Принцесса Востока

Она тоже улыбнулась. Она знала, что он угадал ее скрытую мысль, и сердилась на себя, что не умела скрыть свое неприязненное чувство к нему.

Рита перестала играть и откровенно созналась:

– Мысль о Египте интересует меня. Я была в Александрии, Каире и видела все, что полагается видеть. Но я никогда не была в пустыне, которую вы обещали показать мне и Каро.

– И Нил, – добавил Гамид мягко. – На моей парусной барке вы должны подняться по Нилу. Могильная тишина нависает над ним в полдень, когда пылает солнце, а в часы вечерней прохлады…

Легкая усмешка скользнула по губам Риты.

Словно тень упала на лицо Гамида, и он резко прервался на полуслове. Рита, по его мнению, была вульгарной и неинтересной. Несмотря на ее остроумие, живость и веселье, единственным интересом для него в Рите было ее огромное состояние. Как женщина она не нравилась ему совершенно, и он опасался, что она могла помешать дружеским отношениям, возникшим между ним и Каро.

Гамид достал тонкий портсигар и предложил Рите папиросу. Она неизменно отказывалась от них, а он столь же неизменно предлагал их ей. Он знал, что это раздражало Риту, и поэтому дразнил ее.

Появилась Каро, вся в розовом, и Рита заметила, что пристальный взор Гамида остановился на ней с выражением, которое не понравилось Рите.

«Что в нем могло привлекать Каро? – подумала Рита. – Но, может быть, он не так уж сильно ей нравится. Она, правда, болтала с ним, смеялась и шутила, быть может, чаще, чем со многими другими мужчинами, с которыми она встречалась в обществе, бывая в театрах, на балах и в ресторанах. Но Гамид никогда не встречался с Каро наедине».

Гамид явился к завтраку, после которого он хотел повезти их в Версаль. Он обещал повести их в маленькое кафе, где подавали прекрасную гусиную печенку.

«Стоит ли для этого ехать с ним за сорок километров?», – с раздражением подумала Рита. Она готова была пожаловаться на головную боль и остаться дома, чтобы вечером отправиться в театр, но, подняв глаза и заметив, что Гамид смотрит на Каро, которая не заметила его взгляда, она переменила свое решение. Гамид стоял очень близко от Риты, около открытого окна, и она заметила выражение его лица, так как он не подозревал, что за ним наблюдают. Для Риты этого было достаточно, чтобы решиться участвовать в поездке…

«Предупредить ли Каро?» – подумала она. Но как часто такое предупреждение лишь возбуждало интерес и любопытство, заставляя пренебрегать опасностью. «Я ничего не скажу. Такое предупреждение может оскорбить Каро».

Рита запела венгерскую народную песнь, зная, что веселый, беззаботный мотив не понравится Гамиду при его теперешнем настроении, жаждавшем другой музыки. Когда она кончила песенку, она встала и закрыла крышку рояля.

– Вот и все! – сказала она, подойдя к открытому балкону.

Гамид тихо рассмеялся.

Рита взглянула на него, и весь его вид – красивое лицо, блестящие черные волосы, широкие плечи и стройная фигура в элегантном костюме – возбудил в Рите ненависть. Она возненавидела его в это летнее утро в Париже, когда на улицах кипела шумная жизнь столицы и золотые лучи солнца заливали комнату, украшенную цветами, – и ненавидела его потом всю жизнь.

Был чудный, яркий, сверкающий день, когда они ехали в автомобиле. Рита старалась забыть свои мысли о Гамиде, но настоящая ненависть нелегко забывается и отравляет радость жизни. Рита заставила себя думать о другом, чтобы забыть это неприятное чувство. Она стала глядеть на извилины дороги, по которой они проезжали, вспомнила о Тиме, и мысль о сыне была приятна, как прохладный ветерок в знойный день.

По субботам она всегда навещала его в университете в Гарроу. Они гуляли вместе по маленьким, извилистым улицам, сидели на террасе, куря папиросы и глядя вдаль, где на горизонте вырисовывались очертания далекого Лондона. В отдалении проходили поезда, маленькие, точно игрушечные. Когда они прощались, Тим провожал мать до ее автомобиля и долго еще глядел ей вслед.

