Дева и плут (ЛП)

— С самого рождения? Но я думал… — Он осекся. Не стоит давать ей понять, что он обсуждал девушку с матерью Юлианой.

— Я сказала «с самого рождения»? Я имела в виду — с того дня, когда Господь поручил ее нашим заботам. — Слишком низенькая, чтобы достать до его плеча, она мягко потрепала его по руке. — А теперь Он препоручил ее вам.

Все. Довольно напоминаний о его грядущей подлости.

— Сестра, выходит, это не первое ваше паломничество?

— Четвертое. Я ходила в год Черной смерти, чтобы помолиться о душах, которые были на попечении старого графа. Правда, и граф, и сестра, которая сопровождала меня, тогда умерли. — Ее глаза затуманились скорбью. — Но остальных Блаженная Ларина уберегла. С тех пор мы ежегодно отправляем кого-нибудь поблагодарить ее за спасение. И еще раз я ходила в год избрания Папы Иннокентия.

— А третий?

Сестра Мария отвернулась и устремила взор в сторону кухни.

— Третий… очень давно. — Она взялась за посох, тяжело навалилась на него и сделала шаг. — А теперь, если позволите, мне нужно взять мои вещи.

Он посмотрел ей вслед. В каждом ее движении сквозила боль. Пусть она принимала паломничество и раньше, но раньше она была моложе.

— Сестра, — окликнул он ее, — можно попросить вас об одном одолжении?

— Меня? О каком же, дитя мое?

— Знаю, вы бы предпочли идти пешком наравне со всеми, но… — Но что? Какое оправдание сочинить, чтобы уговорить ее пожалеть свои больные ноги? — Но мой конь Рукко привык нести на себе седока. Идти порожним для него непросто. — Боевой конь и не заметит веса ее хрупкого тела, но ей об этом знать необязательно. — Кроме того, вы единственная бывали в этом путешествии раньше. Если вы поедете верхом, то сможете смотреть за дорогой и направлять нас.

— Благослови вас Бог за вашу доброту. — Она лукаво улыбнулась, и на ее щеках показались ямочки. — И вправду, зачем мучить бедное животное? Оно же не виновато в том, что его хозяину наскучило ехать верхом. Я как раз молилась о том, чтобы Господь помог мне перенести тяготы путешествия, и вы тут как тут.

— Не путайте мою помощь и помощь Всевышнего, сестра. Это совершенно разные вещи. — Как ни жаль, но скоро она в этом убедится.

— Иногда Божья помощь приходит с самой неожиданной стороны.

«И Божье наказание тоже», — подумал он.

***

Доминика протиснулась в темную, прокопченную дымом кухню, и у нее разбежались глаза. Тушки кроликов, лесных голубей, жирных гусей свисали с потолочных балок в изобилии, какого ей еще не доводилось видеть. Запах подсохшей крови смешивался с ароматом свежеиспеченного хлеба. Поварята сновали туда-сюда, удирая от окриков повара, как она сама только что удрала от гнева Спасителя.

Он злился на нее, как будто это Доминика рассказала тому приятному юноше и его жене, как он воскресил лорда Уильяма из мертвых. А даже если и так, то что? На его месте она бы гордилась тем, что совершила чудо. Впрочем, может быть, он и прав, ведь, как любила говаривать матушка Юлиана, гордыня предшествует погибели.

— Не все сразу! Встаньте в очередь! — рявкнул повар. Из глубин кухни выбежал его маленький помощник и добавил к горе сыра и разномастных, покрытых землей овощей, сваленных в кучу на столе, буханку вчерашнего хлеба. — Хорошо бы граф предупреждал о своих добродетельных намерениях загодя.

Послушно пристроившись за глуховатой толстухой, Доминика с невольной завистью принялась рассматривать ее пошитый из тонкой шерсти балахон. Та косилась из-под ресниц на высокого и тощего мужчину, стоявшего рядом.

Он ответил на эти знаки внимания улыбкой и согнулся в поклоне.

Доминика торопливо опустила глаза долу. Заметив на полных лодыжках толстушки алые чулки, она опешила. Разве честным женщинам пристало носить столь яркие цвета? Кто она? Может быть, раскаявшаяся блудница?

— Хорошая пища крайне важна для баланса жизненных соков, — сообщил высокий мужчина.

Толстуха приложила ладонь к здоровому уху.

— Сударь, вы, случайно, не лекарь?

