Роза на алтаре (Цветок страсти)

– Мне жаль, – еле выговорила Элиана, имея в виду гибель Себастьяна, – как мне жаль!

– Я рада, что Ролан жив, – прошептала Дезире – Ведь он для меня почти как сын.

– Ты поедешь со мной?

– Нет, я навещу вас потом.

– А я с тобой, мама! – Адель первая пришла в себя, она прыгала и смеялась, как маленькая. – Мы поедем прямо сейчас?

– Да, конечно.

Девушка побежала переодеваться, и через полчаса они уже сидели в открытой коляске. Адель щебетала без умолку, вертя головой во все стороны. Она надела новую светло-сиреневую шляпку, украшенную желтыми, голубыми и розовыми цветами, и такого же цвета шелковое платье. Несколько непокорных золотисто-каштановых завитков выбивалось на лоб, что придавало девушке озорной и кокетливый вид.

Они ехали по Парижу, по летнему Парижу, казавшемуся воплощением изящества и красоты, полному солнца и света, изысканно-безупречному и в то же время очаровательно-легкомысленному городу сказочных грез.

Элиана хотела заехать в церковь, но потом решила, что еще успеет это сделать. Она улыбалась легкой улыбкой, но ее глаза оставались печальными.

– Что с тобой, мама? – с упреком спросила Адель.

– Я не понимаю, почему Ролан не приехал сам и не прислал записки. Что с ним? И отчего нам так поздно сообщили о том, что он жив? Где он пропадал все это время?

Адель пожала плечами. Она не удивилась и не встревожилась. Ее не пугало будущее. Ей казалось, что наладить жизнь так же просто, как навести порядок в собственной комнате.

– Возможно, он был без сознания. Или болен тифом, и его лечили где-нибудь в Пруссии или Польше. И потом, ты же знаешь, как безобразно работает почта!

– Да, ты права, дочка, – промолвила Элиана, – главное, что он все-таки жив!

Они вышли из экипажа и поднялись на широкое крыльцо госпиталя.

В просторном коридоре их встретил врач. Женщина в волнении протянула ему бумаги.

– Я мать Ролана Флери. Приехала за своим сыном. Почему-то доктор пристально и внимательно смотрел на стоявшую позади Элианы Адель.

– Это моя дочь, – сказала женщина. Ее пронизывало нетерпение. Руки слегка дрожали, а взгляд был прикован к лицу врача.

– Можно мне поговорить с вами с глазу на глаз, мадам? – спросил доктор.

– Да, конечно – Элиана оглянулась на дочь – Адель, пожалуйста, выйди, подожди на крыльце.

– Нет, пусть она останется здесь, а вы идите за мной. Он провел женщину в какую-то комнату и предложил ей присесть.

Элиана заметила, что доктор избегает ее взгляда.

– Что с Роланом? – еле слышно прошептала она.

– Сейчас объясню. Не беспокойтесь, мадам, его жизнь вне опасности, и вы можете забрать его домой. Он пострадал от взрыва снаряда еще при наступлении нашей армии. Его привезли в Париж совсем недавно, и я сразу же вам сообщил. После взрыва ваш сын почти не мог двигаться, ничего не видел и не слышал, но постепенно все восстановилось. – Врач сделал паузу. – Все, кроме одного.

– Чего? – мучительно прошептала женщина.

– Зрения. Он не видит.

Внезапно Элиане стало трудно дышать.

– Но это… не навсегда?

– Не знаю. Ничего не могу сказать. Не уверен. Чудеса происходят нечасто, но этот случай сам по себе достаточно редкий. Ведь глаза целы. Время покажет, что ждет вашего сына. Сейчас самое главное – постараться, чтобы он не ушел в себя. Думаю, если в его жизни появится какая-то радость, если он не утратит надежду, то постепенно зрение вернется к нему, как вернулось все остальное.

Элиана сорвалась с места.

– Я хочу его видеть!

– Конечно. Идите за мной. На глазах вашего сына повязка. Я объяснил, что так нужно… пока.

– Он… не знает?

