Независимость мисс Мэри Беннет

— Прекрасно, рискну я предположить. Она эксцентрична, а его влечет все необычное. Он предоставит ей полную свободу, пока она слишком уж не взбрыкнет, а тогда обуздает ее твердо, но ласково. Я очень рад за них, нет, правда.

— И я тоже… мне кажется. Она говорит, что написала Чарли о своей новости. Ах, почему мы в Лондоне? Я хочу домой!

— Мы не сможем вернуться, пока сезон не кончится, сама знаешь. Я искренне надеюсь, что Джорджи и дальше будет вести себя безупречно, но если нас тут не будет…

— Да, конечно, ты прав. Ты думаешь, Джорджи даст согласие герцогу или лорду Уилдерни?

— Нет, она слишком Дарси, чтобы интересоваться пэрами. Думаю, она может выбрать мистера Джона Паркера из Виргинии.

— Фиц! Американца?

— Почему бы и нет? Он принят в обществе, ведь он сын леди де Мейн. Кроме того, он безмерно богат и, значит, приданое Джорджи его не интересует. Впрочем, для предположений еще рано. Сезон только-только начался.

— Наш первый птенчик, вероятно, упорхнет из гнезда, — сказала Элизабет грустно.

— У нас есть еще четыре.

— Нет, — сказала она, розовея, — еще пять.

— Элизабет! Нет!

— Элизабет, да. В июне, я полагаю.

— Значит, домой мы вернемся в апреле, сезон там или не сезон! Ты ведь не захочешь заметно располнеть в Лондоне? Весной тут так сыро и дымно.

— Меня это вполне устраивает. — Она испустила удовлетворенный вздох. — Следующий год будет тихим. А год спустя мы должны будем вывезти в свет нашу Сьюзи.

Джейн нагрянула в Лондон, едва весть о бегстве Мэри достигла ее. Она могла себе это позволить, поскольку Каролина Бингли наконец нашла полезное занятие, преображая мальчиков Бингли из безалаберных оболтусов в джентльменов с безупречными манерами. Хотя не скупясь на всяческие жалобы, втайне она упивалась. Для нее не существовало ничего приятнее, чем употреблять власть. Мальчики Бингли были достойными противниками ее оружия.

— Луиза и Букетик получили свободу сделать то, о чем так давно мечтали, — сообщила Джейн Элизабет на следующий день своего водворения в Дарси-Хаус.

— И что же это? — покорно осведомилась Элизабет, как от нее требовалось.

— Продать хэрстовский дом на Брук-стрит и переехать в Кенсингтон, — сказала Джейн.

— Не может быть! Поселиться среди тех, кого Фиц называет сплетницами и старыми драными кошками?

— Лучше быть единственными персидскими кошечками в обществе драных кошек, чем цепляться за рукав Чарльза гинеи ради, — ответила Джейн, улыбнувшись. — Мистер Хэрст не оставил им ничего, кроме дома, не заложенного потому лишь, что Чарльз воспрепятствовал. Продажа обеспечила им приличный доход, который позволит, во всяком случае, Луизе не экономить на платьях и не продавать свои драгоценности.

— Ну, движущей силой всегда была Каролина. А она знает?

— О да.

— И что она сказала?

— Почти ничего. Хью придумал накануне ночью утащить простыни с ее кровати, а Персиваль наразбивал тухлые яйца в ее любимые прогулочные сапожки. — Джейн приняла огорченный вид. — К тому времени, когда она отыскала виновников и воздала им по заслугам, новости Луизы потеряли всякую свежесть.

— Как ты можешь терпеть ее в Бингли-Холле день за днем, Джейн?

— С полнейшим спокойствием.

— Так что привело тебя в Лондон?

— Хочу попрощаться с Луизой и Букетиком. Вряд ли у меня будет время ездить в Кенсингтон.

— И Чарльз возвращается домой, — обвиняюще сказала Элизабет.

— Да. О, как восхитительно будет увидеться с ним!

— И, значит, вновь чередой пойдут младенцы, — сказала Элизабет Фицу ночью, уютно свернувшись калачиком рядом с ним.

— Это их дело, моя дорогая.

— Да я бы ничего против не имела, если бы не ее здоровье.

— В сорок шесть лет сколько еще младенцев она способна родить?