Совершенно неожиданно мысли Риты перешли к сэру Джоржу. Нельзя было рассчитывать на его вмешательство в этом вопросе. Рита ясно представила себе его холодные голубые глаза с насмешливым выражением, ясно слышала его приятный, спокойный голос: «Моя дорогая, маленькая леди, зачем беспокоиться напрасно, никто из нас не может управлять чужой судьбой, вы подумайте, как это было бы скучно. Вмешиваться в дела других людей так бесполезно».

Автомобиль остановился перед маленьким отелем с верандой, обвитой настурциями. На веранде под навесом с белыми и красными полосами стояли зеленые столики и стулья. Хозяин гостиницы, высокий человек с бледным лицом и умными глазами, встретил их и, выслушав распоряжения Гамида, поспешил удалиться, чтобы исполнить их.

В отдалении раздался его голос, прервавший царившую тишину.

Последовало долгое ожидание, и Рита чуть не заснула, сидя на стуле. Каро и Гамид прогуливались по дороге, окаймленной кустами, на которых лежала белая летняя пыль. От высоких елей против кафе падала прохладная, приятная тень. В маленькой рощице, куда они отправились, было очень тихо. Каро бросила недокуренную папиросу на землю, усыпанную опавшей хвоей. Мгновенно вспыхнуло смолистое пламя, но вскоре потухло, курясь ароматным дымком в неподвижном воздухе.

– Я люблю приятные запахи, – медленно заметила Каро, – люблю благовоние крепких духов, запах горящих костров, благоухающих смолой, аромат цветов, скошенной травы, запах пыли и сирени, который весной наполняет улицы Лондона. Удивительно, как запахи связаны с воспоминаниями. Я никогда не вдыхаю аромата черемухи, чтобы не вспомнить своего детства, когда я маленькой девочкой ожидала своего отца в большой прохладной комнате монастыря, где я воспитывалась. Тогда в большой вазе на столе благоухал букет черемухи. Я всегда вспоминаю Сару Бернар, понюхав фиалки. Мне было пятнадцать лет, когда я видела ее в первый раз. Она играла «Даму с камелиями». А кроме запахов как много значат звуки – тембр голоса, например. Я не забуду ее голоса. Сколько в нем было страсти и нежности! Мне было пятнадцать лет, и я в первый раз была в театре, я не спала три ночи после этого спектакля, мне все еще казалось, что я слышу ее прекрасный голос. Когда она уезжала после гастролей, я поехала на вокзал. Там на платформе я увидела ее у открытого окна вагона. Я купила огромный букет фиалок и, набравшись храбрости, подбежала к окну и протянула ей букет. Она стояла у окна, разглядывая толпу. Она была вся в зеленом, ее зеленоватые глаза смотрели на меня и улыбались. Вероятно, я показалась ей совсем ребенком. Она взяла цветы, поцеловала их и вернула мне несколько фиалок с улыбкой, сказав своим прекрасным голосом: «На добрую память!» Я была в восторге и с тех пор люблю фиалки.

Когда она обернулась, чтобы покинуть прохладную, зеленоватую тень рощи и вернуться в ресторанчик, Гамид сказал:

– Не хотите ли остаться еще немного? На террасе так жарко, и миссис Тэмпест, наверно, заснула. Вот посмотрите!

Он опустился на колени, перебирая пальцами густой, мягкий покров опавшей хвои.

– Мягко и сухо, как шелк. Сядьте здесь. Подождите!

Он снял свой плащ и положил его на землю. Она оперлась о широкий ствол дерева. Он сидел напротив нее, скрестив ноги и весело улыбаясь.

– Тут очень хорошо.

– Да.

– И прохладно.

– Да.

Они оба рассмеялись.

– И тенисто.

– Да.

– Вы любите красивый тембр голоса? Я также люблю… ваш!

Он нагнулся вперед, чтобы зажечь ее папиросу. В этот момент он показался ей типичным европейцем. В его стройной фигуре, в светлом элегантном костюме, в его смеющихся глазах, шаловливой мальчишеской улыбке не было ничего, что напоминало бы его восточное происхождение.

Как будто поняв ее мысли, он быстро продолжал:

– Вы, конечно, знаете, и, вероятно, уже многие говорили вам, что у вас очаровательный голос. Какая-то прелесть, словно благоухание цветка чувствуется в нем. Такое впечатление…

Он говорил очень медленно, у него самого был низкий, бархатный голос; сдержанная сила звучала в нем. Каро чувствовала это и быстро ответила: