Изгнание

— Скорее всего это летняя простуда, — успокаивала Келли Амелия. — Моя старшая дочь Абигайл болела ей, когда была не больше вашего сынка. От этого нет лучшего средства, чем чай с золотым корнем.

— Да, только заварите его покрепче, — согласилась с ней Элизабет Кэллоувэй.

Когда чай был готов, они вылили несколько чайных ложечек ребенку в рот. Вскоре он впал в беспокойный сон, а женщины попытались заставить и Келли прилечь немного отдохнуть. Но она ответила, что все равно не заснет.

Остатки от индейки и картошки женщины положили в железную кастрюлю. Добавив туда немного воды, они поставили ее на медленный огонь, чтобы к утру приготовить вкусную густую похлебку. Из кастрюли все еще шел соблазнительный запах ароматного лука и хорошо прожаренного мяса, и все девушки накладывали себе в тарелки полновесные порции. За столом не было только Китти с Фэй — они снова отправились на поиски лекарственных трав.

Когда они вернулись, Роман сидел, прислонившись спиной к стволу громадного старого дуба, и с его позиции ему была отлично видна вся необозримая ширь этой новой для него страны, отдельные рощицы зеленых деревьев, окаймлявших территорию их лагеря.

Китти заметила, что Роман сидит в стороне от других мужчин и еще не ел, порывисто схватила деревянную тарелку, налила в нее похлебки и, добавив к блюду большой ломоть маисовой лепешки, протянула ему. Потом налила в жестяную чашку обжигающий кофе.

Он удивленно поднял на нее глаза.

— Благодарю вас, Китти Джентри, — сказал он, беря из ее рук тарелку и неспешно принимаясь за еду.

Она медлила, не отходя от него.

— Почему вы меня так называете?

Роман проглотил кусок.

— Как?

Девушка засмеялась.

— Китти Джентри. Родственник не должен быть таким чопорным. Достаточно одного имени.

На его лице вновь появилась обычная полуулыбка.

— Хорошо. Пусть будет просто Китти.

— Можно мне присесть? — От собственной смелости она зарделась.

— Пожалуйста. — Он торопливо подвинулся, и Китти высмотрела удобное местечко в густой траве рядом с ним.

Девушка помнила, что волосы у нее впервые за две недели чистые — она вымыла их в ручье. И хотя одежда ее полиняла, она тоже была чистой и хорошо облегала фигуру, подчеркивая небольшие девичьи груди и стройную талию. Руки Китти были обнажены почти до самых плеч.

— Мне кажется, я как следует не отблагодарила вас за то, что вы спасли мне жизнь, — начала она, чувствуя робость от того, что находится так близко от него. Юная путешественница вспоминала, как прижималась к его телу, к промокшей до нитки одежде, как чувствовала, обнимая его за шею, мужское тепло. — Теперь я хочу исправить свою оплошность.

Он чуть заметным наклоном головы принял ее извинения, не отрываясь от трапезы.

— Присси сказала мне, что Фландерс вызвался вытащить меня, — заметила она, сознавая против своей воли, как он ее раздражает своей невозмутимостью.

— Это не входит в обязанности Фландерса, зато входит в мои, — ответил он.

— Конечно… — промямлила она, чувствуя, что оказалась в глуповатом положении.

Они немного помолчали, и в это время Роман насыщался с присущим ему отменным аппетитом.

— Знаете, — наконец отважилась Китти, — я совсем не вспомнила вас, когда вы вернулись из Виргинии. Но мне кажется, я хорошо помню вашего отца.

У нее сохранились смутные воспоминания о высоком человеке с такими же рыжими волосами, как у Романа.

— А я вас помню, — сказал Роман.

— В самом деле?

Он медленно кивнул.

— Вы и тогда были такой крошкой — с…

Китти ждала не перебивая.

— …с глазами цвета лесных фиалок. — Ей показалось, что его в эту минуту охватило легкое волнение, но он тут же принял свой обычный безразлично-спокойный вид. — Вам ведь было совсем мало лет, когда вы уехали из графства Калпепер, правда?

— Шесть… только шесть, — запинаясь ответила она.

Роман отпил глоток дымящегося кофе.

— А я тогда уехал к Дэниэлу и Ребекке.