– Знает. Я уверил его, что со временем зрение восстановится. Просто одно дело не видеть, потому что завязаны глаза, и совсем другое… – Он замолчал, потом закончил: – Знаете, это равносильно тому, чтобы с головой погрузиться в ледяную воду. Я хотел снять бинты именно тогда, когда рядом с ним будут находиться близкие люди. Мальчик еще так молод…

Когда Элиана увидела своего сына, то на мгновение забыла о том, что сказал врач. Главное, что Ролан был здесь, живой, настоящий, из плоти и крови! Она обняла его крепко-крепко и едва не задохнулась от слез. Она любила его как саму жизнь, как все самое прекрасное в этой жизни, и вот он вернулся к ней!

Он был все так же красив, но в чертах лица появилась какая-то странная сосредоточенность и строгость. Он сел в экипаж рядом с растерянной, притихшей Аделью, которая не знала, как вести себя с братом, и сказал Элиане:

– Знаешь, мама, иногда мне кажется, что я чувствую, откуда идет солнечный свет. А вообще у меня такое странное ощущение, будто я еще не проснулся, но вот-вот проснусь. Я как будто постоянно чего-то жду. Порой мне чудится, что весь мир где-то далеко, но в другой раз он пугает меня своей близостью, он словно бы наступает на меня, и я не знаю, куда от него деться.

Элиана сжала его руку в своей.

– Доктор сказал, что ты поправишься, – как можно увереннее отвечала она.

– Да, я знаю, – спокойно промолвил Ролан, слишком спокойно, точно речь шла не о том, что только и может быть важно для него сейчас.

– Все будет хорошо, – прошептала мать, прижимаясь к его плечу, – ведь теперь ты с нами, теперь ты с нами!

Постепенно женщина поняла, что Ролан не успел увидеть настоящей войны. («Увидеть!» – теперь это слово имело для нее совсем иное значение!) Он пострадал буквально в первом же сражении. Поблизости разорвался снаряд, но Ролан почти ничего не помнил и очнулся лишь через несколько часов.

Элиана рассказала ему о своей поездке, о том, как встретилась с Бернаром, и Ролан слушал ее с огромным интересом. Теперь он по-новому восхищался своей матерью, ну а отец оставался его вечным кумиром. Вообще, почти все представления юноши о жизни, о мире и войне сохранились в прежнем виде. Впрочем, тогда большинство молодых людей, если речь шла о политике империи, рассуждало примерно одинаково.

– Я считаю, император Александр напрасно не захотел заключить мир, – говорил Ролан. – Завоевывая страны, Наполеон никогда не стремился поработить их народы. Напротив, он привносил в их жизнь то положительное, что было достигнуто во Франции. Россия в некотором смысле – довольно отсталая страна, там до сих пор существует крепостное право. Если б русские приняли европейский кодекс и освободили своих крестьян, это послужило бы для их же блага. Наш император победил бы, если б поднял русский народ на борьбу.

– Но мне кажется, они отказались бы сражаться за свою свободу под флагом чужеземцев, – возразила Элиана.

– О нет, простые люди тянутся к императору, как и молодежь!

– Я плохо разбираюсь в политике, сынок, – сказала женщина. – Тебе было бы гораздо интереснее беседовать с отцом.

Разумеется, она обо всем сообщила Бернару, но не была уверена, что он получит письмо.

Пожалуй, впервые в жизни Элиана была по-настоящему рассержена на мужа. Как бы сейчас пригодились Ролану помощь и поддержка отца!

Она старалась как-то скрасить жизнь сына, но понимала, что даже в окружении близких он чувствует себя куда более одиноким, чем прежде.

Адель была неосмотрительна и нередко произносила неосторожные фразы. К тому же она много болтала о пустяках; могла развлечь и развеселить Ролана, но в серьезные товарищи пока не годилась. Книги, которыми интересовался юноша, казались ей скучными, и она с трудом заставляла себя прочесть вслух хотя бы пару страниц.

Андре и Морис были очень подвижны, и у них не хватало терпения подолгу сидеть в обществе старшего брата, но зато Розали часто заходила в комнату Ролана. Юношу умиляли ее рассудительность и строгость. Иногда он даже просил ее почитать что-нибудь вслух. Девочка охотно соглашалась и читала не торопливо и сбивчиво, как Адель, а очень старательно, медленно, с выражением.

И все-таки никто не понимал Ролана так, как Элиана. Она пыталась представить, что значит ощущать подобную замкнутость в себе. Однажды Ролан обронил: «Я отгорожен от мира мрачной стеной».