— О! Об этом я не подумала! — Она села на кровати и обняла колени. — Ты прав, как всегда, Фиц. Мы все стареем. — Она погрустнела. — И куда уходят годы?

— При условии, что ты благополучно родишь, мне все равно, — сказал он, поглаживая ее по щеке. — Когда ты планируешь сказать нашим детям, что ожидается новое пополнение к семье?

— Не раньше февраля, я полагаю. Сразу перед балом для Джорджи.

— Разумно ли это? Почему не теперь?

— Если я скажу тогда, это облегчит нервы Джорджи. После отказа герцогу и графу я не хочу, чтобы она подверглась этому испытанию, ощущая, будто все другие дебютантки едят ее глазами.

— Завидуют их маменьки, любовь моя.

* * *

Вот так новость и была объявлена не без некоторой неловкости со стороны Элизабет.

Чарли в восторге обнял и расцеловал свою маму, горячо потряс руку отцу и объявил, что в своем солидном возрасте он будет чувствовать себя не столько братом, сколько дядей.

Сьюзи и Анна были довольны, но не совсем понимали, как отнестись к дряхлым родителям, обзаводящимся младенцами. Кэти пришла в ярость; семье пришлось терпеть взрыв всяких шалостей, которые прекратились только после того, как Чарли тряс ее, пока у нее не застучали зубы, и не сказал ей категорично, что она эгоистичная свинюшка.

Джорджи была настолько заворожена, что оттанцевала свой бал без сучка без задоринки и ознаменовала этот достопамятный вечер, отказавшись стать миссис Джон Паркер из Виргинии.

— Почему? — вопросила выведенная из себя Элизабет. — Отказаться от стольких завидных партий нелепо! Ты прослывешь невозможной капризницей и никто больше не попросит твоей руки.

— С приданым в девяносто тысяч фунтов? — самодовольно спросила Джорджи. — Я пока еще не собираюсь замуж, мама, если вообще когда-нибудь захочу. Мне нравится выезжать в свет, а особенно — разбивать сердца. Вам был двадцать один год, когда вы вышли за папу, и вам делали другие предложения. К тому же я не желаю, чтобы у меня под ногами путался жених, пока я буду занята, следя, как наша новая бесценная крохотулечка обретает личность.

Ну, во всяком случае, это ответ на один вопрос, подумала ее мать. Ни в кого из своих поклонников Джорджи не влюблена.

Но она не знала (а Джорджи не собиралась признаться ей), что каждую неделю Джорджи писала Оуэну Гриффитсу, который пока не поддался ее чарам, но поддастся, не сомневалась она. Она продумала, как сохранять свой пирог и есть его, пусть королева Mария-Антуанетта этого и не сумела. Когда время докажет, что она убежденная старая дева, она обзаведется фермой под Оксфордом и будет фермершей, а Оуэн — оксфордским профессором…

Из Глазго пришло известие, что мистер и миссис Ангус Синклер вскоре сядут на корабль и прибудут в Ливерпуль, так как оба приюта были уже почти готовы, и Мэри хотела быть под рукой, чтобы доводить обе бригады строителей до бешенства. Все знали, что строителям можно довериться на девяносто процентов, и никогда не беспокоились о последних десяти. Эти два заведения, поклялась Мэри, будут завершены до последнего гвоздя и последнего мазка краски в самом темном углу.

Ангус, наконец, сдался необходимости обладать поместьем, как положено всякому богатому человеку. Аластейр и его семейство занимали шотландский дом, и несколько недель в обществе Мэри довели их до непреходящего трепетного ужаса. Самая мысль, что Мэри станет жительницей Шотландии, ввергала жену Аластейра в истерики, а сам Аластейр был уже готов эмигрировать в Америку. И известие, что Ангус намерен жить в тесной близости к шеффилдскому приюту, преисполнило ликованием каждое синклеровское сердце к северу от шотландской границы. Они могли проводить Ангуса и Мэри на борт судна с легкой душой и с искреннейшими пожеланиями доброго пути. Пусть Ангус живет среди сэссенеков.

Он нашел семь тысяч акров под Брэдфордом на краю вересков, включающие лес, парк и надлежащее число арендуемых ферм. Поскольку господский дом предполагалось возвести на вершине высокого холма, мистер и миссис Ангус Синклер согласились, что поместье следует назвать «Бен Синклер» — «Синклеровская Горная Вершина» в переводе с гэльского.