Мороз на земле (СИ)

Доктор Вудкорт тихо вошел в палату и остановился возле постели Шерлока; наклонился, чтобы послушать грудь и проверить пульс пациента. А когда распрямился, то мягко положил свою руку на руку Джона — там, где та держала тонкие пальцы Шерлока. Он ничего не сказал — в этом не было необходимости.

— Сэр, — смог вымолвить Джон, ненавидя, как задрожал его голос, — могу я попросить вас об одолжении?

— Разумеется, Джон. Всё, что смогу.

— Когда он становится беспокойным, я говорю с ним, и он успокаивается. Я… не знаю… где он в такие минуты… Но я знаю несколько слов по-французски, и когда я произношу их, ему, кажется, становится легче… Я хотел бы… Не могли бы вы подсказать мне… что-нибудь… по-немецки?.. Всего несколько слов, чтобы я мог сказать их ему…

Рука доктора Вудкорта быстро сжала запястье Джона.

—Liebling (нем. любимый), — сказал он. — Или Geliebter(нем. возлюбленный). Они означают то же самое, что «любимый» или «возлюбленный».

— Liebling. Geliebter, — попытался повторить слова Джон. — У них посередине похожий звук.

— Liebe. Любовь.

Это слово что-то задело в памяти Джона, что-то, что он слышал и раньше. Правой рукой он бессознательно коснулся груди. — Geliebter, — прошептал он.

— Хочешь, я останусь с тобой?

— Нет, спасибо, сэр. Я знаю… что тут есть еще пациенты, вы им будете нужны утром. Я справлюсь.

Доктор Вудкорт снова сжал его руку.

— Я вернусь через несколько часов, — пообещал он.

Джон знал, что он имеет в виду предрассветное время — те часы, наиболее темные, когда — он уже знал по опыту, — душа легче всего отлетает.

— Спасибо, сэр.

Доктор Вудкорт ушел, и Джон вынул письмо, что всегда носил с собой на груди. Уже целых два года. Бумага истерлась и почти порвалась на сгибах, когда он развернул ее. В любом случае, он помнил каждое слово, знал их все наизусть — кроме той, последней строки, которую он и хотел увидеть. Он нашел это место в письме и прочел: mein liebster Freund, mein Geliebter.

— Мой возлюбленный, — прошептал он.

Все эти годы Шерлок знал. Джон взял тонкую пылавшую жаром руку, и прижал ее к своему лицу.

— Mein Geliebter, любовь моя, мой возлюбленный.

Он разглядывал лицо Шерлока, пытаясь запомнить каждую его черточку: острые линии скул и чувственный, мягкий изгиб нижней губы.

Часы пробили два.

Шерлок вздрогнул, и пальцы его шевельнулись в ладони Джона; тот на миг буквально заледенел, опасаясь самого худшего, но Шерлок открыл глаза.

— Джон?

— Я здесь, — прошептал тот. — Я с тобой, любимый.

Юный лорд опустил ресницы, с трудом делая вздох. Затем снова открыл глаза, взглянув прямо на Джона, что казалось неимоверным усилием для его ослабевшего тела.

— Прости меня, — наконец, прошептал он. — Мне так жаль, Джон… я…

— Нет, — прервал его тот. — Нет. Перестань. Прекрати сейчас же. Не прощайся и не извиняйся — ты не умираешь. И не оставляешь меня. В любом случае, тебе не о чем сожалеть.

— Но я сожалею, — выдохнул Шерлок. Говорил он с трудом, будто бы за каждый звук приходилось бороться. — Мне жаль. Я не хочу уходить, но я так устал… Какая ирония, Джон… ведь я так ни разу и не согрешил, потому отправлюсь на небеса. А я не хочу. Я оставил бы их, не раздумывая… если б смог быть с тобой… Хоть раз.

Джон закрыл глаза, чтобы справиться с чувствами, что буквально сокрушили его, ведь всё было так просто, не правда ли? Небеса не нужны ему, если рядом не будет Шерлока. И неважно, был ли тот прав, полагая, что такая любовь была бы священна в глазах Господа, так же как и любая другая, или же ошибался. Но единственной вещью, в которой они могли быть уверены, было время, принадлежавшее им на земле.

Джон сбросил ботинки и, скользнув в постель, нежно обнял хрупкое тело Шерлока.

— Это я сожалею, — сказал он с нежностью. — Ты был прав, ты всё время был прав во всём, а я просто боялся это признать. Я люблю тебя, Шерлок. Я люблю тебя больше всего на свете, и, пока ты этого хочешь, — я твой.

Шерлок то ли всхлипнул, то ли попытался иронически фыркнуть. Его грудь дрожала, сражаясь за каждый вздох.

