Графиня тьмы

— Ну да, две кошки, но они у нас уже давно… Мадам их очень любит и сама кормит.

— А собаки?

— Собак нет. Они бы доставляли неудобство при переездах из города в город. И потом, вы помните, как еще в Хейдеге, когда умер Коко, мадам горько плакала и поклялась, что не будет заводить других собак. Но если мы осядем тут надолго, кто знает, не переменит ли она свое мнение… А сейчас, если позволите, мы позовем Жоэля и договоримся о завтрашней встрече. Время позднее, и мне пора в обратный путь.

— Подождите еще немного! Меня так мучает один вопрос…

— Какой же?

— Мадам… Счастлива ли она?

— Кажется, да… По крайней мере, выглядит счастливой.

— Поймете ли вы меня без прямого вопроса?

Филипп Шарр смешался. Его честные глаза смотрели в сторону, не желая встречаться с пытливым взглядом Лауры.

— Вы хотите сказать… любят ли они друг друга?

— Да.

— Не возьмусь ответить, ведь на этот счет они очень

скрытны. Таятся даже от меня. Он обращается с ней, как с королевой, а она с улыбкой принимает эти вечные почести. Но мне не ведомо, что происходит между ними по ночам, когда они остаются одни. Разве что порой, в ночной тиши, такой привычной в замке, раздается ее плач, но потом очень быстро стихает.

— Как будто кто-то утешает ее?

— Быть может…

— Но почему же все-таки у вас так тихо? Ведь она любила музыку…

— В гостиной есть клавесин. Случается, она играет…

Господи, ну как же трудно разговорить человека подобного склада, особенно если он вознамерился молчать! Лаура решила слегка отклониться от темы:

— А какую жизнь они ведут в этом замке?

— Жизнь знатных вельмож. У них великолепная обстановка и ткани для отделки стен, платья мадам заказывает в Париже по последней моде. Ей присылают еще и духи, разные снадобья для кожи. К столу подают тончайшие блюда, и сам граф большой знаток вин. Те, что приносят почту и газеты, приходят в перчатках, ведь им случается видеть графа, но графиню никогда… но, прошу вас, дайте мне заняться приготовлениями к завтрашней встрече!

— Последнее слово: вам часто случается видеть ее? Без этой вуали?

— Да, частенько…

— Но неужели по ее лицу ничего не заметно? У нее ведь такое выразительное лицо! Малейшее чувство там читалось так ясно…

Видя ее упорство, он слегка улыбнулся:

— Мадам, я могу сказать вам только то, что знаю сам. А о ее чувствах я ничего не знаю. Можно теперь позвать Жуана?

— Зовите!

Лаура оставила мужчин договариваться между собой. Она знала, что они с давних пор симпатизировали друг другу и были бы рады поговорить немного с глазу на глаз. К тому же подробности завтрашней встречи мало ее интересовали. Она поблагодарила Шарра за рассказ и за преданность делу, которое ей так бы хотелось назвать своим, и удалилась к себе в комнату, где в мягком свете ночника спала Элизабет. Но сама она ложиться не стала, а подошла к окну, выглянула и с досадой отметила, что пошел снег. С черного неба неспешно слетали ленивые снежинки. Это был самый первый снег в году, и казалось, он тут же и растает, но Лаура-то знала, что беспокойство ее не напрасно, снег выпадет опять, и дорога будет нелегкой. Она постояла еще, глядя, как легкие хлопья кружатся в воздухе, ложатся на фонтан и спадают на землю, чтобы сразу же растаять без следа. Погруженная в свои мысли, она заметила вдруг, как от крыльца отъехал всадник и, пустив коня в галоп, скрылся в белоснежной ночи. Филипп Шарр возвращался в Эйсхаузен. Тогда она вернулась в гостиную, где Жуан, сидя у камина, докуривал трубку. Он повернул к ней голову и улыбнулся. Улыбка на его устах была такой редкостью, что Лаура помимо воли отметила, без сомнения впервые в жизни, что эта улыбка, так контрастировавшая с жесткими волевыми чертами лица, казалась даже соблазнительной:

— Похоже, вы довольны?

— И верно, доволен. Всегда приятно увидеться с другом, а я очень ценю Шарра.

— Вы видели, что идет снег?