— Почему? — спросила Китти, немного придя в себя и проявляя искренний интерес ко всему связанному с ним.

Он провел пальцем по краю чашки.

— По-моему, меня звала к себе дикая, необузданная природа. Папа говорил, что я напоминал ему Дэниэла: он с ним встречался за несколько лет до этого во время войны с французами. Мой отец служил в виргинской территориальной полиции, а Дэниэл, которому в то время было не больше двадцати, — возничим в войсках.

— Они подружились?

Роман кивнул.

— Когда мне исполнилось двенадцать, отец позволил мне пожить с Бунами в их доме на реке Ядкин: надеялся, что я поумнею от такой жизни и откажусь от своих планов.

— Но этого не произошло?

— Думаю, нет, — сказал он со странным выражением лица. — Но я вернулся, когда мне исполнилось шестнадцать, и делал то, что требовал от меня отец… Правда, лишь какое-то время.

— Я знаю. Папа мне об этом рассказывал…

— Тогда вы должны знать и то, что произошло дальше: отец разочаровался в единственном сыне, который не пошел по уготованной ему стезе.

— Может, вы просто не смогли? — тихо спросила Китти. — Мама говорит, что иногда наступает время, когда мы просто не знаем, как поступить.

Роман посмотрел на нее своим долгим задумчивым взглядом. Он открыл было рот, чтобы ответить ей, как вдруг истошный вопль Келли Шерилл заставил их вскочить на ноги.

Они бегом вернулись. Младенец бился в конвульсиях, запрокинув маленькую головку, веки его распухли и слегка посинели. Упав перед ним на колени, Келли выла, и от этого звериного воя у Китти мурашки забегали по спине.

— Отнесите его к ручью, — посоветовала Элви.

Но Келли с побелевшим лицом, словно ничего не понимая, неподвижно уставилась на ребенка. Она не смогла сделать ни шага, только по-прежнему издавала эти переворачивающие душу вопли.

Амелия, подхватив ребенка, вместе с другими женщинами выбежала из хижины и бросилась к воде. Элизабет Кэллоувэй, оставив своего ребенка на попечение Бетси, помчалась за ней. Келли все же удалось каким-то образом встать на ноги и последовать за ними, но Китти заметила, что ноги и руки у нее непроизвольно дергались, словно она заболела пляской Святого Витта.

Обхватив себя руками, Келли смотрела, как женщины окунали маленькое тельце в холодную воду, чтобы сбить жар и прекратить конвульсии. К берегу подбежали другие путешественники, они беспомощно взирали на эту сцену. Присцилла бросилась в объятия Фэй, Фанни Кэллоувэй с тревожными глазами схватила за руку Китти. Бен, опустившись на колени, беззвучно молился. Роберт Шерилл стоял в отдалении от всех, и на его верхней губе проступили капельки пота.

Время тянулось необыкновенно, мучительно долго. Наконец со стороны Элви донеслась печальная фраза:

— О Боже, помоги!

Китти увидела, как ее мать, нагнувшись над ребенком, накрыла губами его рот: Амелия вгоняла в него воздух из своих легких. Через несколько минут, чувствуя, что младенец не реагирует, она остановилась, устало опустив плечи. Трое склонившихся над маленьким мокрым тельцем женщин повернулись к Келли, и в их глазах отразились жалость и горе.

Келли молчала, словно окаменев. Потом протянула руки, и ей передали ребенка. Она порывисто приложила его к груди, как будто он еще мог прижаться губами к ее соску, и отвернулась, ища глазами мужа.

Он подошел к ней, его покрасневшее лицо исказилось от внутреннего страдания, и они вместе двинулись в лесную чащу, в плотную тень, отбрасываемую соснами…

— Может, ты заберешь у них ребенка, мама? — спросила мертвенно бледная Фэй. — Может, ему еще станет лучше?

Амелия печально покачала головой:

— Им нужно с ним попрощаться. Нельзя сейчас дергать их…

Ребенка похоронили там же, на открытом лугу, а на могилку положили плоский белый камень, на котором старательно нацарапали: «Роберт-Морган Шерилл, умер в возрасте шести месяцев, одной недели и трех дней».

3

«О Всеблагий Господи, вот он, этот рай, — перед нами!» — радостно напевал Бен Тайлер свой псалом.