— Тогда ты… поцелуешь меня? Так, на всякий случай?

— Да, мой глупый. Но не «на всякий случай». Я тебя поцелую, чтоб ты знал, за что стоит бороться.

Шерлок был слишком слаб, чтобы поднять свою голову с плеча Джона, поэтому тот осторожно прикоснулся к его лицу, чтобы приподнять подбородок. Он бережно коснулся губами губ Шерлока и замер, а когда Шерлок не перестал дышать, и с небес не ударила молния, чтобы испепелить их на месте, поцеловал и еще раз — сладко и медленно. Шерлок возвратил поцелуй, задыхаясь не от болезни теперь; а Джон стал целовать его скулы, брови и нос, пока Шерлок дрожал. Они не размыкали объятий. Еще один поцелуй — потому что он просто не мог удержаться, затем Джон прошептал:

— Ты будешь жить для меня, слышишь?

Слабые пальцы Шерлока вцепились в его рубашку.

— Ты пытался умереть за меня, — он замолчал, его грудь поднялась, чтобы сделать еще один вздох. — Полагаю, жить — это меньшее… чем я могу ответить.

Джон улыбнулся ему и, окунул свои пальцы в чашку с водой, поднес их к губам Шерлока. Тот открыл рот, позволяя каплям упасть на язык, и Джон повторил это несколько раз, пока Шерлок, всё еще глядя на Джона, не закрыл глаза и не затих.

Джон проснулся как от толчка. Прохладный воздух коснулся груди, а потом он понял, что кто-то забирает Шерлока из его рук.

— Нет, подождите…— он быстро сел, схватив доктора Вудкорта за рукав. Тот отвернулся, поднимая хрупкое тело больного. — Нет, пожалуйста, не забирайте его пока, пожалуйста… — казалось, в груди нарастает крик.

— Успокойся, он просто спит, — сказал доктор мягко. — Кризис прошел. Лихорадка спала.

Джон скатился с кровати так быстро, что чуть не поскользнулся на деревянном полу.

Доктор Вудкорт положил Шерлока на постель Джона, и тот встал рядом с ним на колени, положив ему руку на лоб и склонившись к груди. Кожа Шерлока, в самом деле, была прохладной на ощупь. Звук дыхания был ужасен — затрудненный, хриплый, — но пульс был стабильным и четким. Джон, все еще не отпуская его, уткнулся лицом в край постели и остался так на мгновение, глубоко дыша и зажмурившись, чтобы скрыть слезы.

Доктор Вудкорт похлопал его по плечу, и в его голосе Джон услышал улыбку.

— Пусть он поспит, а когда проснется…

— …дать ему бульона, затем вина. Я знаю. — Джон поднял голову, слишком переполненный радостью, чтоб заметить, что перебил наставника. — Он ненавидит бульон, но я накормлю его, сэр, обещаю.

— Вот и хорошо, — доктор снова сжал плечо Джона и вышел.

Джон принес подушек с кровати Шерлока и уложил его так, чтобы было легче дышать.

Тот открыл еще затуманенные глаза, моргнул и немедленно снова заснул. Улыбнувшись, Уотсон подоткнул одеяла и стал снимать простыни с койки Шерлока, чтоб сменить их на свежие.

Проспал Шерлок четырнадцать часов, и проснулся раздраженным и хмурым.

— Я ужасно себя чувствую, — заявил он.

— Тебе лучше, гораздо лучше, — сказал Джон, улыбаясь — он просто не мог перестать улыбаться. — Возможно, к ночи лихорадка вернется, но это уже не так страшно. Тебе нужно побольше пить.

Шерлок кашлянул, и это слабое напряжение встряхнуло всё его изможденное тело. Джон обнял его, поддерживая, и гладил по волосам, пока тот не откашлял в таз всю скопившуюся в горле мокроту, оставшись совершенно без сил.

— Я знал, что должен был умереть, — простонал он.

— Не смей даже думать об этом. Смотри, я принес тебе вкусный сладкий чай… только чуть-чуть, предполагается, что ты выпьешь бульон. И не надо так на меня смотреть, ты должен выпить его. Это для восстановления сил. Но я принес тебе славный кусочек хлеба, и мы можем покрошить, чтоб ты съел его вместе с бульоном.

Шерлок фыркнул, как злющий кот с энфиземой*.

Он фыркал и дальше, не давая Джону его накормить, хотя был очень слаб; жаловался, пока хватало дыхания, и, уснул, наконец, цепляясь за руку Джона. Часть бульона и хлеб, тем не менее, были все-таки съедены, и губы Шерлока уже не были столь пугающе посиневшими. Шерлок не умирал! И Уотсон был этим так счастлив, что и мистера Минчина расцеловал бы.