— Видел. Не думаю, что он помешает нашей завтрашней… прогулке, но этот снег напоминает о том, что скоро нужно нам не откладывая трогаться в обратный путь. Дорога домой будет трудной!

— Я знаю. На который час назначена завтрашняя встреча?

— Поедем к трем. Надо будет проехать деревню, замок и остановиться у первой развилки, на лесной дороге. Хорошо бы вам сейчас лечь поспать, а завтра обе одевайтесь потеплее!

Ничего не ответив, Лаура кивнула, пошла к себе и легла. Но сон не шел к ней. Эта ночь казалась ей бдением перед боем, хотя никакое сражение не намечалось, разве что схватка с чувствами, слезами, сожалениями. Шарр сказал, что Мария-Терезия радовалась, что увидит дочь, но что будет с нею, когда минует миг встречи и придется возвращаться в этот замок, который, по сути, был лишь золотой клеткой, тюрьмой, хоть бы и с одним-единственным стражем, пусть даже и любимым. На часах ратуши пробило три, когда Лаура, устав от своих мыслей, наконец уснула.

Они выехали из отеля «Англетер» около часа пополудни. Снег перестал, от него не осталось и следа, зато подморозило. Лаура по-зимнему закутала дочку: та надела теплое платье, меховые ботики, голубую накидку с капюшоном, подбитую и отороченную горностаем, в руках — горностаевая муфта. Сама она оделась почти так же, как всегда, только одежду предпочла серых тонов, а сверху набросила накидку на бобровой подкладке. Никаких шляп, их не наденешь с капюшоном. Зато Лаура тщательно уложила вьющиеся волосы Элизабет. Сама она уже давно заплетала в косы свои пепельные волосы и укладывала венцом вокруг головы: эту прическу можно было легко сделать самой, без помощи горничной.

Всю дорогу сердце ее колотилось, словно она ехала на любовное свидание. А Элизабет сгорала от любопытства, не понимая, к кому они едут. Она все испробовала, от ласки до обиды, чтобы заставить мать открыться ей, но так ничего и не добившись, сейчас попросту дулась. Жуан, само собой, тоже разговорчивостью не отличался. Так что приходилось девушке довольствоваться созерцанием пейзажа: припозднившаяся осенняя пастель опустилась на берега реки и на изящно очерченные холмы и возвышенности, отделявшие огромную равнину на севере Германии от цепи южных гор. Небо в тот день было особенно красиво. Избавившись от снеговых туч, оно светилось голубовато-серым муаром бледного утонченного оттенка. Но Элизабет, уйдя с головой в свои капризы, сочла эту неяркую красоту довольно монотонной.

— Долго еще? — крикнула она в нетерпении Жуану.

— Почти приехали! — сверившись с какой-то бумагой, закричал он в ответ с высоты своего насеста. — Вот и Эйсхаузен!

Мать и дочь вместе приникли к окошку кареты. Жуан придержал лошадей, и они чинно проехали шагом по городку, так похожему на другие, что попадались им на пути, и затем выехали на дорогу, с обеих сторон обсаженную деревьями. Дорога побежала в сторону, и тут Жуан указал хлыстом вперед:

— Там замок!

Действительно, похоже на замок. Во Франции сказали бы, усадьба, но трудно было определить, в каком она стиле: большой прямоугольный кирпичный дом, а крыша чуть загибалась, округляя углы. На каждом из трех этажей по девять окон, в центре возвышалось крыльцо. Перед домом — двор с двумя аллеями каштанов: одна вела к дороге, а другая — к дому священника. В саду за домом виднелись голые ветви деревьев. Наверное, удобный, крепкий дом, но для той, в чьей памяти еще не стерлись красоты Версаля и даже Тюильри, это была просто лачуга. Лаура подумала, что ее принцессе гораздо больше подошел бы новенький с иголочки замок в Комере, который изумительно отражался в пруду Вивианы, замок, словно закутанный в великолепный плащ зачарованных лесов… Но мечты ее прервал капризный голосок Элизабет:

— Почему мы не остановились? Да куда мы едем, наконец?

— Еще чуть-чуть терпения! Мы почти приехали… Дорога нырнула в дубовую и буковую рощу, и через несколько туазов [95] они оказались на развилке, обозначенной столбом с двумя стрелками. Жуан остановился на обочине и поглядел на часы: