Сердце Запада

Сэмюэл забулькал, пытаясь схватить бусины.

– Какой же ты уродливый маленький червячок!

Эрлан улыбнулась. Китайцы всегда называли сыновей уничижительными именами, вставляли в их уши тоненькие золотые колечки и вплетали в волосы ленты женского голубого цвета — и все для того, чтобы обмануть ревнивых богов, убедив их, будто этот ребенок — никчемная девчонка, дабы те не забрали драгоценного мальчика к себе в мир духов.

Эрлан провела еще несколько минут, потягивая чай и болтая с Ах Той, после чего отодвинула стул и встала, скривившись, когда боль пронзила ноги. Ступни были уже стерты, хотя не прошло и половины дня.

А снаружи усилился снегопад и похолодало. Ледяная глазурь покрыла все поверхности, отчего передвигаться пешком стало ещё опаснее. Поднимая коромысло, Эрлан застонала. Оно было таким тяжелым, что часто оставляло на ее плечах рубцы и синяки после долгого дня. Все тело бедняжки ломило после многих часов, проведенных в сгорбленном положении над корытом и гладильной доской. Китаянка никогда не думала, что будет так сильно скучать по лавочнику Ву. Ей не хватало его нежного обращения, бесконечной доброты и даже чудачеств — как, например, его стремления сделаться стопроцентным американцем янки-дудль-денди.

О, Эрлан громко плакала у гроба мужа три дня и три ночи, как и положено. И хотя у нее не было денег на подобающие похороны, она сделала все возможное, чтобы оказать Сэму Ву честь. Сожгла множество ароматических палочек со сладким запахом, дабы умилостивить богов, и ритуальных банкнот, нарисованных на красной бумаге, чтобы покойник мог вручить подношение правителю ада Яньло-Вану, откупаясь от наказания, и достойно жить среди духов. А два месяца спустя судьба подарила им сына. Сына, который будет жить, питая дух отца в мире теней.

Но те тысяча сто шестьдесят долларов, которые Эрлан хранила под кроватью в коробке из-под обуви, исчезли. Были унесены злым ветром в прерии или украдены черепашьими отпрысками — да будут их предки прокляты десять тысяч раз. И миссис Ву пришлось начать все сначала, чтобы заработать деньги на дорогу домой. Заработать деньги здесь, где китайцев презирали и третировали. В этой пустой земле, где места хватало для всех, кроме них.

Открытие прачечной представляло собой одно из немногих дел, дозволенных китайцам и требующих небольших затрат. Достаточно было купить мыло, лохани, утюг и стиральную и гладильную доски. Но в прошлом году городской совет издал постановление, что все прачечные должны платить по пятнадцать долларов в квартал за лицензию. Это называлось китайским налогом, поскольку немногие белые согласны были заниматься такой работой. При расценках два доллара за дюжину, Эрлан должна была прокипятить и прогладить девяносто рубашек, только чтобы внести проклятый налог.

Она лежала ночью без сна, подсчитывая в уме, дабы определить, сколько времени ей потребуется, чтобы собрать достаточно денег на билеты домой для себя и сына. По крайней мере ей больше не нужно возвращать Сэму Ву выкуп за невесту. Она заплатит свой долг другим способом — тем, что заберет с собой его кости и похоронит их в земле Китая, там, откуда муж был родом.

 Внезапно Эрлан получила по шее снежком, пославшим дрожь по коже из-за попавших под воротник стеганой куртки ледяных кристаллов. Она повернулась так быстро, что чуть снова не поскользнулась. За углом одной из шахтерских лачуг промелькнула тень, после чего Эрлан услышала издевательскую детскую дразнилку: «Китаеза, китаеза, в смолу перья окунем, он из города бегом!»

Эрлан покинула китайский район и находилась сейчас в «Уголке Дублина». Запахи здесь были другими: бекон, бобы и кофе. Но лачуги – такими же, сколоченными из старых крепежных балок и досок, натасканных из мусорных куч возле шахты.

Китаянка остановилась перед одной из таких хибар, и дверь опять широко распахнулась, прежде чем гостья успела постучать.

На пороге стоял Дрю Скалли. Он мгновение смотрел на нее, после чего кивнул и жестом пригласил войти. Его левая рука висела на перевязи, но в правой было достаточно силы, чтобы снять тяжелое коромысло с плеч Эрлан и осторожно поставить корзины на пол.

– Как он? – прошептала она.

– Пьян.

– Уже?

– «Уже» — неверное слово, миссис Ву. Он не просыхает с тех пор, как это случилось. Но с другой стороны, нельзя винить мужчину, который не желает благодарить Бога за то, что остался жить совершенно слепым. – Дрю провел рукой по губам, будто мог стереть горький привкус этих слов. – Он хочет, чтобы весь мир сдох, и в первую очередь он сам.

– Дрю! – проревел голос из задней комнаты, хриплый, горький и гневный. – Скажи ей, чтобы проваливала отсюда, слышишь, брат? Я не хочу ее видеть... Видеть. – Джере рассмеялся, но смех походил на звук рвущейся тряпки. – Проклятье! Проклятье!

– Я сказал ему, что вы придете, – прошептал Дрю. – Думал, так будет лучше. Он склонен к... насилию, когда удивляется. Несколько недель назад доктор окончательно снял бинты. – Ком встал в горле, и Дрю пришлось замолчать, чтобы проглотить его. – Зрелище не из приятных. – Дрю отвернулся, усиленно заморгав. – Уверены, что справитесь, если пойдете к нему одна?

– Это было ваше предложение, мистер Скалли.

Дрю глубоко вдохнул.

– Верно. Тогда я ухожу. Если он попытается вас убить...

– Не попытается, – сказала Эрлан. Она знала это наверняка, хотя ни в чем другом такой уверенности не испытывала. Джере – ее анчинтэ чурен, нежный великан-защитник, и он никогда не станет пытаться ранить ее.

В тот единственный раз, когда она видела Джере после несчастного случая, он лежал без сознания, а вся верхняя половина его лица была забинтована. А потом он упросил брата не пускать ее. Сейчас же они с Дрю Скалли вместе придумали этот план. Эрлан лишь надеялась, что задумка не станет ошибкой, поскольку не смогла бы вынести, если бы причинила Джере еще больше боли после всего, что он уже пережил.

Китаянка подождала, пока за Дрю закрылась дверь, и выкрикнула вежливое приветствие мужчине, находившемуся в задней комнате. Но пошла к нему не сразу. Эрлан принесла с собой немного травяного чая из жасмина, коры дикой вишни и корня бересклета и принялась заваривать его на маленькой кухонной плите. Ожидая, пока закипит вода, вдова Сэма Ву разговаривала с Джере. Она рассказывала о Сэмюэле, о том, как малыш научился переворачиваться и как только на прошлой неделе громко рассмеялся. Рассказала и об ожерелье из красного нефрита, которое Одноглазый Джек подарил Ах Той.

Поделилась забавной историей о Поджи и Нэше, которые на прошлой неделе напились в «Шпалоукладчике» и попытались поймать скунса.

Джере ничего не говорил. Но каждый раз, когда Эрлан останавливалась, чтобы сделать вдох, Скалли цыкал, и эти звуки напоминали чавканье лошадиных копыт по грязи.

Она процедила чай, вылила в пиалу и теперь больше не могла откладывать момент встречи.

Окно было зашторено, а лампа не горела, поэтому в комнате было темно. Джере сидел в плетеном кресле-качалке спиной к двери. Его растрепанные волосы свисали до плеч. В застоявшемся воздухе пахло кислятиной, а синюю полотняную рубаху мужчины покрывали пятна жира и застарелого пота. Подойдя к нему, Эрлан пожалела, что на ней не оперная маска. А затем вспомнила: Джере не может её видеть.

Когда-то его улыбка казалась широкой, как Лунный мост, но сейчас пропала. Когда-то он обладал силой десяти тигров, а теперь сидел на стуле целыми днями, позволяя мышцам дрябнуть и обвисать. Когда-то он был храбр, но сейчас утопил свой дух в виски.

Одна из голых сосновых половиц скрипнула под ногами Эрлан, отчего Джере повернул голову. И она увидела его глаза.

Когда-то его прекрасные глаза напоминали дождевое небо, а теперь на их месте были уродливые рубцы плоти.

Эрлан попыталась пошевелить губами и языком, что-то сказать ему, но не смогла.

Она сделала к Джере шаг, затем еще один. И протянула мужчине пиалу с чаем, ожидая, что тот возьмет ее, но опять вспомнив, что он слеп, чуть не всхлипнула вслух.