Крепостной княжич

— Изволите отобедать! — Марфа, наперед заглянув в замочную скважину, постучалась в комнату Ли.

Как всегда немногословный, маленький узкоглазый человечек с большими несуразными и казалось неловкими руками, словно выкатился из двери и забрался на стул, на котором для высоты лежала красная бархатная подушечка. Кивнув всем и улыбнувшись Даше, он взялся за ложку и с аппетитом стал поглощать ароматную окрошку. Сравниться с ним в аппетите мог только Никита, с детства очень уважавший хорошую кухню.

— Вот за что его люблю, — Марфа с нежностью поглядела на Ли, — что хоть человек заморский, а стряпню мою шибко уважает!

— Ли и в Любляне на аппетит не жаловался

— Я вообще ни на что не жалуюсь, — с легким акцентом, тонким скрипучим голосом, улыбнувшись сказал Ли, — только ваша, мадам Марфа, кухня выше всяческих похвал! — и снова уткнулся в тарелку. Никита в знак согласия с ним закивал головой, — Ммм! — Так как не мог ничего добавить с набитым ртом.

Марфа зарделась, словно роза, подарив Ли нежную, словно материнскую улыбку — жаль Порфирий этой картины не видел. Ульяна фыркнула. Даша веселилась, глядя на «галантных» кавалеров и их немолодую пассию. Да, — подумала она, — еда с мужчинами творит чудеса!

Около пяти часов вечера, осмотрев коляску, Никита усадил Дашу и сам, усевшись рядом, направил лошадей в сторону поместья Федяевых.

Усадьба помещиков Федяевых, не отличавшихся особой знатностью, но довольно богатых и давно друживших с Домбровскими напоминала викторианский замок. Николай Григорьевич — отец семейства любил все английское. Счастливо женившись на дочери графа Стоцкого, кичившегося своей родословной, но промотавшего основное состояние в игре, поэтому вынужденного отдать дочь за помещика, выкупившего все его векселя, вступил во владение отцовским поместьем и перестроил его на свой лад. Выстроив свой «замок» и тесно сдружившись с Домбровским, который в то время тоже женился на Марье Сергеевне Оболенской, русской только по отцу, а по матери происходящей из словенского рода Прибины, и имевшей много родни в стране, где «Альпы встречаются с морем», Николай Григорьевич поддался страсти Дмитрия Алексеевича и стал все усовершенствовать. Сына Петрушу отправил учиться в Словению тоже, по научению Дмитрия Алексеевича, и не пожалел о том ни разу. Медицину там преподавали не хуже чем в Лондоне, зато средств затрачено было гораздо меньше, да и проживал молодой Петр Николаевич у Домбровских, в их доме, в самом центре Любляны, был присмотрен, накормлен и одет по-отечески. Заручившись помощью и поддержкой Домбровского, Федяев реконструировал свой особняк так, что к настоящему моменту он только с виду напоминал старинный замок, густо увитый плющом. Изнутри же он представлял собой целую систему сложных конструкции, включая водопровод, слив и даже ручной лифт, поднимавший с помощью живой силы крепостных и хозяев и гостей на смотровую площадку крыши особняка, на которой была устроена большая крытая беседка.

Никита подвез Дашу к самому входу. По дороге он тайком любовался ею. До чего она была хороша. Бирюзовое платье, сшитое из какой-то невероятно тонкой и блестящей ткани, по последней европейской моде оттеняло бледность её кожи, нежный румянец щек. Черные волосы были уложены Ульяной в замысловатую прическу, с выбивающимися локонами и украшены жемчугом. Несколько раз он порывался остановить коляску, обнять Дашу, поцеловать, но то не решался, а когда, было, решался, навстречу обязательно кто-нибудь попадался.

— Будьте осторожны, Дарья Дмитриевна. Я здесь рядом, зовите если что.

— Не беспокойся, Никитушка, не думаю, что у Федяевых что-то случится. Это скорей произойдет в нашем поместье.

— Я вас жду здесь, — Никита улыбнулся, — и «Петруше» привет передавайте.

— Передам, Никита, передам. — Даша поднялась по высокой мраморной лестнице и вошла в дверь, которую предусмотрительно распахнули перед ней лакеи в нарядных ливреях. Петр встречал её прямо у входа в зал.

— Ты прямо без опозданий! Маман будет в восторге!

