Колдунья моя

— Милорд? Жосслен покачал головой.

— Все в порядке, колдунья моя.

«Какая ложь!»— подумал он про себя. Он хотел ее. Хотел сейчас, немедленно! Черт бы побрал этого короля, которому вздумалось отмечать Рождество в Йорке. Если бы не это, он был бы сейчас дома, в собственной постели, рядом со своей красавицей…

Мэйрин снова аккуратно заплела косу и вымыла руки и лицо ледяной водой. Отряхнув темно-зеленые юбки и пригладив тунику такого же цвета, она подпоясалась золотым крученым шнуром. Порывшись в своем багаже, она отыскала прозрачную золотистую вуаль и тонкий золотой обруч, усыпанный крошечными речными жемчужинами. Надев вуаль и обруч, она взяла свой плащ, подбитый мехом, и сказала:

— Я готова, милорд.

Жосслен рассеянно взглянул на нее и, увидев, что она уже одета, вздохнул с сожалением.

— Да, Мэйрин, — грустно сказал он, поднимаясь и беря ее за руку.

— О чем ты думал? — спросила она, когда они пробирались между палатками к королевскому шатру.

— О том, как сладко любить тебя, — ответил Жосслен. — О том, как бы мне хотелось сейчас оказаться дома, в Эльфлиа, на нашей просторной мягкой постели, где мы с тобой могли бы насладиться любовью. О том, что вместо этого придется сидеть в королевской палатке и жевать недожаренную оленину.

— Ох, Жосслен! — воскликнула Мэйрин. — Я думала точь-в-точь о том же!

Жосслен остановился и, позабыв обо всем на свете, нежно прильнул к ее губам в поцелуе.

— Завтра исполнится три года со дня нашей свадьбы, колдунья моя! А в день Святого Стефана мы покинем королевский лагерь и отправимся домой!

Они вошли в большой шатер Вильгельма и присоединились к прочим дворянам, съехавшимся со всей Англии, чтобы отпраздновать Рождество вместе с королем. Вечер прошел весело, но Жосслен и Мэйрин едва дождались момента, когда можно было удалиться в свою палатку.

Лойала нигде не было видно, но все три жаровни ярко пылали, и в палатке потеплело. На единственном стуле стояли фляга и два деревянных кубка. Оба улыбнулись, решив, что Лойал — романтический юноша. Они быстро разделись и, стоя в тусклом, мерцающем свете жаровен, начали ласкать друг друга. Через некоторое время, взявшись за руки, они подошли к постели и скользнули под покрывала, чтобы согреться.

— Как поживает Мод? — спросил Жосслен, поглаживая груди Мэйрин и чувствуя, что они стали твердыми, а темно-коричневые соски напряглись.

— Ей нашли кормилицу — Эниду, жену мельника, — ответила Мэйрин, протягивая руку, чтобы сжать мускулистую ягодицу Жосслена. — Ты не против?

— Нет, — пробормотал Жосслен, уткнувшись лицом в ложбинку между ее грудей и ласково пожимая обе груди своими большими ладонями. Язык его медленно скользил вверх-вниз по этой соблазнительной впадине. Затем он приподнялся и встал над ней на колени; Мэйрин охватила ладонью его твердое орудие.

— Мне он нравится, — тихо проговорила она. — Когда он становится маленьким и отдыхает, он трогателен, как у ребенка; но еще больше мне нравится, когда он делается длинным и твердым. Мне нравится, когда он заполняет меня всю и движется внутри, рассказывая мне о твоей любви, Жосслен.

— Ты хочешь этого сейчас? — спросил он.

— Да! О, прошу тебя, да!

— Ты нетерпелива, колдунья моя, — сказал Жосслен, легонько сжимая ее сосок. — Страсть, как хорошее вино, надо распробовать понемногу.

— Для этого всегда есть вторая чаша, милорд, — ответила она. — Когда умираешь от жажды, надо просто пить!

— Ах, соблазнительница! — застонал Жосслен, обхватывая ее голову ладонями и приподнимая ее для поцелуя. Губы их слились, и Жосслен почувствовал, как она направляет его орудие в свое увлажнившееся лоно, одновременно скользнув языком в его рот. На мгновение он был потрясен затопившим его чувством невероятного блаженства. Не без труда овладев собой, он начал медленно и ритмично двигаться внутри нее.

Мэйрин затрепетала от наслаждения. Ей казалось не правдоподобным, что со временем их страсть друг к другу не ослабевает, а, напротив, растет. Она чувствовала ответный трепет своего любимого. Ее всегда волновало то, что он так же податлив на ее ласки, как она — на его. Она повернула голову и легонько сжала зубами мочку его уха. Язычок несколько раз пробежал вокруг ушной раковины. — Давай же, — задыхаясь, прошептала она. — О, прошу, продолжай!

