Поцелуй разбойника

Он поджал тонкие бескровные губы и медленно провел рукой по волосам, упорно падающим на лоб.

— Я терпеливый человек. Если вам нужно время…

— Зачем вы приехали? Снова мучить меня?

— Мучить? — переспросил он, насмешливо подняв брови. — Почему вы так подозрительны, дорогая? Я приехал навестить безутешную вдову своего друга. Другая причина была бы просто неприлична.

— Я бы предпочла, чтобы вы вообще не приезжали.

Бетси принесла кувшин с элем и стакан и с неохотой поставила их перед гостем. Маргерит хотелось попросить горничную остаться, но кто знает, что еще скажет Монтегю. Не находя себе места от беспокойства, она подошла к окну. Вдыхая свежий запах травы и распускающихся листьев, она думала о том, сумеет ли когда-нибудь избавиться от прошлого.

Бетси вышла и тихо закрыла за собой дверь. Монтегю пил с жадностью, шумными глотками, словно целый день провел в пустыне. Наконец он со стуком поставил стакан на расчетную книгу, и Маргерит вздрогнула.

— А теперь, раз вы не расположены к любовным разговорам, перейдем к делу.

Она похолодела.

— Я уже заплатила вам.

Наступившая тишина становилась угрожающей.

— Я считаю, что ваша тайна стоит намного больше, — вкрадчиво произнес он. Чтобы не упасть, Маргерит прислонилась к подоконнику, ей не хватало воздуха. — Мне нужна еще тысяча фунтов, — продолжал он. — Даю вам две недели, чтобы найти их.

Она не сразу смогла заговорить.

— Мне нечего вам дать. У меня ничего не осталось. Мне едва хватает на хозяйство. — Она повернулась к нему: — Это правда.

Он усмехнулся:

— Вы избавились от любимой мебели Литгоу. Еще многое можно продать, включая картины и безделушки.

— Я сама решу, что мне продавать. Этот дом завещан мне со всем его имуществом.

Он развел руками.

— Ну что ж, значит, надо продать все лишнее. — Он встал, и кресло заскрипело, освобождаясь от его тяжести. Он подошел и, встав у нее за спиной, прошептал ей на ухо: — Тысяча фунтов.

Она отшатнулась, но он крепко ухватил ее за руку. Вскрикнув, она попыталась высвободиться.

— Пустите меня! Вы не имеете права меня трогать.

Ренни хотел прижать ее к себе, но она вывернулась и отскочила в сторону. Он шагнул к ней, она быстро наклонилась и схватила с пола осколок стекла.

— Не подходите, или я зарежу вас! — Она показала ему стекло, и похотливая улыбка исчезла с его лица.

Он отступил, размышляя, как, не уронив своего достоинства, выйти из этого положения. Наконец он пожал плечами, его глаза холодно блеснули.

— Я уже говорил — я терпеливый человек. — Он направился к двери. — Я вернусь за деньгами через две недели.

— Вы шантажист! — презрительно процедила она в бессильной ярости. Она порезала руку о стекло, и струйка крови проложила горячую дорожку на ее запястье.

— Шантажист? — Он прищелкнул языком. — Конечно, мне полагается плата за ту помощь, которую я оказывал вашему покойному мужу, скажем так, в чрезвычайно деликатных делах.

Она дрожащим голосом прошипела:

— Вы так же виновны в убийстве, как и он! Впрочем, скорее всего вы совершили это грязное дело без его помощи. Литгоу, может быть, и потерял разум в конце жизни, но убийцей он не был.

— Ваша история, — усмехнулся он, — могла бы, наверное, убедить судей, но я в этом сомневаюсь…

— Я не участвовала в ваших подлых делах! — воскликнула она, поняв, что он не прочь свалить всю вину на нее.

— Вы прятали якобитских шпионов, а это измена, моя дорогая.

Он засмеялся, и его смех кинжалом ударил ее по нервам.

