамейки уселась сама со своей старинной приятельницей, с которой они не виделись уже несколько лет. Дамы велели принести себе кушанья и во время еды не переставали толковать о беспримерном бесстыдстве иностранного выходца. Это просто какой-то авантюрист, хвастун; почем знать, каким способом приобрел он все эти драгоценности? А впрочем, толстушка была даже уверена, что все это – «дрянь поддельная», камни имеют какой-то неестественный блеск, это может отличить и ребенок, сравнив эту мишуру с необыкновенными фамильными бриллиантами графов Фельдернов. А его превосходительство отличнейшим образом отделал этого сумасброда, не удостоив даже взглядом ни его самого, ни его хваленых бриллиантов.

Словно больной ребенок, утомленно откинула Гизела голову на спинку скамейки. Раздавшаяся музыка заглушила продолжение разговора. Бедная девушка чувствовала себя совершенно одинокой и глубоко несчастной, сердце ее болезненно сжималось… Сейчас она бы молча перенесла оскорбление, нанесенное ей злобной мачехой, ибо борьба уже измучила ее. «Да и к чему привела бы эта борьба?» – подумала она с тупой покорностью и равнодушием. Все эти неудавшиеся попытки… Не все ли равно, что о ней думает свет? Сколько времени она сидит тут одна, и никому нет до нее дела, все о ней забыли, все-все… А там, в толпе, словно дразня ее, мелькает красная шапочка и как магнитом притягивает к себе померкший взор молодой девушки. Всякий раз, когда высокая мужская фигура появлялась рядом с темнокудрой головкой, – чего на самом деле не было, она постоянно ошибалась, – сердце ее обливалось кровью и она едва переводила дыхание.

Наконец она решила не смотреть туда и медленно откинула голову назад. Широкие прохладные листья висящей над головой ветки освежили ее пылающий лоб; она закрыла глаза, но во внезапном испуге тотчас же снова подняла свои отяжелевшие веки.

Португалец стоял сзади и тихо звал ее по имени. Гизела продолжала сидеть неподвижно. Да, это его голос, но как странно он изменился, и звучал как-то странно…

– Графиня, слышите ли вы меня? – повторил Оливейра громче, так как сильный аккорд заглушал его слова.

Гизела медленно наклонила голову, не оборачиваясь к нему.

Голос раздался уже над самым ее ухом.

– Вы, графиня, поступаете так же неблагоразумно, как и те, что там веселятся, – сказал он шепотом. – Вы слушаете музыку, не думая о буре, которая вот-вот разразится. – Он помолчал с минуту. – Неужели вы ждете, пока хлынет дождь? – продолжал он настойчиво, желая услышать хотя бы звук ее голоса.

– Я не могу уйти, не предупредив госпожу фон Гербек, – возразила Гизела. – Она, конечно, только посмеется над моими опасениями, потому что вы сами видите, что здесь никто не помышляет о буре.

Она немного повернула голову в его сторону, не поднимая глаз. Малейшее ее движение могло привлечь внимание гувернантки, которая весело болтала со своей приятельницей. Молодая девушка инстинктивно боялась, что подозрительный ненавистный взор толстухи упадет на этого человека, стоявшего так близко и говорившего с ней таким глубоко взволнованным голосом.

Он протянул руку в ту сторону, где сидел князь, неподалеку от одного из буфетов. Перед его светлостью стоял министр с полным стаканом вина в руке. Его превосходительство казался столь оживленным, что напрасно было искать в его жестах и улыбающемся лице равнодушно-неподвижную маску дипломата. Вероятно, в эту минуту он провозглашал тост, веселый и остроумный, предназначенный лишь для уха его светлости и некоторых из стоявших рядом кавалеров. Члены этого маленького избранного кружка засмеялись и, обменявшись выразительными взглядами, подняли стаканы.

– Вы правы, там никто не хочет думать о непогоде, – сказал португалец. – Но буря будет, – прервал он сам себя, опуская голову так низко, что молодая девушка почувствовала его дыхание на своей щеке. – Графиня, вернитесь в ваш тихий Грейнсфельд! – прошептал он с мольбой в голосе. – Я знаю, что эти тучи нанесут удар и вам.

Смысл его слов был темен и похож на прорицание. Намерения этого человека были полны противоречий: при каждой встрече он обнаруживал неприязненное отношение к ней, но в то же время оберегал ее от падения в каменоломнях, вот и сейчас, предупреждая о скорой грозе, просит поспешить укрыться… И почему именно ее? Там только что промелькнула красная шапочка… А-а, прекрасной темно-каштановой кудрявой головке немного времени понадобится, чтобы скрыться от непогоды, ибо Лесной дом близко, в момент опасности можно спасти свою лучшую драгоценность под собственной крышей…

Сердце ее наполнилось несказанной горечью.

– Я поступлю так, как другие, – останусь здесь, – добавила она мрачно, почти жестко. – Если гроза эта несет удар и для меня, я с твердостью буду ожидать его.

Она почувствовала, как спинка скамейки задрожала под его рукой.

– Я полагал, что говорю с женщиной, которая вчера по собственной воле шла, опираясь на мою руку, – сказал он, помолчав. Этот неуверенный тон показался Гизеле глубоко раздраженным. – К ней обращаюсь я повторно, несмотря на только что полученный решительный отказ… Графиня, последний раз вы видите меня близ себя: через час вам станет понятно, какого жестокого противника вы имеете во мне.

– Мне это известно и теперь.

– Нет, это не так, если вы столь упорно отказываетесь выполнить мою просьбу… Я был дурным актером, не выдержал роли, забыл ее… Рука, которая должна нанести удар, дрожит… Я могу только сказать еще раз: «Бегите, графиня!»

Она обернулась и взор свой, полный душевной муки, устремила в лицо неумолимого противника.

– Нет, я не уйду, – проговорила она дрожащим голосом, с горестной улыбкой на судорожно подергивающихся устах. – Скажите лучше, что вы недостаточно резко выражали до сих пор свое презрение ко мне. Но будьте покойны, могу вас уверить, что презрение это вполне прочувствовано мной… Я не уйду! Наносите свой удар! В эти немногие дни я научилась страдать, я знаю слишком хорошо, что такое душевные муки. Вы сами приучили меня к этим ударам и должны видеть, что я с улыбкой принимаю их.