Этой ночью Жосслену хотелось владеть ею безраздельно. Страсть его разгорелась, как лесной пожар. Слегка приподнявшись, он завел ей руки за голову и прижал их к постели. Затем, подавшись вперед, погрузился в нее мощным толчком и отступил, почти полностью выскользнув из ее тела, — но лишь для того, чтобы погрузиться вновь. Мэйрин блаженно постанывала и вскрикивала, еще больше распаляя в нем желание.

С каждым новым толчком ей казалось, что ее осыпает звездный дождь. Ярость, с которой Жосслен набросился на нее, слегка ее испугала, и она попыталась высвободиться. Но Жосслен с глухим жадным стоном прижался губами к ее рту и поцеловал так пылко, что она снова расслабилась, покоряясь ему. Прежде любовь их была иной В ней была нежность, была страсть. Теперь же они словно обезумели, и в этом безумии неожиданно для себя Мэйрин открыла новое блаженство и восторг.

Страх прошел; она подалась всем телом навстречу очередному толчку. Ее безумие теперь было под стать безумию Жосслена. Мэйрин тоже сгорала от страсти. Она так тосковала в разлуке с мужем! И наконец ее сладострастные мечтания осуществились. Она впилась ногтями в спину Жосслена, и тот простонал:

— Ах, колдунья моя, как же мне тебя не хватало! Как я по тебе изголодался!

Сжав друг друга в объятиях, они катались по постели, сотрясая ее и разбрасывая покрывала. А потом оба внезапно почувствовали, что поднялись на гребень всепоглощающей волны, и Жосслен излил любовные соки в ее жаркое лоно и обессиленно рухнул ей на грудь. Мэйрин продолжала медленно поглаживать его спину. Они лежали, не разжимая объятий, все еще задыхаясь. Они так ослабели, что сон сморил обоих прежде, чем они успели прикрыться шкурой.

Впрочем, вскоре Мэйрин проснулась, обнаружив, что огонь в жаровнях почти угас. Она заставила себя подняться, несмотря на холод, обойти палатку и собрать разбросанные в страстном пылу шкуры. Снова подойдя к постели, нагруженная покрывалами, она с удивлением обнаружила, что Жосслен тоже проснулся и наливает им вино. Они забрались под шкуры и прижались друг к Другу, неторопливо потягивая горячее красное вино.

— Уже за полночь, — тихо сказал он. — Сегодня три года со дня нашей свадьбы.

— Надеюсь, этот год мы сможем прожить спокойно, — сказала Мэйрин. — Надеюсь, что наш следующий ребенок родится в мирной стране.

— Я люблю тебя, — проговорил Жосслен.

— И я люблю тебя. Ты — моя жизнь, Жосслен де Комбур. Я хочу, чтобы мы прожили вместе еще три раза по трижды по трижды три года!

— А может быть, всегда? — шутливо спросил Жосслен.

— Да, милорд! Всегда!

— Ах, колдунья моя, — вздохнул он, поставив кубки на стул. — По-моему, наступило время как следует распробовать нашу страсть. Ведь мы уже утолили первую жажду. — И, снова заключив ее в объятия, Жосслен принялся осыпать ее поцелуями.

Глава 14

Рождественское утро выдалось серым и пасмурным. Приближался снегопад. В полночь в полусожженных церквях Йорка и окрестностей стали звонить колокола, по старинному обычаю возвещая о победе Христа над Князем Тьмы. Первая рождественская месса прошла в том же самом шатре, где вчера собирались гости. В дальнем конце палатки соорудили походный алтарь, зажгли свечи. Шатер был битком набит: немногие осмелились пренебречь приглашением короля. Конечно, праздник получился странноватый, но все гости хорошо понимали, чего добивался король, устраивая торжество на покоренной земле.

Когда Мэйрин опустилась на колени на холодный пол шатра, ей внезапно почудилось, что за ней кто-то наблюдает. Осторожно, не поднимая головы, она украдкой огляделась, но все вокруг молча дрожали от холода и молились, склонив голову. И все же Мэйрин не в силах была отделаться от странного чувства, будто за ней следят. Как только богослужение окончилось, она быстро обернулась и увидела у самого выхода торопившегося наружу человека, похожего на Эрика. «Не может быть!»— подумала Мэйрин. — Ты замерзла, радость моя? — заботливо спросил Жосслен.