— Меня зовут Джеймс Ардерн, — ответил мужчина и снова отвесил поклон. — Я действительно лекарь и прибыл сюда из Сент-Джона.

— Ах, какая удача, что вы идете с нами!

— А вы, сударыня, откуда будете? — спросил он.

— Из Бата, — ответила она. — Я Агнес Кроптон, вдова. — И когда Лекарь направился к выходу, кокетливо помахала пальцами ему на прощание.

Вдова. «Не судите, да не судимы будете», — напомнила себе Доминика, глубоко раскаиваясь в том, что мысленно оговорила почтенную вдову, и пробормотала:

— Соболезную вашему горю.

— Которому именно?

— Смерти вашего мужа. О, простите… И вашей глухоте, конечно же, тоже. — Доминика вздохнула, скучая по тишине монастырской обители. Общаться с Богом было проще, чем с незнакомыми людьми.

— Я имела в виду, которому из мужей. — Повар отвернулся, и она мигом стащила кусочек сыра и сунула его в рот. — Что касается моей глухоты, то такой меня сделал мой второй муженек. Дрянной он был человек. Бил меня смертным боем, и по голове тоже. Спасибо, Господь быстро прибрал его.— Она выразительно кивнула. — Но это было очень давно.

— Следующий! — крикнул повар, и Доминика подпрыгнула на месте.

Вдова между тем продолжала:

— Хорошо, что среди нас есть лекарь. Какие только напасти не случаются в путешествиях. Вот когда я была в…

Повар дернул Вдову за рукав.

— Я сказал «следующий». Ты что, глухая?

— Представь себе, да! — огрызнулась та. — Храни тебя Бог за твою прозорливость.

Недовольно брюзжа, Повар сунул ей в руки кулек с овощами.

— И уберите отсюда собаку! — прикрикнул он на Доминику. — Вот, полюбуйтесь, он уже стащил кусок сыра! А ну, пошел вон! Животных не кормим.

Иннокентий не дотянулся бы до стола, даже вытянувшись во весь свой невеликий рост, но Доминика не стала спорить. Одной рукой подхватив пса, она забрала три оставшихся свертка с провизией.

— Это для сестры Марии и Спасителя, — пояснила она сварливому повару и поспешила догнать Вдову. — На сегодня я и сама была бы не прочь оглохнуть, — удрученно простонала она.

— Глухота порой очень удобна — особенно когда рядом кто-то докучливый, — хмыкнула та. — Откуда ты, милочка? Как тебя зовут?

— Доминика. — Щурясь на солнце, она огляделась в поисках сестры Марии и Спасителя и отпустила пса. — Я живу здесь же, в монастыре.

— Ты не похожа на монахиню.

— Я еще не монахиня. Но совсем скоро ею стану. — От одной только мысли об этом на ее губах расцвела улыбка.

Вдова фыркнула.

— С такой-то внешностью и в монашки?

Встрепенувшись, Доминика принялась ощупывать свое лицо — проверила щеки, нос, подбородок, даже подергала себя за уши. Настоятельница говорила, что у нее пугающие глаза. Неужели и остальные черты ее лица столь же неприятны? Может быть, в ее внешности есть изъян, о котором она не знает?

— Со мной что-то не так? У нас в монастыре нет зеркал.

— Все очень даже так. — Вдова ущипнула ее за щеку. — Улыбайся почаще, девочка. Вот так, покажи свои ямочки. Не волнуйся. Ты без труда найдешь себе суженого.

— Но я не хочу замуж. Я хочу быть монахиней.

Вдова Кроптон недоверчиво, даже осуждающе покачала головой.

— Монастырь — прибежище на самый крайний случай, милочка. Такой хорошенькой девушке негоже хоронить себя в келье.

«Не хоронить, а распространять слово Божье», — поправила ее Доминика мысленно, но вслух ничего не сказала. Кто она такая, чтобы объяснять людям планы Всевышнего.

— Вы идете поклониться Блаженной Ларине, чтобы она вернула вам слух? — спросила она, меняя тему.

Вдова усмехнулась.

— И поэтому тоже. — Она приложила ладонь к своему пышному бюсту, на котором висели привезенные из разных святилищ бляхи. — Ни апостол Иаков, ни святой Фома мне не помогли, но, быть может, надо мной сжалится добрая Ларина.

— Значит, вам уже доводилось посещать святыни? — Она, наконец, нашла взглядом сестру Марию, которая вместе со Спасителем стояла у его гнедого коня.