— Мне не хочется видеть, как свернут вашу милую головку, но я без колебаний донесу на вас.

Не выпуская из рук осколок, Маргерит подошла к нему.

— Я заплачу вам тысячу фунтов, если вы скажете, где зарыли тело этого сержанта.

Он долго, словно забавляясь, смотрел на нее.

— Поживем — увидим. Может быть, когда-нибудь я и открою вам эту тайну. Все зависит от вашего отношения ко мне. Ваше будущее в ваших руках, дражайшая Маргерит, и вам стоит хорошенько над этим подумать.

— Уходите! — Силы покинули ее, и, упав в кресло, она выронила свое оружие. Красное пятно крови расплылось на ее зеленой шелковой юбке. — Вы жестокий человек, мистер Ренни.

Ничего не ответив, он вышел. Походка его была уверенной — он знал, что она в его власти. Маргерит подняла с пола увядшие фиалки и погладила нежные лепестки.

Она думала о том, что ее жизнь похожа на эти цветы — короткий расцвет и увядание. А может быть, ее жизнь похожа на ту звезду, что на миг ярко блеснет в небе и исчезнет навсегда?

Она состарится и увянет прежде, чем получит свободу. Ей всегда говорили, что она должна делать, и если Монтегю Ренни добьется своего, она превратится в его вещь, как это было с Литгоу.

В ее душе нарастал протест, и ей пришлось стукнуть себя кулаком в грудь, чтобы затушить взбунтовавшиеся чувства. Она найдет в себе силы справиться с Монтегю Ренни и всеми, кто захочет навязывать ей свои правила.

Никогда больше она не позволит другим распоряжаться ее жизнью. Свобода досталась ей дорогой ценой, и она ни за что не откажется от нее.

Глава 4

Чарлз сидел за письменным столом и смотрел в окно. За окном царила ночь, и он видел лишь свое неясное отражение в стекле, слабо освещенное стоявшей на столе масляной лампой, да, впрочем, поглощенный своими переживаниями, он и не хотел ничего видеть.

С тех пор как на празднике он встретил Маргерит, его ум был в смятении, и все его думы были только о ней. Не говоря уже о чувствах, которые после стольких лет ожили вновь. Мысль о том, что он не сумел завоевать ее любовь, причиняла ему нестерпимую боль.

Отвергнутый и несчастный, он теребил гусиное перо и тупо смотрел на покрытый чернильными кляксами лист бумаги, лежавший перед ним. Только кляксы — и ни одного слова, чтобы описать события последней недели. Ему хотелось написать о многом — не только о том, как изменилась его жизнь, но и о любви, много лет таившейся в самых потаенных уголках его души. О том, как любовь вырвалась на свободу, пробудив и взбудоражив его чувства. Но все, что он испытывал сейчас, — это отвращение к себе за свою слабость.

Он решительно обмакнул перо, и его рука вновь замерла над листом бумаги. И на нем появилась еще одна клякса. Издатель требовал от него новых стихов для следующей книги Б.К. Роуза. Чарлз обещал прислать их, но назначенный день уже прошел.

«Маргерит… Маргерит… Маргерит…» писал он, вспоминая ее янтарные глаза и ослепительную улыбку. Вдруг ее образ возник перед ним, и сразу нашлись слова. Он писал их, повторяя вслух:

Чарлз почувствовал знакомое волнение, как бывало, когда его посещало вдохновение. Такое случалось с ним много раз и, вероятно, будет случаться и впредь, пока он жив. Поэзия была для него благодатью и проклятием.

К черту! Чарлз отшвырнул перо, не закончив стихи. Ничего не получалось. Все написанное звучало как невыразительная чушь, как жалобы отвергнутого любовника. Но будь он проклят, если опустит руки теперь, когда цель так близка! Если он не поверит в свои силы, не изменит свою жизнь, если не ухватится за представившийся шанс, чтобы добиться ее, в его стихах всегда будет звучать слезливая жалость к самому себе.