Немолодая, но красивая и с точеной фигурой дама в шелках кофейного цвета кинулась к ней.

— Дашенька, голубушка, да какая ты стала красавица! Ты прямо вылитая мать, смотрю и оторопь берет! Ну вылитая Маша! Николя! Подойди, посмотри! Она вылитая Маша!

Круглый невысокий человечек подбежал вслед за дамой.

— Ирина, голубушка моя, ты переполошила весь дом! Ба! Дарья Дмитриевна! Позвольте засвидетельствовать Вам мое почтение! Красавица! — и тут же подмигнув Даше, зашептал ей на ухо, — Ирэн мечтает вас с Петрушей поженить, теперь уж и я к тому склоняюсь! Такую красоту упускать нельзя. Когда бишь папенька приезжает? Обговорим, обговорим с ним обязательно, конечно если ты согласна.

— Ой, Николай Григорьевич, голубчик, а как же Петино мнение, может он себе невесту уже выбрал. — Даша старалась перевести все в шутку.

— Моя невеста — медицина! Петр поправил пенсне и поцеловал руки Даше и маменьке, — Дарья Дмитриевна мой друг, а на друзьях не женятся, он подмигнул Даше.

— Да кто… Да кто тебя спрашивать будет! — вспылила Ирина Львовна.

— Придется, маман! Девятнадцатый век! Современная молодежь! — он подхватил Дашу под руку и повел в центр зала. Тем временем прибыли Андреевы и Смоляковские, помещики невысокого ранга, однако, в долгое отсутствие Домбровского Федяевы с ними сдружились и развлекали друг друга как могли. По очереди, выезжая то в Москву, то в Петербург привозили друг другу столичные новости, модные журналы и подарки. Оба помещика имели дочерей на выданье и мечтали породниться с Федяевыми. Дамы были представлены друг другу и вскоре окружили Дарью и защебетали на все лады, обсуждая модные фасоны и европейские туалеты. Лакеи, набранные видно из крепостных, но вышколенные Ириной Львовной по столичному манеру, разносили, в качестве аперитива, вермуты и мадеру, которую Петруша привез с собой из Любляны в большом количестве.

В целом это был обыкновенный провинциальный прием. Отличался он только тем, что проведен был на той самой смотровой площадке, в беседке на крыше замка, да и столы ломились от закусок, и когда гости уселись за трапезу, каждый не уставал нахваливать хозяйку, повара, закуски, осетрину, копченых перепелов, зайца в белом вине, и фуагра. А когда подали торт, гости и вовсе были в полном восхищении. Настоящее чудо кондитерского искусства было выполнено в виде замка, напоминавшего усадьбу Федяевых, и на вкус оказалось великолепным.

В двенадцатом часу гости стали разъезжаться, и Петруша усадил Дашу в коляску, где Никита уже с нетерпением её дожидался. Тронув поводья, Никита обернулся и посмотрел на неё.

— А я тебе гостинец стащила, — на порозовевших от шампанского щеках появились ямочки, — держи!

Даша кинула Никите яблоко, большое, румяное, Никита поймал его и с хрустом откусил.

— Ну и на том спасибо, барышня, почитай шесть часов вас дожидаюсь, сытная закуска. Как повеселились? Как Петр Николаевич? — В голосе Никиты проскользнула нотка ревности. Они отъехали совсем недалеко от усадьбы Федяевых. Дорогу освещала луна, звездное небо, невероятно красивое, глубокое развернулось над их головами.

— Ревнуешь? — Расхохоталась Даша, — хорошо Петр Николаевич, очень галантный кавалер! Останови, Никитушка, у меня голова кружится от шампанского!

Никита остановил коляску и повернулся к Даше. Провел рукой по её щеке и дотронулся губами до её губ, потом еще и еще. Даша робко отвечала ему. Он стал осыпать её легкими нежными поцелуями, сменившимися долгим, который, казалось, наполнял их друг другом.

— Даша…Дашенька, любимая моя….Никита уже не мог контролировать себя, руки сами расстегивали корсет её платья. Он целовал её в губы, в шею, он желал её и чувствовал, что она тоже желала его.

— Никита, подожди! — Даша пришла в себя. — Подожди, хороший мой! Ну, нельзя так!

Он взял её руки в свои, поднес к губам, и увидел, как дрожат её тонкие пальцы. В лунном свете она казалась недосягаемо красивой, он внезапно осознал всю глубину пропасти, разделявшую их.